– Мэм, – сказал Джон, – я не стану просить разрешения войти, потому что и так повел себя слишком назойливо, заставив вас открыть мне дверь. Но я консультирую вашего мужа по делу об исчезновении Мэгги. У меня есть к вам несколько вопросов, однако я уйду, если вы не желаете со мной говорить. Только скажите. Я не полицейский, но, поверьте, они не в состоянии вам помочь. Более того, я думаю, в случае, если мы не сможем найти девочку или человека, который ее похитил, копы в поисках подозреваемых обратят свои взоры на вас и Теда. И я подобного не хочу.

– Тед говорит, Мэгги просто… исчезла. Растворилась в воздухе как струйка дыма. Неужели это правда? Он же ничего… ничего ей не сделал, правда?

– Это так. У нас есть основания полагать, что это был… было нечто другое. Я понимаю, этим утром вы прошли через немыслимое испытание, но обещаю вам: я здесь, чтобы помочь. Если вы беспокоитесь, что я вооружен, позвольте доказать, что это не так.

Джон снял рубашку, чтобы показать, что у него за поясом нет оружия. Его обнаженный торс заблестел под дождем.

– Хорошо, у вас несколько минут – потом мне нужно будет собираться на работу. Проходите.

Лоретта протянула Джону полотенце и отошла на кухню, чтобы сварить кофе. Ее дом тоже был пуст – это место арендовали сразу после разлуки, возможно, в надежде, что долго жить в нем не придется.

Она вернулась с чашкой кофе, и Джон произнес:

– Тед говорит, его некоторым образом предупредили о том, что это произойдет. Неделю назад у его дома появился странный человек по имени Нимф, он сыпал странными угрозами. Тед вам об этом рассказывал?

– Нет. Но мы не разговариваем…

– С вами случалось что-нибудь подобное?

– Нет, Тед уже спрашивал об этом, когда звонил. Он рассказал вам о рисунках?

– О чем?

– Наверное, он даже не слушал. Вот…

Лоретта прошаркала в свою спальню, Джон последовал за ней. Она протянула ему стопку рисунков на плотной бумаге с загнутыми уголками. С нарисованными фломастером человечками, цветами, домами, горами. Тот, кто их раскрашивал, заходил далеко за контуры изображений. Неважно, кто вы и откуда, – все мы при взгляде на грубые, полные энтузиазма творения детей можем согласиться, что художники из них просто дерьмовые.

– Они все с прошлой недели, – сказала Лоретта. – Я учила Мэгги на дому и дала ей задание нарисовать будущее. Вместо космических кораблей и летающих автомобилей она нарисовала вот это.

На первом рисунке был нарисован кривой домик со шпилем. И крестом на фасаде. Церковь, значит. На следующем рисунке стояла толпа человечков, на фоне та же церковь. На следующем – семья, на голове у самой маленькой фигурки желтые завитушки. И снова на холме позади маячит церковь. Мэгги даже нарисовала парящего над ней маленького ангела – из-за кривизны рисунка казалось, что у него примерно восемь конечностей.

– Это церковь на рисунке, правильно? – спросил Джон.

– Церковь – и человек без головы.

Джон снова посмотрел на семейный портрет кособоких человечков. Мама, папа, Мэгги с волосами… а рядом с ней еще одна фигура из палочек, но без круга на месте головы.

– Он есть и на картинке с толпой. Он везде.

– Она когда-нибудь об этом говорила? Может, ей приснился странный сон или что-то в этом духе?

– Я спросила ее о нем, увидев первый рисунок, наш портрет у церкви. «Кто этот человек без головы?» – спросила я, и она ответила: «Это не человек, это рисунок». – Лоретта рассмеялась. – Такая уж была Мэгги. Я думала, она продолжает его рисовать, чтобы пошутить: я ведь выделила именно его. Но сейчас… Я все утро вспоминала, что она говорила и что делала, обдумывала каждую деталь в поисках зацепки. Как в кино, понимаете, всегда находится какая-нибудь зацепка. Но в реальности это просто бессмыслица.

– Я задам вам очень странный вопрос, – предупредил Джон. – Мэгги хоть раз вела себя так, будто говорила с вами или Тедом, будто вы чем-то вместе занимались, но вы этого не помнили? Словно она выдумала какой-то разговор или с кем-то вас перепутала? Вас – или Теда?

Лоретта стала белой как полотно.





Я


Я шел между шкафов в подвале книжного магазина, вдыхая запах старых книг, который, вероятно, ничего не будет значить для будущих поколений. В этом вся Эми – в запахе старой бумаги, чернил и времени, страниц, к которым прикасались руки давно почивших людей. Я думаю, ей просто нравится окружать себя древней мудростью, нравится чувствовать, что прошлое – это нечто священное, нечто большее, чем совокупность поступков каких-то сравших в ведра говнюков, которые были еще глупее и суевернее, чем мы сейчас. Для меня книги пахнут лишь застарелым потом и грязью, но они важны для Эми, а сегодня только это и имеет значение. Хотя смысла в моем плане никакого, потому что у нее есть устройство, которое дает доступ абсолютно ко всем книгам, – и устройство это всегда под рукой.

