Мы увидели, как он ударился о парящий световой росток и продолжил катиться вперед. Шар должен был раздавить росток, оставив от него только воспоминания, но в следующий миг мы его увидели – прилипшее к круглой поверхности светящееся пятно. После очередного оборота шара оно побледнело, а потом и вовсе исчезло без следа. Шар так или иначе прокатился мимо нас по пологой дуге и исчез во тьме туннеля, которая теперь, без ростка, сделалась гуще.
Прозор запустила таймер.
– Тридцать восемь минут до возвращения, – сказала она, выглянув из примыкающего коридора в туннель.
– А шар точно единственный? – спросила Страмбли.
– Другого нет, – подтвердила Прозор.
– Что, если он ускорится, как только мы окажемся в туннеле?
– Этого не случится, Страм. Пусть я и не видела такие шары раньше, но есть правила, по которым они играют. Они не ускоряются.
Прозор пыталась успокоить Страмбли. В последнее время такое случалось частенько. Было бы несправедливо назвать Страмбли трусихой – все-таки в свою предыдущую команду она записалась в качестве открывателя, – но она оказывалась наименее устойчивой из нас, когда события хоть чуть-чуть отклонялись от плана. Это, в свою очередь, заставляло нас нервничать, а нервные люди совершают ошибки.
Прозор не нуждалась в напоминаниях на этот счет.
– Страм, – настойчиво продолжала она, – не спорю, поиски топлива в таком месте – странное занятие. Но это всего лишь шарльер. Ходы здесь выкопали другие разумники, по причинам, которые мы не можем обсуждать. Тут есть вещи, непостижимые для нас. Но это не значит, что шарльер испытывает личный интерес к тебе, ко мне, к любой из нас. Все, что есть умного в нем, все, что могло бы реагировать на нас, приспосабливаться к нашему присутствию, пытаться нас обмануть, – все это давным-давно износилось, сломалось. Остались лишь тупые штуковины вроде этого грохочущего шара, и я готова поспорить на мешок пистолей, что он не знает о нашем присутствии, а если бы и знал, не смог бы изменить свое поведение. Ставлю второй мешок пистолей: если мы вернемся через миллион лет, он так и будет кататься по шарльеру, тратя тридцать восемь минут на оборот.
– Я не испугалась, – сказала Страмбли чуть обиженно.
– А если бы и испугалась, я бы не стала тебя осуждать, – заверила ее Прозор. – Страх помогает. Но надо чуять, когда можно доверять шарльеру.
Страмбли не поддалась на уговоры потратить еще один световой росток, так что пришлось обойтись нашлемными фонарями, чьи лучи прыгали вверх-вниз, пока мы тащились по туннелю. Нам потребовалось пятнадцать минут, чтобы добраться до другой двери, – меньше, чем рассчитывала Прозор. И все это время сигнал локализатора становился сильнее и настойчивее.
Вторая дверь была расположена на той же стороне туннеля, что и первая, но вместо того, чтобы вести в коридор, забирающийся вверх, она открывалась на другую нисходящую шахту. Однако спуск был не настолько крутым, чтобы стать препятствием, и вскоре наши фонари начали выхватывать впереди признаки еще одного обширного пространства. Шахта выровнялась, и мы вошли в другой дверной проем.
Там-то и нашлось топливо. Мы прошли всего несколько шагов, прежде чем наши фонари высветили ребристый корпус бочки, затем еще одной и еще; каждая представляла собой окрашенный металлический барабан высотой с человека, с клапанами и датчиками снаружи. Они были поставлены друг на друга, в штабеля от трех до пяти штук. Это было сделано второпях, ни одна бочка не была выровнена с соседними, – казалось, высокие штабели можно без особых усилий повалить. Мы обошли штабели по кругу, затем осторожно протиснулись между ними, почти не разговаривая.
Мы все пришли к одной и той же мысли: события приняли непростой оборот.
– Их Рэк в таком виде оставил? – спросила Фура.
– Нет, – ответила Прозор. – В этом не было необходимости.
