– Прямо-таки не заметил? – рассмеялся Джек. Зато сам-то он заметил. Росту в ней было, наверное, около 160 сантиметров. Вес не больше пятидесяти килограмм. Мягкие, вьющиеся светлые волосы, что от влаги завиваются еще сильнее. Большие глаза, в которых грусть могла мгновенно смениться злостью. Ему понравилась та маленькая искра, промелькнувшая в них, когда она огрызнулась, что не оценила его чувство юмора. А когда она взялась обрабатывать Дока, в них загорелся свет, свидетельствовавший о том, что она прекрасно может со всем справиться. Но лучше всего был ее рот – маленький и розовый, в форме сердечка. Или задница – уж кому что милее.

– Да, – продолжил Джек. – Ты мог бы перестать артачиться и вести себя немного дружелюбнее. Чтобы было кому украсить местный пейзаж.





Глава 2





К тому моменту, как Мэл и миссис Мак-Кри вернулись в лачугу, она уже успела прогреться. Правда, чище выглядеть от этого не стала. Мэл передернуло от вида грязи, на что миссис Мак-Кри бросила:

– Я и представить не могла, когда мы общались по телефону, что ты такая чистоплюйка.

– Я не чистоплюйка. Родильное отделение в большой больнице вроде той, где мне довелось работать, выглядит весьма неприглядно, – ответила Мэл.

Было удивительно, что в той хаотичной и в чем-то даже ужасной обстановке она чувствовала себя лучше, чем в этой, гораздо более спокойной. Вероятно, то была некая форма самообмана, которая заставляла ее принимать фальшивую картину за чистую монету. И еще осознание того факта, что, как бы тяжело ни шли дела в больнице, у нее есть уютный и чистый дом, куда она всегда может вернуться.

Хоуп оставила ей подушки, пледы, стеганые одеяла и полотенца, поэтому Мэл решила, что лучше смириться с грязью, чем с холодом. Прихватив из машины лишь один чемодан, она надела спортивный костюм, теплые носки и обустроила себе для ночлега пыльный старый диван. Продавленный и испещренный пятнами матрас кровати выглядел слишком устрашающе.

Она завернулась в несколько слоев одеял, словно буррито, и съежилась на мягких, отдающих затхлостью подушках. Свет в ванной остался включенным, а дверь приоткрытой – на случай, если ей придется вставать ночью. Но благодаря двум порциям бренди, долгой поездке и испытанному стрессу от неоправдавшихся ожиданий она погрузилась в глубокий сон, и на этот раз ее не беспокоили ни тревоги, ни кошмары. Мягкий перестук дождя по крыше был подобен колыбельной, постепенно ее убаюкивая. Когда на лицо упали тусклые лучи утреннего света, Мэл проснулась и обнаружила, что за ночь ни разу не пошевелилась; так и пролежала все время спеленутая и неподвижная. А теперь чувствовала себя отдохнувшей и со свежей головой.

Это было редкое для нее ощущение.

Не вполне доверяя своим чувствам, Мэл еще продолжала какое-то время лежать на диване. «Мда, – подумалось ей, – хотя с учетом всех обстоятельств это кажется невозможным, но я на удивление хорошо себя чувствую». Затем перед ее глазами возникло лицо Марка, и она подумала: «А чего ты ждала? Сама во все это вляпалась!».

Тут же ей в голову пришла следующая мысль: «От горя все равно никуда не скрыться. Так зачем пытаться?».

Когда-то давно она чувствовала себя такой же довольной жизнью, особенно по утрам. У Мэл был странный и забавный дар – в ее голове звучала музыка. Каждое утро первым, что она замечала, была песня, звучащая чисто и отчетливо, словно в комнате работало радио. Всякий раз это была новая песня. Днем Мэл не смогла бы сыграть ни на одном музыкальном инструменте и удержать в голове какую-нибудь простенькую мелодию, но каждое утро она просыпалась, напевая очередную мелодию. Проснувшись от ее бессвязных напевов, Марк приподнимался на локте, склонялся над ней, улыбаясь, и ждал, пока ее глаза откроются. Он тогда спрашивал: «Что у нас сегодня в репертуаре?».

– Begin the Beguine[9], – отвечала она. – Или Deep Purple.

А он долго смеялся, не в силах остановиться.

