– Потому что, – продолжил Тед таким тоном, будто из последних сил пытался не сорваться, – мне не нужны были лавры за поимку негодяя. Важнее всего было спасти мою дочь. Мою дочь. Не твою. И, в отличие от тебя, меня и правда ко многому готовили.
– Это не я. Нимф сбежал, я за ним, думал, он выведет к месту, где прячет…
– А к чему готовили тебя? Ну хоть к чему-то? Ради чего ты долго и упорно трудился всю свою жизнь? Ты сидишь на жопе, играешь в свои игрушки, ширяешься, а случись какое дерьмо, лажаешь – и умирают люди. Потому что полезных навыков у тебя нет, ведь их так сложно оттачивать.
– Слушай, ублюдок, из-за которого это случилось, все еще…
– Рот закрой.
Тед поднял дробовик. Направил его прямо Джону в лицо. Обнажил в оскале крепко стиснутые зубы – разумом отца убитой малышки завладели ярость и отчаяние.
Джон вскинул руки перед собой.
– Эй, эй! Слушай, не горячись. Не на меня надо злиться…
– Была у нас на флоте присказка. «Десять, десять, восемьдесят». Десять процентов людей – герои, десять – говнюки, а еще восемьдесят процентов – ничтожества. Просто куски жира на ножках. Пиявки. Овцы. Дошло? Мир увяз в дерьме не из-за таких, как Нимф. А из-за таких, как ты.
– Ты сам не понимаешь, что говоришь! Ты… эй! А какой у нас пароль?
– Сам как думаешь? «Анаконда». А это тебе за Мэгги.
Тед выстрелил. Джон пригнулся, пытаясь осознать, Тед промахнулся или он сам еще не понял, что умирает. Не став выяснять, какой из вариантов правильный, Джон рванул к дробовику. Плана действий не было – он просто очень хотел, чтобы ствол повернулся в другую сторону.
Джон обхватил дробовик обеими руками и дернул вверх, направляя его дуло в небо. Руки и ноги Джона и Теда переплелись, и оба, повалившись на обочину шоссе, шлепнулись в грязь. Тед перекатился и навалился сверху: по его лицу текли темные струйки, безумные глаза оказались всего в нескольких дюймах от Джона. Зажатый между ними горячий ствол дробовика уперся Джону в подбородок.
Джон зарычал, стиснул зубы и попытался спихнуть своего противника…
БАХ.
Брызнула теплая кровь, и Тед Нолл лишился лица.
Я
Я подождал, пока утихнет буря, и, минуя поваленные деревья и сломанные ветки, направился к церкви у «Моего Глаза». Добравшись до места, я обнаружил, что щит с умными словами раздавило рухнувшее дерево. Часть крыши сорвало, и дождь лил в церковь водопадом – не уверен, буря тому виной или Джон (он обычно не миндальничает). Но ни самого Джона, ни его машины я не увидел. Неужели успел приехать и уехать обратно? Может, пережидал где-то бурю? Потом я заметил следы шин: глубокие колеи и брызги грязи, оставленные сорвавшейся с мокрой лужайки машиной. Было видно, где именно обрывается, соединяясь с огибающей шахту дорогой, след. Все это чертовски напоминало погоню. Я поднес к уху мобильник и вновь услышал, что «связи нет».
Я долго и безрезультатно тащился по дороге – скоро мне начали попадаться места, где участники погони могли легко свернуть в разные стороны. В конце концов я просто развернулся и поехал назад в город.
Ну ебанись. Пяти минут не прошло, а я потерял и Эми, и Джона. Так к полудню из N все, кроме меня, поисчезают.
Может быть, они вдвоем где-то? Может, это Джон и заходил на завтрак? Я ни хрена не понимал – что, как вы, вероятно, догадались, вполне нормальное для меня состояние.
Звякнул, предупреждая об эсэмэс, телефон – видимо, связь заработала – и я открыл сообщение от Джона, в котором говорилось:
«девочка мертва»
Потом звякнуло второе сообщение:
«нимфа нашел»
А потом, после небольшой паузы, и третье:
«мне очень жаль»
Я набрал ему, но он не взял трубку. Тогда я сбросил эсэмэску в попытке уточнить:
«охуел там?»