Большая часть помещения была пуста, лишь в середине высились башни из бочек, как своего рода скульптуры или элементы какого-нибудь святилища. В альковах, предназначенных для статуй, лежали кучи обломков, из которых торчали ступни или голени; пара темных дверей вела в более глубокие части Грохотуна.
– Нам придется вернуться с серьезным снаряжением, – покорно сказала Страмбли. – Веревки, талевые блоки, силовые лебедки, гидравлика. Если не это окно, то следующее.
– Мы за топливом пришли, – отрезала Фура. – И мы его забираем. Потребуется не один и не два толчка, чтобы перевернуть бочки, верно? Особенно если учесть, что здесь нет атмосферы?
Прозор поскребла перчаткой боковину шлема и запрокинула голову, рассматривая один из штабелей.
– Все зависит от того, что ты подразумеваешь под толчком, детка.
– Мы рискнем, – сказала Фура, как будто все было уже решено. – Мускульной силы не хватит, чтобы разобрать один из этих штабелей, так что придется просто опрокинуть какой-нибудь, скрестив пальцы.
– Я бы не ограничилась пальцами рук, – заметила Прозор.
Фура провела металлической рукой по штабелю в три бочки и дотянулась до средней, надавила на нее достаточно сильно, чтобы та слегка покачнулась, и верхняя бочка закачалась еще сильнее.
– Бочки и так помятые – думаю, выдержат еще несколько ударов. – Отступив назад и уперев руки в бока, она смотрела на штабель, пока тот не перестал раскачиваться. – Этот подойдет. Верхняя бочка только и ждет возможности упасть, и ставлю пистоль на то, что она откатится от остальных.
Какие бы дурные предчувствия у меня ни были, а их оказалось несколько, пришлось признать, что особого выбора нет. Поэтому я присоединилась к сестре, и мы изо всех сил налегли на штабель, раз за разом толкая его среднюю бочку, как ребенка на качелях. Каждый толчок усиливал колебания, которые передались верхней бочке, и она тоже зашаталась.
Все эти действия не сопровождались различимыми звуками, но я представляла себе скрипы и стоны, нарастающие по мере того, как наши усилия делали штабель все менее устойчивым. Верхняя бочка теперь раскачивалась сильнее, чем средняя, потому что сверху ее ничего не утяжеляло, и мне все время казалось, что она вот-вот свалится нам на голову.
Безукоризненно выбрав момент, Фура шагнула в сторону от качающегося штабеля. Бочка перевернулась и ударилась об пол ободком – получила вмятину, но не лопнула. Подпрыгнула еще раз, на половину высоты, с которой упала, и откатилась от остальных бочек и от нас.
– Следующая! – Не дожидаясь, когда остановится бывшая верхняя бочка, Фура принялась снова раскачивать бывшую среднюю.
Что ж, при данных обстоятельствах – неплохая добыча. Нет никакой надежды за оставшееся время дотащить больше трех бочек до верхнего помещения.
– Вот, – сказала Прозор, поднеся локализатор к одной из бочек в штабеле. – Та самая. Рэк ее вскрыл, приварил перегородку – получился маленький отсек – и спрятал в нем передатчик. Умная штучка. Работает от миниатюрного теплового двигателя – просто подкачивается горючее, когда надо, совсем по чуть-чуть.
– Хитроумный старина Рэк. – Чувствуя одновременно гордость и печаль, я подумала, что с Фурой должно происходить нечто похожее.
Мы подвели итоги. У нас еще три с половиной часа до момента, когда придется покинуть шарльер. Но как быть с большим катящимся шаром? Он должен вернуться через четыре минуты, и у нас нет никакой надежды добраться до дальнего дверного проема раньше.
– Можно рвануть на старте, – сказала Фура. – Покатим бочки вверх по склону, одну за другой, а про шар пока забудем.