После его смерти музыка в ее голове замолчала раз и навсегда.

Она села, закутавшись в одеяла, утренний свет только подчеркивал скопившуюся в хижине грязь. Птичьи трели заставили ее подняться на ноги и подойти к входной двери.

Мэл открыла ее, окунувшись в ясное и солнечное утреннее марево. Выйдя на крыльцо, все еще закутанная в одеяло, она посмотрела вверх – пандероза,[10] сосны и ели казались в дневном свете настоящими великанами, вздымаясь над хижиной на пятьдесят-шестьдесят футов, а некоторые и значительно выше. С них все еще срывались капли омывшего их за ночь дочиста дождя. С веток свисали зеленые сосновые шишки – настолько большие, что если одна такая шишка упадет вам на голову, то легко можно получить сотрясение мозга. Внизу цвел густой, пышный зеленый папоротник – она насчитала четыре разных видов этого растения, от тех, что могли похвастаться широким разветвленным веером, до тонких, словно кружево, экземпляров. Все вокруг дышало свежестью и здоровьем. Птицы пели и перепрыгивали с одной ветки на другую, а над ней раскинулось лазурно-синего цвета небо, подобного которому она не видела в Лос-Анджелесе уже лет десять. В вышине бесцельно парило перистое белое облачко, над головой Мэл, широко раскинув крылья, пролетел орел и скрылся за кромкой деревьев.

Мэл глубоко вдохнула свежий, напоенный ароматами весны, утренний воздух. «Да, – подумалось ей, – жаль, что с коттеджиком, уютным городком и стариком-доктором не выгорело, потому что сами края тут чудесные. Нетронутые. Чистые».

Неожиданно она услышала какой-то треск и нахмурилась. Безо всякого предупреждения провисшая сторона крыльца окончательно сдалась и резко накренилась, отчего ее ноги подкосились, и Мэл полетела вниз. Прямиком в глубокую, хлюпающую, грязную яму. Там она и осталась лежать: чумазое, промокшее, заледеневшее от холода, завернутое в одеяло буррито.

– Твою мать! – выругалась она, выпутываясь из одеяла, чтобы заползти обратно на крыльцо, правым концом все еще цепляющееся за стену дома. А затем проскользнуть внутрь.

Она собрала свой чемодан. Все, хватит.

По крайней мере, дорога теперь подсохла, и благодаря дневному свету она будет застрахована от того, чтобы съехать на обочину и утонуть там с концами. Подумав, что без кофе ей далеко не уехать, она направилась обратно в город, хотя инстинкт подсказывал бежать отсюда, спасая свою жизнь, и купить кофе где-нибудь по дороге. Она не особо тешила себя надеждой, что рано утром бар окажется открытым, но других вариантов не имелось. Мэл настолько отчаялась, что готова была даже постучаться в дверь к старому доктору и попросить у него чашечку кофе, хотя перспектива снова нарваться на его кислую гримасу не сильно воодушевляла. Но его дом выглядел закупоренным наглухо. Казалось, что в заведении Джека и магазине напротив ничего не происходит, однако когда она, изнемогая от нехватки кофеина, толкнула дверь в бар, к ее удивлению, та распахнулась.

Внутри по-прежнему горело уютное пламя в камине. Зал, хоть и более светлый, чем накануне вечером, производил такое же приятное впечатление. Он был большой и комфортный – даже с учетом трофеев в виде голов животных на стенах. Но затем она замерла, пораженная, увидев огромного лысого мужчину с блестящей серьгой в ухе, вышедшего ей навстречу из-за стойки бара. На нем красовалась черная футболка, туго обтягивавшая массивную грудь, а на руке из-под плотно прилегающего рукава выглядывал край большой синей татуировки. Если бы она не потеряла дар речи при виде огромных размеров мужчины, то точно сделала бы это из-за неприветливого выражения лица. Его густые темные брови нахмурились, когда он облокотился обеими руками на стойку бара.

– Я могу вам чем-то помочь? – осведомился он.

– Эм… Можно кофе? – выдавила из себя Мэл.

Повернувшись, мужчина взял кружку, поставил ее на стойку и налил из кофейника кофе. Сначала Мэл думала схватить ее и убежать за какой-нибудь из столов, но мужчина ей откровенно не понравился, поэтому, чтобы лишний раз его не оскорблять, она подошла к стойке и села на стул рядом с ожидающим ее кофе.

