Так пусть же в наш последний час пребудут с нами лишь наследники прямые, имеющие долю в нашей бренной ризе. Вот как рачительно распределится наследство наше.

Агенты чистые природы возьмут себе вещественную сущность нашу.

Благие люди же в веках от нас вопримут спасительные токи.

Столетие же память сохранит.

Достанутся избранникам Господним труды, что совершили мы в земной юдоли.

Сановники от нас получат рассудительность и справедливость.

Блистающие ангелы открытия и истины удержат, которые нам удалось постичь своим мышлением.

А почитание законов естества и наша добродетельность для целомудренной жены пребудут.

Дух изопьет от нашего усердия и преданности нашей.

Божественный Спаситель войдет в наследие любви, которое оставим.

А нашу святость увлечет Господь и всех существ Создатель.

Подобным разрешеньем дела ни татям, ни сутягам ничего не остается.

Но что необходимо предпринять, дабы достичь сей милости? Поддерживать порядок должно совершенный во всех владеньях наших.

До срока нужно будет умолить великого Судью прийти и наложить Свою печать на все, чем обладаем мы.

Дабы почтение и страх, внушаемые Именем великим, изгнали бы всех тех, которые в обитель нашу входят с намереньями злыми.





25




К терпко-соленым источникам дерево корни низводит, чтоб опреснить их и плод приносящими сделать, почву свою увлажнив.

После побеги пускает в пресной воде утонченной, что производят плоды.

Отпрыски силы, в объятья свои водворите слабые поросли, дабы служить им опорой, словно младой виноградной лозе.

И в жизненной стремнине раскройте течение до корня человеческого сердца. И смойте все, что обрезанием отсечено железным и может оказаться чужеродным; наполните бесплодные долины водой живой, светящейся алмазом.

Но мог бы я стремиться к вам навстречу? С землею связанный, былинке полевой подобен, не стал бы осужден я, как она, к бесплодной неизбежности зимы?

Иль стоит подождать, пока весна, теплом лаская, не отворит спасительные воды, громоздким ледником застывшие в горах, и не прольет обильно их для утоления зимой иссушенной равнины.

И не впадайте в день, когда пребуду мертвым, в печаль великую, меня вручая скорбной бездне. Сим неизбежно затворите вы потоки, что орошали бы новопреставленного, замкнувши на себя большие воды.

Но снизойдя тогда по деревам эдемским до глубочайших недр земли, я устремлюсь потом в воздушное пространство: там чисто и привольно станет мне.

Не буду больше тем, кто обращал врагов в паническое бегство, кто врачевал пороки братьев и подданным повелевал своим.

И обладающим не буду больше я ключами жизни и ключами смерти для отворения архивов, в которых тайны Господа сокрыты и изволения Его.

Подобных множество чудес восставит для меня елей эдемских древ. Он – свет и жизнь. В очах моих он все картины воссоздаст истории природной человека.

И даст постичь задачи, которые мне суждено исполнить, домостроительству содействуя Господню.





26




О, истина, пусть лучше люди подальше пребывают от тебя! Сколь можешь ты терпеть их заблуждения, невежество, преступность?


Им неизвестно даже прав политических, земных происхожденье; законам не спешат они повиноваться, которые за справедливость почитают, лишь только голоса на выборах получат.

Не то же ли ребенку объяснять семейные законы, что смертному законодателем являться? Иль, может, существует в природе человека вместилище закона, которое его намного превосходит, не будучи его твореньем?

О, как желал бы человек исполниться столь совершенной силой, когда бы обладал в политике бессмертьем, неодолимым счастьем, защитой от недуга всякого, прибежищем от нестроений разных!

Безумство смертных: природа ваша зыбкая и темная юдоль, где довелось вам пребывать, всегда сопротивляться будут вашим упованьям.

И вашу осмотрительность минуя, Проввденье не прекратит у вас ни нужды, ни опасности из страха, что бренный мир сочтете вы обителью отдохновенья.