Даже помятая бочка катилась достаточно хорошо, но по склону ее пришлось толкать втроем, и нам бы не помешал еще один помощник. Впрочем, трое – максимальное количество людей, которые могли двигаться плечом к плечу, не мешая друг другу. Поэтому, пока Фура, Прозор и я пыхтели от натуги, Страмбли по нашему поручению отправилась на вершину склона, чтобы наблюдать за большим туннелем. Мы действовали осторожно, зная, что достаточно малейшей оплошки, и бочка покатится назад.
Эта шахта была короче первой, и за четыре минуты мы почти добрались до верха. Страмбли ждала нас, держась за дверной проем, то выглядывая в туннель, то пряча голову, как нервная курица.
– Вот он, – сказала она.
Гул нарастал. Мы положили бочку на ровный пол в верхней части шахты, и я разжала руки, лишь когда поняла, что это безопасно. Шар промчался мимо, грохот пробрал нас до костей. Я поспешила заглянуть в туннель и увидела огромный объект, который катился прочь. И пожалела об этом, когда луч фонаря высветил корявый рисунок на поверхности шара, напоминающий материки на глобусе. Я увидела его мельком, но отчетливее, чем в первый раз.
Узоры были отпечатками. Тем, что осталось от предметов, на которые шар наехал и раздавил, как световой росток Страмбли. Не просто раздавил, а вобрал в себя – их останки прилипали к нему, когда он прокатывался. И эти узоры не были бесформенными, как мне показалось вначале. На шаре отпечатались тела, руки, ноги и головы – чудовищно расплющенные, но безошибочно узнаваемые, стоило лишь понять, на что ты смотришь. Не все очертания принадлежали обезьянам.
Другие разумники, совсем не похожие на нас, оказались впечатанными в этот шар.
– Проз, ты говорила, что такие шары обычно застревают намертво в туннелях, – сказала я. – Кажется, теперь я понимаю.
– Правда, детка?
– Это потому, что они все растут, да? Каждый раз, когда накатываются на того, кто не успевает добраться до нужной двери.
– Не думала, что тебя заинтересуют детали.
– Слишком много времени, слишком много мертвых разумников, – произнесла Страмбли со страхом в голосе.
Грохот стих. Шар убежал на следующий круг, целеустремленный, как слюнявые, безумноглазые борзые в гонках на Джонсери-Филд.
– Ладно. – Я отбросила мысли о раздавленных беднягах и кивнула на бочки. – Давайте переправим их к другой двери. Если сможем катить, это займет не больше времени, чем в прошлый раз.
– Нет, сначала поднимем сюда еще две бочки, вчетвером, – сказала Фура. – А потом поразмыслим над тем, как катить их всю оставшуюся дорогу.
Мы предоставили Страмбли выбор между охраной единственной бочки с горючим или возвращением, и после некоторого раздумья она решила, что лучше идти с нами. Пока Прозор следила за хронометром, мы спустились в нижний зал и покатили вторую бочку по наклонному коридору. На этот раз было труднее, мне в глаза затекали соленые капли. Судя по показаниям датчиков, в этой бочке было ровно столько же горючего, сколько и в предыдущей, но мы устали сильнее, ведь наши скафандры не предлагали никакой механической помощи.
Я споткнулась на полпути, и мои пальцы оторвались от бочки. Фура и Прозор едва успели остановить ее.
– Устала? – спросила Фура, тяжело дыша.
– Было бы чудом, если бы мы не устали, – сказала Прозор. – Не повредит передохнуть минутку.
Страмбли шла в нескольких шагах впереди нас, заглядывала поверх наших голов в ту часть коридора, что вела в зал с горючим. Ее теперь не было видно – за пределами досягаемости наших фонарей простиралась тьма.
Вдруг Страмбли издала шипящий звук, словно спящий, готовый захрапеть.
– Ффф…
И я поняла, что она пытается позвать мою сестру по имени.
Прозор извернулась, как только могла, не отпуская бочку. Посмотрела в ту часть коридора, откуда мы пришли.
– Привет, разумник, – сказала она.