– Спасибо, – коротко поблагодарила она.

Вместо ответа он молча кивнул и, слегка отступив назад от барной стойки, прислонился к прилавку позади него, скрестив на груди огромные руки. Всем своим видом он напоминал ей вышибалу из ночного клуба или телохранителя. Эдакий высокомерный Джесси Вентура[11].

Она сделала глоток крепкого горячего напитка. Любовь к большим чашкам кофе превосходила для нее все иные радости в жизни, поэтому Мэл с наслаждением выдохнула:

– Ах, до чего же вкусно!

Великан никак на это не отреагировал. «Ну и ладно», – подумала она. Все равно ей не хотелось заводить с ним беседу.

Несколько минут прошло в странном, почти дружелюбном молчании, когда открылась боковая дверь бара, и внутрь вошел Джек, неся в руках охапку дров. Увидев ее, он усмехнулся, обнажив два ряда ровных белых зубов. От груза поленьев его бицепсы отчетливо напряглись под синей джинсовой рубашкой, широкие плечи лишь подчеркивали узкую талию. Из-под расстегнутого на груди воротника торчали светло-русые волосы, а чисто выбритое лицо заставило ее вспомнить, что накануне вечером его щеки и подбородок были покрыты дневной щетиной.


– Ну, что ж, – произнес Джек, – доброе утро.

Он поднес дрова к очагу, нагнувшись, чтобы сложить их в стопку, и Мэл не могла не оценить его широкую мускулистую спину и идеальный зад. Да, мужчины здесь прекрасно поддерживают себя в форме, просто преодолевая обычные тяготы сельской жизни.

Лысый великан поднял было кофейник, чтобы еще раз наполнить ее чашку, когда Джек остановил его:

– Я сам это сделаю, Проповедник.

Джек зашел за стойку, а Проповедник отправился через дверь на кухню. Джек наполнил ее чашку.

– Проповедник? – спросила она, понизив голос практически до шепота.

– На самом деле его зовут Джон Миддлтон, но это прозвище прилипло к нему давным-давно. Если бы вы назвали его Джоном, он бы даже не повернулся.

– Почему вы его так называете? – заинтересовалась она.

– Ну, он довольно прямолинеен. Никогда не ругается, никто ни разу не видел его пьяным, не пристает к женщинам.

– Выглядит он немного устрашающе, – сказала Мэл, по-прежнему не повышая голос.

– Не-а. Он добрый, как теленок, – хмыкнул Джек. – Как прошел ваш вечер?

– Сносно, – сказала она, пожав плечами. – Я просто решила, что не могу уехать из города, не выпив чашечки кофе.

– Вы, должны быть, готовы убить Хоуп. Она даже кофе вам не оставила?

– Боюсь, что да.

– Мне очень жаль, мисс Монро. Вы достойны гораздо более теплого приема. Я не виню вас за то, что вы сейчас плохо относитесь к этому месту. Как насчет яичницы? – Джек кивнул в сторону скрывшегося на кухне Проповедника. – Он хороший повар.

– Не откажусь, – согласилась Мэл. Она почувствовала странное ощущение улыбки на своих губах. – И еще: меня можно звать Мэл.

– Сокращенно от Мелинда, как я понимаю, – уточнил Джек. Затем прокричал через дверь кухни: – Проповедник! Как насчет завтрака для леди? – Снова развернувшись к стойке, он продолжил: – Что ж, самое меньшее, что мы можем сделать, – это хорошенько тебя накормить, если не удастся убедить остаться еще на денек-другой.

– Мне жаль, – ответила она. – Но та лачуга… Там невозможно жить. Миссис Мак-Кри упомянула какую-то женщину, которая должна была там прибраться – вроде бы она запила? Кажется, она именно это имела в виду.

– Должно быть, это Шерил. Боюсь, с ней есть определенные проблемы. Хоуп следовало бы позвать кого-нибудь другого. Здесь полно женщин, которые рады немного подзаработать.

– Что ж, теперь это не имеет значения, – сказала Мэл, сделав еще глоток кофе. – Джек, это лучший кофе, который я когда-либо пробовала. Либо это действительно так, либо последние два дня у меня настолько не задались, что я теперь легко впечатляюсь даже такими приятными мелочами.