Оно вас любит очень, а посему не в силах возможности лишить вас умолять Его, о помощи взыскуя.

И поразмыслите потом над применением ущербного закона, который вы себе творите. Исследуйте означенное право, его вооружив жестокостью, неправедностью, злобой, ведомыми коварством, алчностью иль местью.

О, сколь чудовищно тяжелый груз отобразят тогда весы людской идеи! И как же не сосредоточить на их другом конце груз противоположный, который бы служил противовесом?

Не правда ли, что всякий зрелый ум придет к необходимости подобного деянья?

Но коль рассудок твой к пытливости не склонен, увидит он весов две чаши на уровне одном: подходом этим отличались Манихеи. Когда ж за истиною ум твой поспешает, тогда быстрей постигнет, какой из грузов должен перевесить.

За этим он узрит Предвечного десницу, что может равновесье удержать весов иль попустить склоняться им по сторонам обеим. В деснице сей и заключен источник верный власти, общественных законов.

Потом увидит, как возвышенная сила, весы установив, оставила свободное движенье обеим чашам их. Кто истины сии уразумеет, пока самостоятельно не сможет проникнуть в средоточье мысли человека?

О, человек! Доколе ты пребудешь согбенным под тяжестью презренья своего и выводов поспешных?

Когда твоя душа познает скорби того, кто человеком изволения (l’homme de desir) зовется, и в силах будет осудить своих иллюзий жуткую беспечность?





27




Вы говорите, – этим строите дома! Вы говорите – собираются войска и сокрушают ваших супостатов!

Вы говорите, – науки, знания передаются в сознанье тех, кто слушает, внимая вам!

Вы говорите, – и язвы со скорбями проходят у больных и страсти утихают, освобождая в сердце человека обитель для света истины!

Вы говорите, – возникают брачные союзы; вы доверяете затем своим потомкам права и почести, что ждут они от вас.

В себе содержит ваше слово движенья мощь необходимости верховной; и все работы, что производит во вселенной человек, являются и могут быть плодом лишь слова вашего.

Иного нет закона для земной юдоли. Когда бы слово не несло в себе деянья, то как бы мiроздание смогло благодаря ему образоваться? Когда бы слово не несло в себе деянья, то как бы человек смог ощутить свое высокое предназначенье?

И какова загадка: то же слово приносит человеку утешенье в бездне, где он пребывает, и помогает выбраться оттуда. С тех пор как существует человек, над ним владычествует слово, – оно лишь изменяет свой язык и способы произношенья.

О, смертные, поскольку не можете вы верить слову, удерживающему все, вы вынуждены верить слову, все сотворившему.

Так знайте: нужно в девятерицы оболочку мысленно проникнуть, чтобы прочесть его происхожденье.

Могло ли слово уничтожиться, от этого числа однажды отделившись? Теряло ли названия свои? И вы бы не утратили своих именований, когда бы погрузились в бездну?

Но слово вечно, ибо жизнь оно. Взыскуйте жизни, – ощутите вы его, и вы его вкусите, удостоверившись, оно – в самом себе.

И коль сумеете почувствовать вы жизнь, уж более не станете себе творить отчета, что слово есть, поняв единое без всяких вопрошений: оно – утеха для души, для духа вашего – простая аксиома.

Почувствуете вы, что жизнь и слово являют лишь себя самих: другими быть они не могут. Но разве известные вам аксиомы могут уничтожиться, иль исказиться? Не кажется ли вам, что вечные они?

Хотя они суть следствия единой высшей аксиомы; посильно же бывает рассудку вашему измерить справедливость и сердцу жизнь вкусить.

О, разум человеческий, зловещее орудье, которое нас вводит в заблужденье; ты дан нам, чтобы нас приблизить к жизни, но скольким послужил ты для удаленья от нее!

Ты сделался погибелью среди долин плодоносящих: по ним идти необходимо правильной дорогой, чтобы случайно в бездну не упасть.





28