Кто-то шел из темноты, шаркая по коридору позади нас. Нечто темное во мраке поначалу озадачивало, но двух-трех взглядов хватило, чтобы распознать очертания. Ботинок, колено, нагрудный рюкзак, шланги, рука в перчатке, протянутая к нам. Постепенно наши фонари освещали его все лучше, выхватывая детали снаряжения – более старого, чем наше, хотя скафандр целиком выглядел таким же несообразным и пестрым. Шлем – мы видели только его макушку, потому что незнакомец шел, опустив голову, – был весь в струпьях ржавчины, словно веками лежал под водой.
Космоплаватель приближался по коридору так, словно с одной стороны его скафандр был жестче, чем с другой, вынуждая перемещаться боком, и что-то заставляло его сгибаться, как от смеха или спазмов в животе.
Кажется, именно тогда у меня возникло пугающее предчувствие, но оно было слабым и нарастало медленно. Поначалу я с облегчением подумала, что вор – а кто еще это мог быть? – такой же взломщик шарльеров, как и мы. Оставалось еще несколько вопросов; например, сколько времени этот человек находился в шарльере и как ему удалось не порвать оставленные Рэком нити. Я решила, что все это в конце концов прояснится.
Мы столкнулись не с роботом, не с пришельцем, не с призрачником и не кем-то еще из существ, которые, по слухам, обитали в шарльерах.
– Эй, разумник, ты бы постоял, передохнул, – обратилась к незнакомцу Прозор. – Мы можем отлично поболтать, не тычась друг в друга носами.
– Дай самострел, – велела Фура.
Страмбли извлекла арбалет из крепления на спине скафандра Фуры. Оружие было уже взведено, как и предпочитала та.
Одной рукой держа бочку, Фура другой взяла арбалет и направила вдоль коридора. Незнакомец выпрямился – немного, ровно настолько, чтобы мы смогли увидеть лицо через изгиб забрала.
И тут на смену моему дурному предчувствию пришел леденящий ужас.
Глава 3
Мы почти одновременно поняли две вещи. Во-первых, на лицевом щитке не было стекла, так что незнакомец не мог дышать. Во-вторых… Пожалуй, невозможность дышать была меньшей из его проблем. Куда важнее было отсутствие кожи.
Ни кожи, ни мускулов, ничего. Голый череп с черными пещерами глазниц. Две носовые щели и ухмыляющийся рот. Челюсть висит на нескольких клочках хряща.
Прозор запустила таймер.
– Тридцать восемь минут до возвращения, – сказала она, выглянув из примыкающего коридора в туннель.
– А шар точно единственный? – спросила Страмбли.
– Другого нет, – подтвердила Прозор.
– Что, если он ускорится, как только мы окажемся в туннеле?
– Этого не случится, Страм. Пусть я и не видела такие шары раньше, но есть правила, по которым они играют. Они не ускоряются.
Прозор пыталась успокоить Страмбли. В последнее время такое случалось частенько. Было бы несправедливо назвать Страмбли трусихой – все-таки в свою предыдущую команду она записалась в качестве открывателя, – но она оказывалась наименее устойчивой из нас, когда события хоть чуть-чуть отклонялись от плана. Это, в свою очередь, заставляло нас нервничать, а нервные люди совершают ошибки.
Прозор не нуждалась в напоминаниях на этот счет.
– Страм, – настойчиво продолжала она, – не спорю, поиски топлива в таком месте – странное занятие. Но это всего лишь шарльер. Ходы здесь выкопали другие разумники, по причинам, которые мы не можем обсуждать. Тут есть вещи, непостижимые для нас. Но это не значит, что шарльер испытывает личный интерес к тебе, ко мне, к любой из нас. Все, что есть умного в нем, все, что могло бы реагировать на нас, приспосабливаться к нашему присутствию, пытаться нас обмануть, – все это давным-давно износилось, сломалось. Остались лишь тупые штуковины вроде этого грохочущего шара, и я готова поспорить на мешок пистолей, что он не знает о нашем присутствии, а если бы и знал, не смог бы изменить свое поведение. Ставлю второй мешок пистолей: если мы вернемся через миллион лет, он так и будет кататься по шарльеру, тратя тридцать восемь минут на оборот.