Я ударил по тормозам и развернулся прямо перед сигналившей мне машиной. Я ехал к Джону домой – я просто не знал, где еще он может быть.
Самое страшное в этой «работе» (ироничные кавычки тут, чтобы показать, что нам не платят) – не то, что ко мне в окна попытается вломиться какая-то там неуклюжая хтонь. Это поклонники – оголтелые фанаты, которые, наслушавшись легенд, едут в N, будто здесь их ждут туристический автобус и экскурсия по мистическим местам. Они ломятся сюда в надежде взглянуть на нас, попросить нас разобраться с их проблемами и/или рассказать им страшилку. Вот почему я никогда не упоминаю название города. Я считаю так: пусть и есть шанс, что чудовище попытается сожрать твою душу, но оно по крайней мере не думает, что ты ему что-то должен.
Вот почему я люблю переезжать. Я меняю квартиры одну за другой, выбираю те, с владельцами которых не нужно подписывать официальный договор об аренде, редко оставляю адрес, по которому можно меня найти (от посылок это не спасает: работники нашей почты знают, кто я, и пристально следят за доставкой всего дерьма). А вот Джон купил себе двухэтажный дом и покрасил его в черный – сверху донизу, включая крышу и окна. Он шутил, что превращает его в дом-невидимку, но надеялся, конечно, на обратный эффект. Его было видно за милю, и любой чудила смог бы нас вычислить.
Я подъехал к Черному дому – джип Джона стоял на подъездной дорожке. Припарковавшись во дворе, я подошел к задней двери и услышал, как внутри тявкает собака. Я подумал, не придется ли дверь выбивать, но она оказалась не заперта. Я повернул ручку и приготовился к испепелению.
О, это еще одна из его штучек: Джон заминировал дом. Например, вокруг входных дверей по четыре сопла, из которых теоретически должны идти струи пламени на пропановом топливе, мгновенно превращая любого нежеланного гостя в нежеланный шашлык. Но разве тогда огонь не заденет обшивку дома, спросите вы. О, конечно, заденет. А как только пылающий злоумышленник проковыляет внутрь, и обстановке не поздоровится. Когда я поделился своими опасениями с Джоном, он лишь сказал, что «оно того стоит».
Я вошел внутрь, убедился, что не горю, и позвал Джона. Тишина. Йоркширский терьер по кличке Собак сидел у моих ног и чуть пеной не заходился от лая. Я велел ему заткнуться. Потянулся к нему и тут заметил, что держу в руке игрушечный розовый телефон. Видимо, я зачем-то прихватил его с собой, прежде чем выйти из машины. Я отбросил его в сторону.
На фото в телефоне Нимфа Джон валялся на диване, в луже засохшей рвоты, от которой отчаянно пытался избавиться его умирающий организм…
Когда входишь в его дом с черного хода, нужно пройти через кухню в частично объединенную с ней столовую/гостиную, из которой Джон сделал нечто под гордым названием «салон». Джон превратил свой дом – то ли нарочно, то ли случайно – в доступную по средствам копию богатого дома из тех, что показывали в боевиках 1980-х годов. Мебель из черной «кожи», хромированные или стеклянные журнальные столики, огромная аудиосистема рядом с просто гигантским телевизором – и все это куплено с рук. Меня лично обстановка дома повергала в немой восторг: это же как пакет кокаина по цене крэка купить.
Мы с Джоном не говорим о финансах – да и много о чем еще. Мы оба знаем, что где-то там, в темноте, нас поджидает ссора, а потому просто не включаем свет. Я уже говорил, что по некоторым причинам не пытаюсь нажиться на нашем «цирке уродов», но его эти причины не касаются. Джон никогда не был фанатом офисного труда и, подозреваю, много чего пробует, от «интернет-консультаций» для страдающих одержимостью до продажи футболок. Иногда он предлагает мне присоединиться; я отказываюсь – думаю, он в курсе, что под этим отказом подразумевается «и тебе не стоит». Но он предпочитает считать, что я веду речь только о деньгах…
Гостиная была прямо передо мной, где-то за стеной справа стоял диван. Я застыл. Я знал, что тяну время. И мне было плевать.
