Осталось потерпеть совсем чуть-чуть. Ещё немного – и только меня и видели.

Тёмный лес домов впереди расступается, и перед нами открывается огромная круглая площадь, в центре которой возвышается мраморная статуя моей бабушки. Хорошо бы разглядеть черты её лица – может, я снова увижу себя, как в зеркале, но статуя слишком далеко. У самой площади карета поворачивает направо, и при виде главного храма Валгарда я едва сдерживаю крик восхищения. Он даже прекраснее, чем я думала!

Тёмные, широкие у основания колонны вздымаются к небу, сливаясь в единый шпиль, на верхушке которого серебрится шарик Эртии. Собор построен из железного дерева. Три арки – огромная в центре и две поменьше по бокам – обрамляют великолепную резную дверь, украшенную сценами из «Книги древних».

Карета останавливается, и я выбираюсь наружу, едва не поскользнувшись на ступеньках. Под ноги смотреть некогда – запрокинув голову, я жадно рассматриваю головокружительно великолепное здание. Серебристая сфера сияет на фоне темнеющего неба.

В соборе тётя показывает на одну из бесчисленных резных скамеек.

– Сядь сюда, – строго бросает она и уходит, стуча каблучками, к балдахину над помостом.

У алтаря стоят два храмовых служителя в тёмных широких мантиях. Они зажигают свечи и воскуривают фимиам. На груди у каждого серебрится знак Древнейшего – белая птица. Над алтарём покачивается ещё один шар Эртии.

Тётя Вивиан подходит к служителям и о чём-то с ними шепчется. Фигуры в мантиях по очереди немного оборачиваются, отчего у меня внутри всё будто завязывается в тугой, неприятный узел. А потом все вместе они уходят в боковую дверь, и я остаюсь одна в огромном пустом храме.

Усталая и опустошённая, я опираюсь ладонями о деревянную скамью.

Однако вскоре деревья, из которых выстроен этот необыкновенный собор, утешают меня, словно напевая колыбельную. Бессчётные колонны – прямые, наклонные, витые – поднимаются к асимметричному потолку, украшенному перекрещивающимися арками. Я как будто сижу под корнями гигантского сказочного дерева.

Закрыв глаза, я глажу полированную скамью и вдыхаю сладковатый аромат.

Когда в голове проясняется, я открываю глаза и вижу рядом с собой «Книгу древних».

Я беру в руки фолиант в чёрном кожаном переплёте и осторожно провожу пальцем по золотистым буковкам на корешке. Эту книгу я знаю почти наизусть. Тайком от дяди, который вообще не одобряет религию, я много лет держала под подушкой издание, некогда принадлежавшее бабушке. Ту книгу давно, ещё в детстве, передала мне тётя Вивиан. Иногда, ночью, когда бывало особенно грустно и я сильно тосковала по родителям, молитвы из «Книги» дарили мне надежду и утешение.

Под глухие раскаты грома я открываю первую страницу.



Творение



В начале существовал только Древнейший. Вселенная была огромна и пуста. Из бесконечной, непостижимой пустоты Древнейший сотворил планеты и звёзды, солнце и луну. И Эртию, нашу Великую Сферу.

И на Великой Сфере Древнейший отделил твердь от воды и создал всё живое: зелёные растения, птиц в воздухе, животных в полях, лесах и в воде.

И посмотрел Древнейший на своё творение – и возрадовался.

Осенил Древнейший дыханием жизни Великую Сферу, и из семян священного Железного Дерева появились на свет Первые Дети, кои населили Великую Сферу, и Ангелы Небесные – дабы жить на Небесах.

Сначала они жили мирно.

Всё сущее почитало и славило Древнейшего, все ему повиновались.

Но пришло время, когда крылатые Ангелы усомнились. Они сочли себя выше самого Древнейшего, назвали Небеса своими безраздельными владениями и отказались поклоняться создателю.