– Я не испугалась, – сказала Страмбли чуть обиженно.
– А если бы и испугалась, я бы не стала тебя осуждать, – заверила ее Прозор. – Страх помогает. Но надо чуять, когда можно доверять шарльеру.
Страмбли не поддалась на уговоры потратить еще один световой росток, так что пришлось обойтись нашлемными фонарями, чьи лучи прыгали вверх-вниз, пока мы тащились по туннелю. Нам потребовалось пятнадцать минут, чтобы добраться до другой двери, – меньше, чем рассчитывала Прозор. И все это время сигнал локализатора становился сильнее и настойчивее.
Вторая дверь была расположена на той же стороне туннеля, что и первая, но вместо того, чтобы вести в коридор, забирающийся вверх, она открывалась на другую нисходящую шахту. Однако спуск был не настолько крутым, чтобы стать препятствием, и вскоре наши фонари начали выхватывать впереди признаки еще одного обширного пространства. Шахта выровнялась, и мы вошли в другой дверной проем.
Там-то и нашлось топливо. Мы прошли всего несколько шагов, прежде чем наши фонари высветили ребристый корпус бочки, затем еще одной и еще; каждая представляла собой окрашенный металлический барабан высотой с человека, с клапанами и датчиками снаружи. Они были поставлены друг на друга, в штабеля от трех до пяти штук. Это было сделано второпях, ни одна бочка не была выровнена с соседними, – казалось, высокие штабели можно без особых усилий повалить. Мы обошли штабели по кругу, затем осторожно протиснулись между ними, почти не разговаривая.
Мы все пришли к одной и той же мысли: события приняли непростой оборот.
– Их Рэк в таком виде оставил? – спросила Фура.
– Нет, – ответила Прозор. – В этом не было необходимости.
Большая часть помещения была пуста, лишь в середине высились башни из бочек, как своего рода скульптуры или элементы какого-нибудь святилища. В альковах, предназначенных для статуй, лежали кучи обломков, из которых торчали ступни или голени; пара темных дверей вела в более глубокие части Грохотуна.
– Нам придется вернуться с серьезным снаряжением, – покорно сказала Страмбли. – Веревки, талевые блоки, силовые лебедки, гидравлика. Если не это окно, то следующее.
– Мы за топливом пришли, – отрезала Фура. – И мы его забираем. Потребуется не один и не два толчка, чтобы перевернуть бочки, верно? Особенно если учесть, что здесь нет атмосферы?
Прозор поскребла перчаткой боковину шлема и запрокинула голову, рассматривая один из штабелей.
– Все зависит от того, что ты подразумеваешь под толчком, детка.
– Мы рискнем, – сказала Фура, как будто все было уже решено. – Мускульной силы не хватит, чтобы разобрать один из этих штабелей, так что придется просто опрокинуть какой-нибудь, скрестив пальцы.
– Я бы не ограничилась пальцами рук, – заметила Прозор.
Фура провела металлической рукой по штабелю в три бочки и дотянулась до средней, надавила на нее достаточно сильно, чтобы та слегка покачнулась, и верхняя бочка закачалась еще сильнее.
– Бочки и так помятые – думаю, выдержат еще несколько ударов. – Отступив назад и уперев руки в бока, она смотрела на штабель, пока тот не перестал раскачиваться. – Этот подойдет. Верхняя бочка только и ждет возможности упасть, и ставлю пистоль на то, что она откатится от остальных.
Какие бы дурные предчувствия у меня ни были, а их оказалось несколько, пришлось признать, что особого выбора нет. Поэтому я присоединилась к сестре, и мы изо всех сил налегли на штабель, раз за разом толкая его среднюю бочку, как ребенка на качелях. Каждый толчок усиливал колебания, которые передались верхней бочке, и она тоже зашаталась.
Все эти действия не сопровождались различимыми звуками, но я представляла себе скрипы и стоны, нарастающие по мере того, как наши усилия делали штабель все менее устойчивым. Верхняя бочка теперь раскачивалась сильнее, чем средняя, потому что сверху ее ничего не утяжеляло, и мне все время казалось, что она вот-вот свалится нам на голову.