На фотографии стоял стеклянный журнальный столик с наркотиками – самыми разными, ну просто шведский стол передозировки…
Я снова позвал Джона и снова не получил ответа. Я его и не ожидал.
Там, где кто-то поскромнее расположил бы обеденный стол, у Джона стоял бильярдный. На зеленом сукне темнело слово «СУДЬБА». Я провел рукой по ткани, осматриваясь. Джон подвинул бильярдный стол слишком близко к стене, и, подойдя к нему с одной из сторон, было невозможно полностью отвести кий назад при ударе – это ключевой момент стратегии: никому не хотелось, чтобы шар замер у дальнего борта. На белой стене виднелись царапины: кий ударялся в нее при отводе. За каждой отметиной стоял неудачный удар. На ковре в углу можно было разглядеть пятна: Кристал и Никки потратили два часа на боди-арт, из-за которого Джона потом арестовали (это был Хеллоуин, ясно вам?). На потолке осталось бледное пятно чили, появившееся там во время шумного завершения Ночи любимых стыдных фильмов (у Эми это «Сумерки», у меня – «Ох уж эта наука!», а у Джона – «Где моя тачка, чувак?»). Столько воспоминаний. Может, просто остаться здесь навсегда, перебирать их в памяти – и не нужно будет смотреть, что там в гостиной. «Если не смотреть, то это и не по-настоящему», – подумал я. Почему-то в голове эти слова прозвучали голосом Джона.
Заглянув в гостиную, я увидел над камином две огромные бензопилы, скрещенные лезвиями в тридцать шесть дюймов длиной. Собак все еще заливался лаем и то и дело подпрыгивал. Бесило это до усрачки.
Я заставил себя пройти вперед.
Из-за угла медленно показался диван: я увидел подошву конверса со звездами. Застывшая нога вывернулась под неестественным углом. Я почувствовал тошнотворный запах: так пахнет тело, в самый жуткий момент исторгнувшее из себя все лишнее.
Я зашел в комнату – и вот оно: вот и поток подсохшей рвоты, вот кофейный столик и лампочка с торчащей из задней части пластиковой соломинкой – его самодельная трубка. Стекло с одной стороны закоптилось – там, где он раз за разом грел лампочку зажигалкой. А вот пузырек с таблетками и шприц с… неважно с чем. Когда хочешь ширнуться днем по-быстрому, такого не случается. Сразу видна рука человека, который пришел домой и специально приготовил смесь, от которой перестанет биться сердце – без боли и страданий. Я в курсе, потому что и сам некоторое время интересовался этим способом.
Я пощупал пульс. Бесполезно. Кожа уже похолодела.
Половина моей вселенной погрузилась во тьму.
Я рухнул в черное кожаное кресло напротив дивана. Собак, видимо уловив мое настроение, наконец замолк.
«мне очень жаль»
Свои последние слова он запихнул в ебаную эсэмэску.
Придется сообщить Эми. Я попытался представить, что это будет за разговор. Придется разыскать отца Джона, в каком бы городе ни играла сейчас его рокабилли-группа. Придется разыскать его брата – если тот еще жив, конечно. Придется помогать с организацией похорон и копаться в вещах Джона. А может, не придется делать ничего. Может, он этого и не заслужил – ведь он бросил меня. Ведь он меня от такого раз пять отговаривал, а сам выбрал тот же легкий выход, за который отчитывал меня. Такими были его настоящие последние слова. «Оказывается, ты был прав. Другого выхода нет».
Почему бы тебе, блядь, просто не…
В глубине дома послышался какой-то шум.
Шаги.
7. Битва у Джонова салона
В комнату вошел Джон – в руках у него была коробка печенья.
– Эй, ты «Орео» любишь? – спросил он. – Хочу кое-что попробовать.
Я вскочил на ноги и попятился в сторону кухни.
Глаза бегали туда-сюда, с Мертвого Джона к Живому.