– Нет, он действительно отличный. – Джек нахмурился и протянул руку, убрав прядь волос с ее плеча. – Мне кажется или у тебя грязь в волосах?

– Видимо, не кажется, – хмыкнула она. – Я стояла на крыльце, наслаждаясь красотой прекрасного весеннего утра, когда один его край подкосился, и я улетела прямиком в большую лужу с грязью. Попробовать принять душ мне смелости не хватило – он там зарос мхом. Но я думала, что все с себя счистила.

– О боже, – выдохнул он и, к ее удивлению, громко расхохотался. – Это, наверное, худший день в твоей жизни? Если хочешь, у меня в квартире есть душ – чистый, как вода Ниагары. – Он снова усмехнулся. – Полотенца даже пахнут «Ленором».

– Спасибо, но думаю, я просто поеду дальше. Когда буду подъезжать к побережью, сниму номер в отеле, тихом, теплом и чистом, и отдохну вечерок. Может, возьму какой-нибудь фильм напрокат.

– Звучит неплохо, – согласился он. – Значит, обратно в Лос-Анджелес?

– Нет, – пожала Мэл плечами. Она не могла этого сделать. Всё, и больница, и дом, с одной стороны, вызывало в ней сладкие воспоминания, а с другой – снова выталкивало на поверхность ее горе. Она просто не смогла бы жить, оставаясь в Лос-Анджелесе. Кроме того, теперь ее там ничего не держало.

– Настало время перемен. Но именно эта перемена оказалась для меня слишком серьезной. Скажи, ты прожил здесь всю жизнь?

– Я? Нет. Лишь малую часть. Я вырос в Сакраменто. Просто искал хорошее место для рыбалки, вот и остался здесь. Превратил эту хибару в гриль-бар и сделал пристройку к зданию, чтобы в ней жить. Маленькую, но удобную. А у Проповедника есть комната наверху, над кухней.

– Что, черт возьми, побудило тебя остаться? Не пойми неправильно, я не пытаюсь тебя переубедить – просто, похоже, городок здесь совсем маленький.

– Если бы у тебя было время, я бы показал. Это невероятное место. В городке и его окрестностях проживает больше шестисот человек. У массы людей, которые живут в больших городах, здесь имеются коттеджи, вверх и вниз по течению реки Вирджин – тут тихо, и рыбалка отличная. У нас не так много туристов из города, но рыбаки наведываются сюда регулярно, а в сезон приезжают охотники. Проповедник известен своими кулинарными талантами, и это единственное место в городе, где можно выпить пива. Прямо рядом с нами леса из секвой – поверь мне, это круто. Величественное зрелище. По национальным паркам все лето болтается множество туристов и любителей походов. А какие здесь небо и воздух – ничего подобного в городе просто не найти.

– А твой сын работает вместе с тобой?

– Сын? Ой, – засмеялся он, – Рики? Это местный парнишка. После школы он большую часть времени работает в баре. Хороший парень.

– У тебя есть семья? – поинтересовалась Мэл.

– Сестры и племянницы в Сакраменто. Мой отец продолжает там жить, но мама умерла несколько лет назад.

Проповедник вышел из кухни с дымящейся тарелкой, накрытой салфеткой. Когда он поставил ее перед Мэл, Джек потянулся к стойке и достал оттуда столовые приборы и бумажные салфетки. На тарелке оказались восхитительный омлет с сыром и перцем, сосиски, фрукты, домашний картофель фри и хлебные тосты. Тут же появилась ледяная вода, и ей налили еще кофе.

Мэл зацепила кусок омлета и поднесла ко рту. Он просто таял на языке, такой сытный и вкусный. – М-м-м, – промычала она, прикрыв глаза. Затем, проглотив кусок, призналась: – Я ела здесь уже дважды, и должна сказать, что ваша стряпня – одна из лучших, что мне доводилось пробовать.

– Ну, мы с Проповедником иногда можем приготовить что-нибудь вкусное. У него вообще настоящий дар. А ведь он никогда не работал поваром, пока сюда не добрался.

Она проглотила еще один кусок. Очевидно, Джек не собирался никуда уходить, наблюдая за тем, как гостья поглощает омлет.