Безукоризненно выбрав момент, Фура шагнула в сторону от качающегося штабеля. Бочка перевернулась и ударилась об пол ободком – получила вмятину, но не лопнула. Подпрыгнула еще раз, на половину высоты, с которой упала, и откатилась от остальных бочек и от нас.
– Следующая! – Не дожидаясь, когда остановится бывшая верхняя бочка, Фура принялась снова раскачивать бывшую среднюю.
Что ж, при данных обстоятельствах – неплохая добыча. Нет никакой надежды за оставшееся время дотащить больше трех бочек до верхнего помещения.
– Вот, – сказала Прозор, поднеся локализатор к одной из бочек в штабеле. – Та самая. Рэк ее вскрыл, приварил перегородку – получился маленький отсек – и спрятал в нем передатчик. Умная штучка. Работает от миниатюрного теплового двигателя – просто подкачивается горючее, когда надо, совсем по чуть-чуть.
– Хитроумный старина Рэк. – Чувствуя одновременно гордость и печаль, я подумала, что с Фурой должно происходить нечто похожее.
Мы подвели итоги. У нас еще три с половиной часа до момента, когда придется покинуть шарльер. Но как быть с большим катящимся шаром? Он должен вернуться через четыре минуты, и у нас нет никакой надежды добраться до дальнего дверного проема раньше.
– Можно рвануть на старте, – сказала Фура. – Покатим бочки вверх по склону, одну за другой, а про шар пока забудем.
Даже помятая бочка катилась достаточно хорошо, но по склону ее пришлось толкать втроем, и нам бы не помешал еще один помощник. Впрочем, трое – максимальное количество людей, которые могли двигаться плечом к плечу, не мешая друг другу. Поэтому, пока Фура, Прозор и я пыхтели от натуги, Страмбли по нашему поручению отправилась на вершину склона, чтобы наблюдать за большим туннелем. Мы действовали осторожно, зная, что достаточно малейшей оплошки, и бочка покатится назад.
Эта шахта была короче первой, и за четыре минуты мы почти добрались до верха. Страмбли ждала нас, держась за дверной проем, то выглядывая в туннель, то пряча голову, как нервная курица.
– Вот он, – сказала она.
Гул нарастал. Мы положили бочку на ровный пол в верхней части шахты, и я разжала руки, лишь когда поняла, что это безопасно. Шар промчался мимо, грохот пробрал нас до костей. Я поспешила заглянуть в туннель и увидела огромный объект, который катился прочь. И пожалела об этом, когда луч фонаря высветил корявый рисунок на поверхности шара, напоминающий материки на глобусе. Я увидела его мельком, но отчетливее, чем в первый раз.
Узоры были отпечатками. Тем, что осталось от предметов, на которые шар наехал и раздавил, как световой росток Страмбли. Не просто раздавил, а вобрал в себя – их останки прилипали к нему, когда он прокатывался. И эти узоры не были бесформенными, как мне показалось вначале. На шаре отпечатались тела, руки, ноги и головы – чудовищно расплющенные, но безошибочно узнаваемые, стоило лишь понять, на что ты смотришь. Не все очертания принадлежали обезьянам.
Другие разумники, совсем не похожие на нас, оказались впечатанными в этот шар.
– Проз, ты говорила, что такие шары обычно застревают намертво в туннелях, – сказала я. – Кажется, теперь я понимаю.
– Правда, детка?
– Это потому, что они все растут, да? Каждый раз, когда накатываются на того, кто не успевает добраться до нужной двери.
– Не думала, что тебя заинтересуют детали.
– Слишком много времени, слишком много мертвых разумников, – произнесла Страмбли со страхом в голосе.
Грохот стих. Шар убежал на следующий круг, целеустремленный, как слюнявые, безумноглазые борзые в гонках на Джонсери-Филд.
– Ладно. – Я отбросила мысли о раздавленных беднягах и кивнула на бочки. – Давайте переправим их к другой двери. Если сможем катить, это займет не больше времени, чем в прошлый раз.