– Назад, бля! – крикнул я.
Джон ткнул в труп печеньем и сказал:
– Он же ненастоящий.
– Какой пароль?
– Это не я. Нимф сбежал, я за ним, думал, он выведет к месту, где прячет…
– А к чему готовили тебя? Ну хоть к чему-то? Ради чего ты долго и упорно трудился всю свою жизнь? Ты сидишь на жопе, играешь в свои игрушки, ширяешься, а случись какое дерьмо, лажаешь – и умирают люди. Потому что полезных навыков у тебя нет, ведь их так сложно оттачивать.
– Слушай, ублюдок, из-за которого это случилось, все еще…
– Рот закрой.
Тед поднял дробовик. Направил его прямо Джону в лицо. Обнажил в оскале крепко стиснутые зубы – разумом отца убитой малышки завладели ярость и отчаяние.
Джон вскинул руки перед собой.
– Эй, эй! Слушай, не горячись. Не на меня надо злиться…
– Была у нас на флоте присказка. «Десять, десять, восемьдесят». Десять процентов людей – герои, десять – говнюки, а еще восемьдесят процентов – ничтожества. Просто куски жира на ножках. Пиявки. Овцы. Дошло? Мир увяз в дерьме не из-за таких, как Нимф. А из-за таких, как ты.
– Ты сам не понимаешь, что говоришь! Ты… эй! А какой у нас пароль?
– Сам как думаешь? «Анаконда». А это тебе за Мэгги.
Тед выстрелил. Джон пригнулся, пытаясь осознать, Тед промахнулся или он сам еще не понял, что умирает. Не став выяснять, какой из вариантов правильный, Джон рванул к дробовику. Плана действий не было – он просто очень хотел, чтобы ствол повернулся в другую сторону.
Джон обхватил дробовик обеими руками и дернул вверх, направляя его дуло в небо. Руки и ноги Джона и Теда переплелись, и оба, повалившись на обочину шоссе, шлепнулись в грязь. Тед перекатился и навалился сверху: по его лицу текли темные струйки, безумные глаза оказались всего в нескольких дюймах от Джона. Зажатый между ними горячий ствол дробовика уперся Джону в подбородок.
Джон зарычал, стиснул зубы и попытался спихнуть своего противника…
БАХ.
Брызнула теплая кровь, и Тед Нолл лишился лица.
Я
Я подождал, пока утихнет буря, и, минуя поваленные деревья и сломанные ветки, направился к церкви у «Моего Глаза». Добравшись до места, я обнаружил, что щит с умными словами раздавило рухнувшее дерево. Часть крыши сорвало, и дождь лил в церковь водопадом – не уверен, буря тому виной или Джон (он обычно не миндальничает). Но ни самого Джона, ни его машины я не увидел. Неужели успел приехать и уехать обратно? Может, пережидал где-то бурю? Потом я заметил следы шин: глубокие колеи и брызги грязи, оставленные сорвавшейся с мокрой лужайки машиной. Было видно, где именно обрывается, соединяясь с огибающей шахту дорогой, след. Все это чертовски напоминало погоню. Я поднес к уху мобильник и вновь услышал, что «связи нет».
Я долго и безрезультатно тащился по дороге – скоро мне начали попадаться места, где участники погони могли легко свернуть в разные стороны. В конце концов я просто развернулся и поехал назад в город.
Ну ебанись. Пяти минут не прошло, а я потерял и Эми, и Джона. Так к полудню из N все, кроме меня, поисчезают.
Может быть, они вдвоем где-то? Может, это Джон и заходил на завтрак? Я ни хрена не понимал – что, как вы, вероятно, догадались, вполне нормальное для меня состояние.
Звякнул, предупреждая об эсэмэс, телефон – видимо, связь заработала – и я открыл сообщение от Джона, в котором говорилось:
«девочка мертва»
Потом звякнуло второе сообщение:
«нимфа нашел»
А потом, после небольшой паузы, и третье:
«мне очень жаль»
Я набрал ему, но он не взял трубку. Тогда я сбросил эсэмэску в попытке уточнить:
«охуел там?»