Пришло время, и Ангелы спустились к Первым Детям и призвали их отвернуться от Древнейшего и почитать их, обитателей Небес. Первые Дети в гневе отказались и ответили, что станут и дальше почитать и славить только Древнейшего, и никого больше. Тогда Ангелы в ярости наслали на Первых неисчислимые бедствия: оборотней, нападавших по ночам, виверн, бросавшихся с небес, злых колдуний, сбивавших с пути, и прочих чудовищ и обманщиков, внося раздор в ряды Первых Детей и приводя их в смятение.

И взглянул Древнейший на творения свои, и увидел страдания Первых Детей, и узнал, что Ангелы Небесные обратились в Зло в предательстве своём. Поразил Древнейший Ангелов Небесных и низверг их на твердь Великой Сферы. И заговорил Древнейший с бывшими Ангелами Небесными, ныне Исчадиями Зла:



«С этой минуты вы не дети мне, и имя вам даю Икариты, наипрезреннейшие из всех созданий на свете. Скитаться вам по тверди Великой Сферы и никогда не обрести покоя. Мои истинные создания, Первые Дети, однажды сокрушат вас и лишат крыльев».



И пришло время, и сошлись истинные дети со всех концов Великой Сферы, и сокрушили Исчадия Зла. И до сих пор Первые Дети почитают Древнейшего, и славят его, и повинуются ему.



Так заканчивается первая книга Творения.



Пробегая взглядом по разноцветным витражам, поблёскивающим между колоннами, я вспоминаю священные тексты. Каждая картина из кусочков стекла напоминает о важном событии, описанном в наших книгах. Яркие цвета сегодня приглушают грозовые тучи.

На первом витраже – Древнейший в образе белой птицы. Он посылает на Эртию лучи света. При виде этой знакомой с детства картины меня переполняют тепло и покой.

Вот Галлиана, невольная пророчица, верхом на громадном огненном вороне выводит людей из рабства. В руке у неё Белый Жезл. Рядом Первые Дети обретают ярко-синие железные цветы – символ Древнейшего – как обещание хранить их и впредь от гнёта и тирании. Тем, у кого в руках железный цветок, не страшен огонь демонов.

На рукаве моего платья тоже вышит железный цветок – он оберегает меня от опасностей.


Дальше стеклянной мозаикой искусно выложены сцены битв: Первые Дети сражаются с крылатыми демонами-икаритами, уворачиваясь от огненных струй; бьются с кровожадными оборотнями – волками, лисами и вивернами с глазами-щёлками и раздвоенными языками.

А наверху, надо всеми, Древнейший озаряет Сферу лучами света.

Погрузившись в воспоминания об уроках религии в далёком детстве, я вдруг замечаю какое-то движение у витража с атакующей виверной.

Над головой смертоносной рептилии в квадратике прозрачного стекла мелькают чьи-то глаза. На мгновение показывается крепкий серебряный клюв и… снова пустота.

Страж!

Даже не пытаясь преодолеть охватившее меня любопытство, я выхожу из собора через массивные парадные двери.

Снаружи в воздухе ощущается странное движение. Где же белая птица?

В самом центре площади возвышается каменная статуя моей бабушки. На улице тихо… пугающе тихо. Нет даже крикливых чаек, к которым я привыкла в Валгарде. Тёмно-серые облака взрываются молнией, издали доносится глухой рокот грома. Со всех сторон к собору медленно тянутся клубящиеся облака.

Спускаясь по ступенькам к площади, я наконец вижу её – белую птицу. Она пролетает у меня над головой и опускается на землю за статуей.

Я медленно обхожу пьедестал, надеясь встретить белого стража. За исполинским мраморным памятником уже не видно собора. Я застываю в тени словно зачарованная.

Тишину нарушает едва слышный раскат грома, похожий на барабанный бой.

Бабушка величественно возвышается рядом. Мы с ней удивительно похожи, как близнецы. Черты её лица, высеченные из мрамора неизвестным мастером, до последней чёрточки повторяют мои, складки плаща ниспадают так естественно, будто передо мной настоящая ткань. Её левая рука грациозно вознесена над головой, волшебная палочка направлена на икарита, в агонии распростёртого у её ног.