– Нет, сначала поднимем сюда еще две бочки, вчетвером, – сказала Фура. – А потом поразмыслим над тем, как катить их всю оставшуюся дорогу.
Мы предоставили Страмбли выбор между охраной единственной бочки с горючим или возвращением, и после некоторого раздумья она решила, что лучше идти с нами. Пока Прозор следила за хронометром, мы спустились в нижний зал и покатили вторую бочку по наклонному коридору. На этот раз было труднее, мне в глаза затекали соленые капли. Судя по показаниям датчиков, в этой бочке было ровно столько же горючего, сколько и в предыдущей, но мы устали сильнее, ведь наши скафандры не предлагали никакой механической помощи.
Я споткнулась на полпути, и мои пальцы оторвались от бочки. Фура и Прозор едва успели остановить ее.
– Устала? – спросила Фура, тяжело дыша.
– Было бы чудом, если бы мы не устали, – сказала Прозор. – Не повредит передохнуть минутку.
Страмбли шла в нескольких шагах впереди нас, заглядывала поверх наших голов в ту часть коридора, что вела в зал с горючим. Ее теперь не было видно – за пределами досягаемости наших фонарей простиралась тьма.
Вдруг Страмбли издала шипящий звук, словно спящий, готовый захрапеть.
– Ффф…
И я поняла, что она пытается позвать мою сестру по имени.
Прозор извернулась, как только могла, не отпуская бочку. Посмотрела в ту часть коридора, откуда мы пришли.
– Привет, разумник, – сказала она.
Кто-то шел из темноты, шаркая по коридору позади нас. Нечто темное во мраке поначалу озадачивало, но двух-трех взглядов хватило, чтобы распознать очертания. Ботинок, колено, нагрудный рюкзак, шланги, рука в перчатке, протянутая к нам. Постепенно наши фонари освещали его все лучше, выхватывая детали снаряжения – более старого, чем наше, хотя скафандр целиком выглядел таким же несообразным и пестрым. Шлем – мы видели только его макушку, потому что незнакомец шел, опустив голову, – был весь в струпьях ржавчины, словно веками лежал под водой.
Космоплаватель приближался по коридору так, словно с одной стороны его скафандр был жестче, чем с другой, вынуждая перемещаться боком, и что-то заставляло его сгибаться, как от смеха или спазмов в животе.
Кажется, именно тогда у меня возникло пугающее предчувствие, но оно было слабым и нарастало медленно. Поначалу я с облегчением подумала, что вор – а кто еще это мог быть? – такой же взломщик шарльеров, как и мы. Оставалось еще несколько вопросов; например, сколько времени этот человек находился в шарльере и как ему удалось не порвать оставленные Рэком нити. Я решила, что все это в конце концов прояснится.
Мы столкнулись не с роботом, не с пришельцем, не с призрачником и не кем-то еще из существ, которые, по слухам, обитали в шарльерах.
– Эй, разумник, ты бы постоял, передохнул, – обратилась к незнакомцу Прозор. – Мы можем отлично поболтать, не тычась друг в друга носами.
– Дай самострел, – велела Фура.
Страмбли извлекла арбалет из крепления на спине скафандра Фуры. Оружие было уже взведено, как и предпочитала та.
Одной рукой держа бочку, Фура другой взяла арбалет и направила вдоль коридора. Незнакомец выпрямился – немного, ровно настолько, чтобы мы смогли увидеть лицо через изгиб забрала.
И тут на смену моему дурному предчувствию пришел леденящий ужас.
Глава 3
Мы почти одновременно поняли две вещи. Во-первых, на лицевом щитке не было стекла, так что незнакомец не мог дышать. Во-вторых… Пожалуй, невозможность дышать была меньшей из его проблем. Куда важнее было отсутствие кожи.
Ни кожи, ни мускулов, ничего. Голый череп с черными пещерами глазниц. Две носовые щели и ухмыляющийся рот. Челюсть висит на нескольких клочках хряща.