Я ударил по тормозам и развернулся прямо перед сигналившей мне машиной. Я ехал к Джону домой – я просто не знал, где еще он может быть.
Самое страшное в этой «работе» (ироничные кавычки тут, чтобы показать, что нам не платят) – не то, что ко мне в окна попытается вломиться какая-то там неуклюжая хтонь. Это поклонники – оголтелые фанаты, которые, наслушавшись легенд, едут в N, будто здесь их ждут туристический автобус и экскурсия по мистическим местам. Они ломятся сюда в надежде взглянуть на нас, попросить нас разобраться с их проблемами и/или рассказать им страшилку. Вот почему я никогда не упоминаю название города. Я считаю так: пусть и есть шанс, что чудовище попытается сожрать твою душу, но оно по крайней мере не думает, что ты ему что-то должен.
Вот почему я люблю переезжать. Я меняю квартиры одну за другой, выбираю те, с владельцами которых не нужно подписывать официальный договор об аренде, редко оставляю адрес, по которому можно меня найти (от посылок это не спасает: работники нашей почты знают, кто я, и пристально следят за доставкой всего дерьма). А вот Джон купил себе двухэтажный дом и покрасил его в черный – сверху донизу, включая крышу и окна. Он шутил, что превращает его в дом-невидимку, но надеялся, конечно, на обратный эффект. Его было видно за милю, и любой чудила смог бы нас вычислить.
Я подъехал к Черному дому – джип Джона стоял на подъездной дорожке. Припарковавшись во дворе, я подошел к задней двери и услышал, как внутри тявкает собака. Я подумал, не придется ли дверь выбивать, но она оказалась не заперта. Я повернул ручку и приготовился к испепелению.
О, это еще одна из его штучек: Джон заминировал дом. Например, вокруг входных дверей по четыре сопла, из которых теоретически должны идти струи пламени на пропановом топливе, мгновенно превращая любого нежеланного гостя в нежеланный шашлык. Но разве тогда огонь не заденет обшивку дома, спросите вы. О, конечно, заденет. А как только пылающий злоумышленник проковыляет внутрь, и обстановке не поздоровится. Когда я поделился своими опасениями с Джоном, он лишь сказал, что «оно того стоит».
Я вошел внутрь, убедился, что не горю, и позвал Джона. Тишина. Йоркширский терьер по кличке Собак сидел у моих ног и чуть пеной не заходился от лая. Я велел ему заткнуться. Потянулся к нему и тут заметил, что держу в руке игрушечный розовый телефон. Видимо, я зачем-то прихватил его с собой, прежде чем выйти из машины. Я отбросил его в сторону.
На фото в телефоне Нимфа Джон валялся на диване, в луже засохшей рвоты, от которой отчаянно пытался избавиться его умирающий организм…
Когда входишь в его дом с черного хода, нужно пройти через кухню в частично объединенную с ней столовую/гостиную, из которой Джон сделал нечто под гордым названием «салон». Джон превратил свой дом – то ли нарочно, то ли случайно – в доступную по средствам копию богатого дома из тех, что показывали в боевиках 1980-х годов. Мебель из черной «кожи», хромированные или стеклянные журнальные столики, огромная аудиосистема рядом с просто гигантским телевизором – и все это куплено с рук. Меня лично обстановка дома повергала в немой восторг: это же как пакет кокаина по цене крэка купить.
Мы с Джоном не говорим о финансах – да и много о чем еще. Мы оба знаем, что где-то там, в темноте, нас поджидает ссора, а потому просто не включаем свет. Я уже говорил, что по некоторым причинам не пытаюсь нажиться на нашем «цирке уродов», но его эти причины не касаются. Джон никогда не был фанатом офисного труда и, подозреваю, много чего пробует, от «интернет-консультаций» для страдающих одержимостью до продажи футболок. Иногда он предлагает мне присоединиться; я отказываюсь – думаю, он в курсе, что под этим отказом подразумевается «и тебе не стоит». Но он предпочитает считать, что я веду речь только о деньгах…
Гостиная была прямо передо мной, где-то за стеной справа стоял диван. Я застыл. Я знал, что тяну время. И мне было плевать.