Кстати, о нем – я вытащил мобильный и набрал в поисковике «Забава-Парк».

Сиськи. Весь экран в сиськах.

Как оказалось, «Забавой Парк» звали очень известную, очень пышногрудую польскую порнозвезду. После того как фото (несть им числа) сисек Парк закончились, мне осталась лишь пара ссылок на местечко в Акроне, штат Огайо, – обычный старый парк с баскетбольными площадками и прочим – и еще несколько не порнозвезд с тем же именем. Ничего сверхъестественного, никаких новостей о пропавших детях, оккультных ритуалах или еще чем-то хоть чуточку интересном. Я попытался найти упоминания о людях с фамилией Нимф и обнаружил, что фамилии такой не существует, – чему, пожалуй, удивляться не приходилось.

На этом у меня идеи закончились. Может быть, Джону повезет больше. А может, он снова половину города разнесет. Я продрог, простыл и хотел вернуться в постель. Мокрая одежда плотно облепила тело. Я вздохнул и направился к полке книг с автографами: некоторые из них хранились под потертым защитным стеклом, а некоторые лежали просто так – в зависимости от того, был ли еще жив автор. Я почувствовал неладное, когда увидел подписанный экземпляр Дина Кунца «Ничего не бойся» в твердом переплете за сотню долларов. Рядом – «Песочный человек» Нила Геймана за сто двадцать пять.

Я пялился на ценники и думал про себя: «Чего же ты, мать твою, наконец, не застрелишься?»

Вообще-то я часто об этом думаю. Знаете ли вы, что люди, зарабатывающие менее тридцати четырех тысяч долларов в год, совершают самоубийства на пятьдесят процентов чаще? Я узнавал. Знаете ли вы, что число безработных поднялось до семидесяти двух процентов? Я слушал, как один мужик на радио без умолку твердит, что люди на продовольственных талонах доят правительство и наживаются за его счет; и в голове у меня вертелось лишь одно: «Ну да, это такая веселуха, что мы подчас мозги себе на хрен вышибаем, чтобы не унижаться перед еще одним соцработником».

Недавно мы с Джоном напились по случаю десятой встречи выпускников нашей школы. О, на самой встрече мы не присутствовали – мы просто начали пить, когда осознали, что прошло уже десять лет, а мы практически ничего и не достигли.

– Знаешь, на что похоже? – спросил Джон. – На Вознесение. Как в Книге Откровения, там все души праведников типа в Рай всосались.

Он имел в виду, что когда-то, несколько лет назад, все наши одногодки были одинаково бедны. Мы были студентами, одни работали на дерьмовых должностях в сфере услуг, другие все еще жили с родителями – все мы, двадцатилетки, веселились одинаково, ходили на одни и те же вечеринки. Мы были бедны, но молоды и худы (хотя это не про меня), и никто ничего от нас не ждал. Но потом, один за другим, умные ребята, амбициозные ребята, ребята с богатыми родителями – они все вознеслись. Получили дипломы, начали карьеру, завели детей. Бо́льшая часть переехала, а остальные перестали сидеть без дела. Пока не остались только мы, отщепенцы. Про нас, неверных и обреченных, сломанных и сломленных, все забыли. С тех самых пор, как он это произнес, в моей голове засела мысль, что единственная истинная религия Западного мира отторгла нас как еретиков.


Мое резюме никуда не годится: оказывается, пока ты в свои двадцать с лишним работаешь менеджером в закрытом – теперь уже – видеомагазине и параллельно с этим ловишь монстров-уголовников, стаж все-таки не капает. Обществу я просто не нужен – как лишний шуруп, который остается после сборки стола из «Икеа». Может быть, вы суете такие в ящик, думая, что рано или поздно выясните, для чего они нужны. А потом, несколько лет спустя, натыкаетесь на них во время уборки и просто выбрасываете.

Так что вот он я, покупаю подарок на день рождения Эми – а более-менее стабильный заработок только у нее. Снять при оплате деньги с нашего совместного счета – все равно что стащить их у нее из кошелька, чтобы купить подарок, которому она может и не обрадоваться. Вот вы бы в такой ситуации на какую стоимость ориентировались? Потратив слишком много, я не щедрость свою продемонстрирую, а заставлю ее весь следующий месяц работать сверхурочно, чтобы эту трату покрыть. «Полюбуйся, малыш, в подарок на день рождения я украл у тебя еще один осенний выходной, можешь навсегда с ним попрощаться!» О, а еще из-за урезанной медицинской страховки в колл-центре ей самой приходится платить за некоторые лекарства. У нее проблемы со спиной, и она принимает таблетки так, чтобы месячного курса хватило на два. И этот крест тоже нести мне: из-за того, что я не в состоянии освоить прибыльную профессию, Эми живет в настоящей агонии.