Оттуда, где я стою, кажется, будто бабушка целится не в икарита, а в меня.

Облака плывут к собору, и на их фоне бабушка как будто движется, презрительно, с упрёком глядя на меня.

Тебе никогда не сравниться со мной!

Белая птица внезапно выглядывает из-за бабушкиного плеча, в её глазах плещется тревога. Птица качает головой, будто предупреждая меня о чём-то. Можно подумать, она способна мыслить и чувствовать!

И тут сильная костистая рука зажимает мне рот. Другая хватает меня поперёк туловища, намертво прижимая локти к бокам. Я безвольно валюсь назад, на чьё-то твёрдое тело. Меня обдаёт сладковатым запахом тухлого мяса.

Страх приходит не сразу, как боль от ожога – коснёшься случайно пылающей плиты, а в первые мгновения даже не горячо. Вот и теперь сердце разгоняется и начинает бешено стучать, когда гнусавый мужской голос издевательски шипит мне в ухо:

– Не кричи, Чёрная Ведьма, не трать силы. Всё равно никто не услышит.

Я извиваюсь изо всех сил, бью ногами, но вывернуться не могу. Я не могу высвободить даже руку и повернуть голову, чтобы рассмотреть лицо напавшего.

Гром рокочет всё настойчивее, ветер набирает силу, подгоняя тучи к собору.

В отчаянии я кричу сквозь зажимающие мне рот пальцы, безумно шарю взглядом по площади. Никого.

Из тёмного переулка неподалёку к нам спешит какая-то тень, ковыляя на невероятно длинных хилых конечностях. Верхняя половина туловища у этого существа обнажена, на голове нет волос, бледная, измождённая кожа груди и рук исполосована шрамами от ударов кнутом. Лицо искажает злорадная ухмылка, за кроваво-красными губами – острые гниющие зубы.

А его глаза… белые, с молочным отливом, лишённые даже намёка на сострадание… в них нет души. Глаза живого мертвеца. На спине, чуть ниже плеч, болтаются короткие обрубки, двигаясь в разные стороны, они имитируют размах крыльев.

У него когда-то были крылья.

Это демон-икарит! Я уже не кричу, а только в ужасе всхлипываю, заметив блеснувшее в его руке лезвие.

Из последних сил я в мольбе сгибаю руки, обращая раскрытые ладони к икариту, прося пощады.

Демон на удивление быстро подбирается ближе и хватает меня за руку так крепко, что его длинные ногти впиваются мне в кожу, и я вскрикиваю от боли.

Он держит меня, рассматривая моё лицо расширенными нечеловеческими глазами.

– Это она! Это Чёрная Ведьма!

– Так чего ты ждёшь?! – отзывается чудовище, которое держит меня сзади. – Убей её, Вестус! Убей, пока она не стала как та, другая!

Существо по имени Вестус заносит над головой кинжал, и у меня подкашиваются колени. Прямо над нами грохочет гром.

– Мы изменим ход событий, Чёрная Ведьма! – вопит Вестус. – Пророчество разлетится вдребезги, Икарит будет жить! Ты умрёшь, и мы снова восстанем!

Дальше всё происходит очень медленно. Демон-икарит отводит назад руку для удара, но в то же мгновение его грудь пронзает длинный клинок. Кровь брызжет фонтаном, заливая мне лицо, и я падаю… падаю… и тот, кто держал меня, тоже падает, и я вдруг понимаю, что мои руки свободны. Я без сил валюсь на холодную, твёрдую землю. Нестерпимо пахнет железом и кровью.

Надо мной склоняется военный.

Лукас!

Он вытаскивает узкое лезвие рапиры из мертвеца и отталкивает икарита. Тот с глухим стуком оседает на землю совсем рядом со мной.

Тётин охранник тянет в сторону второго икарита, высокого и мускулистого, но тоже окровавленного и без сознания. Опять грохочет гром, пропитанная кровью одежда липнет к коже под резкими порывами ветра.