На фотографии стоял стеклянный журнальный столик с наркотиками – самыми разными, ну просто шведский стол передозировки…
Я снова позвал Джона и снова не получил ответа. Я его и не ожидал.
Там, где кто-то поскромнее расположил бы обеденный стол, у Джона стоял бильярдный. На зеленом сукне темнело слово «СУДЬБА». Я провел рукой по ткани, осматриваясь. Джон подвинул бильярдный стол слишком близко к стене, и, подойдя к нему с одной из сторон, было невозможно полностью отвести кий назад при ударе – это ключевой момент стратегии: никому не хотелось, чтобы шар замер у дальнего борта. На белой стене виднелись царапины: кий ударялся в нее при отводе. За каждой отметиной стоял неудачный удар. На ковре в углу можно было разглядеть пятна: Кристал и Никки потратили два часа на боди-арт, из-за которого Джона потом арестовали (это был Хеллоуин, ясно вам?). На потолке осталось бледное пятно чили, появившееся там во время шумного завершения Ночи любимых стыдных фильмов (у Эми это «Сумерки», у меня – «Ох уж эта наука!», а у Джона – «Где моя тачка, чувак?»). Столько воспоминаний. Может, просто остаться здесь навсегда, перебирать их в памяти – и не нужно будет смотреть, что там в гостиной. «Если не смотреть, то это и не по-настоящему», – подумал я. Почему-то в голове эти слова прозвучали голосом Джона.
Заглянув в гостиную, я увидел над камином две огромные бензопилы, скрещенные лезвиями в тридцать шесть дюймов длиной. Собак все еще заливался лаем и то и дело подпрыгивал. Бесило это до усрачки.
Я заставил себя пройти вперед.
Из-за угла медленно показался диван: я увидел подошву конверса со звездами. Застывшая нога вывернулась под неестественным углом. Я почувствовал тошнотворный запах: так пахнет тело, в самый жуткий момент исторгнувшее из себя все лишнее.
Я зашел в комнату – и вот оно: вот и поток подсохшей рвоты, вот кофейный столик и лампочка с торчащей из задней части пластиковой соломинкой – его самодельная трубка. Стекло с одной стороны закоптилось – там, где он раз за разом грел лампочку зажигалкой. А вот пузырек с таблетками и шприц с… неважно с чем. Когда хочешь ширнуться днем по-быстрому, такого не случается. Сразу видна рука человека, который пришел домой и специально приготовил смесь, от которой перестанет биться сердце – без боли и страданий. Я в курсе, потому что и сам некоторое время интересовался этим способом.
Я пощупал пульс. Бесполезно. Кожа уже похолодела.
Половина моей вселенной погрузилась во тьму.
Я рухнул в черное кожаное кресло напротив дивана. Собак, видимо уловив мое настроение, наконец замолк.
«мне очень жаль»
Свои последние слова он запихнул в ебаную эсэмэску.
Придется сообщить Эми. Я попытался представить, что это будет за разговор. Придется разыскать отца Джона, в каком бы городе ни играла сейчас его рокабилли-группа. Придется разыскать его брата – если тот еще жив, конечно. Придется помогать с организацией похорон и копаться в вещах Джона. А может, не придется делать ничего. Может, он этого и не заслужил – ведь он бросил меня. Ведь он меня от такого раз пять отговаривал, а сам выбрал тот же легкий выход, за который отчитывал меня. Такими были его настоящие последние слова. «Оказывается, ты был прав. Другого выхода нет».
Почему бы тебе, блядь, просто не…
В глубине дома послышался какой-то шум.
Шаги.
7. Битва у Джонова салона
В комнату вошел Джон – в руках у него была коробка печенья.
– Эй, ты «Орео» любишь? – спросил он. – Хочу кое-что попробовать.
Я вскочил на ноги и попятился в сторону кухни.
Глаза бегали туда-сюда, с Мертвого Джона к Живому.
– Назад, бля! – крикнул я.
Джон ткнул в труп печеньем и сказал:
– Он же ненастоящий.
– Какой пароль?