Чего же ты, мать твою, наконец, не застрелишься?

Ну ладно, один действительно редкий навык у меня есть. Но вот умение ссать индюшачьими перьями – тоже навык не из частых, и? «Редкий» не значит «прибыльный». Можно было бы нажиться на шоу уродов – нам поступали такие предложения. Но брать плату за наш труд: за то, чтобы очищать про́клятые, по мнению хозяев, дома от злых духов или еще кого, – значит автоматически вляпаться в какую-то мутную компанию, а бо́льшая часть рынка всегда оккупирована мошенниками. В конце концов, они же просто говорят клиентам то, что те хотят услышать. А я вот, ну, не слишком хорош в подобном.

Я осмотрел полки: кажется, книги лежали в случайном порядке. «Автостопом по Галактике» все еще была на месте, под стеклянным колпаком.

И стоила двести семьдесят пять долларов.

Эта книга Эми на день рождения не светит.

И ее это вполне устраивает. Она в курсе ситуации и при каждом удобном случае говорит, чтобы я не беспокоился. Говорит, у нас есть крыша над головой, есть еда, электричество, и сами мы есть друг у друга. Она подчеркивает, что, по средневековым стандартам, нас считали бы богачами. «Не кори себя за несоответствие идеалам, придуманным кучкой придурочных столичных маркетологов, чьи БМВ будят своим шумом нанюхавшихся кокса собак за шесть кварталов от них».

«Всё в порядке, – говорит она. – Ты делаешь важную работу. Всегда помни, я тебя люблю».

Чего же ты, мать твою, наконец, не застрелишься?





Джон


– Примерно две недели назад Мэгги часами бегала по дому с мухобойкой, – сказала Лоретта. – Я решила, она придумала такую игру – следить за мухами и отмахиваться от них. А потом, через несколько дней, она приносит мне коробку из-под обуви, полную дохлых мух, и говорит: «Мне их что, всех теперь съесть?» Я спрашиваю, о чем это она, – оказывается, Мэгги считает, что это я велела ей так поступить. Я думала, ей все приснилось. Я велела ей выбросить коробку, а она не поняла почему. С ней… с ней что-то не так? В этом причина? Она забылась и ушла куда глаза глядят?

– Не думаю, но давайте не будем исключать и такую возможность. – Джон отхлебнул кофе, на удивление хорошего, и взглянул на рисунки. – Церковь, которую она все время рисовала… Вы в нее ходите? Вы верующие?

– Она никогда до этого ее не рисовала. Тед водил нас в байкерскую церковь, они проводят службы в старом мотеле. Она не совсем обычная. А у церкви на рисунках везде на одном и том же месте шпиль и крест.

– Вы знали, что в городе такая правда есть? Рядом с прудом. И угольной шахтой, где обитают привидения.

– Нет, не знала.

– Может быть, Мэгги ходила туда с друзьями?

– Вполне возможно. Как думаете, что все это значит?

– Может, это лишь пустяк. А может, настоящий прорыв. В любом случае стоит проверить. – Джон поднялся. – Не буду больше отнимать у вас время, вы мне очень помогли, а я понимаю, что далось вам это нелегко.

Она встала, и их взгляды встретились.

– Мне правда нелегко. Здесь так одиноко: когда Тед вернулся с войны, он разрушил наши отношения, а теперь и Мэгги пропала… знаете, каково это? Когда в жизни возникает настолько огромная брешь – оборачиваешься, смотришь назад, а там лишь огромная, всепоглощающая дыра!

– Думаю, все мы время от времени испытываем подобное. У тех, кто посчастливее, есть за кого ухватиться в моменты, когда жизнь, как вы и сказали, поворачивается задом с дырой.

– Иногда мне только этого и хочется. Чтобы рядом был кто-то, за кого можно ухватиться, хотя бы на миг.

Она сбросила халат. Под ним ничего не было.

Джон оглядел ее с головы до ног.

– Я расследую дело, мисс. Время здесь играет ключевую роль. От этого может зависеть жизнь вашей малышки.

Она шагнула к нему и провела пальцем по его груди.

– Обещаю, это ненадолго.

– А вот я могу обещать только обратное.

Джон позволил брюкам упасть к щиколоткам.

– Я должен сказать тебе сразу – это не исцелит тебя от одиночества, не заменит того, что забрал у тебя ушедший муж. В лучшем случае я лишь заставлю поблекнуть воспоминания о нем, дав тебе гораздо больше, чем когда-либо давал он.

– Мне хватит и этого. – Она легла на кровать. – Но, может быть, я и так прошу от тебя слишком многого. Понимаешь, у моего мужа был довольно… О ГРЕБАНЫЙ МОЙ БОЖЕ!

– Мне перестать, мисс Нолл?

– ЕСЛИ ПЕРЕСТАНЕШЬ, Я ТЕБЯ УБЬЮ.

И он продолжал, пока ее крики наслаждения не заполнили пустые залы скромного дома. Джон вонзал свой жезл во влажную…