Едва лишь Лайла вышла из гондолы, ее охватило странное чувство. Пустота, возникла и тут же исчезла. На мгновение она перестала различать запах снега на ветру или ощущать холод на своей коже. Ее тело словно расчленили, и она ощущала его странную неподвижность, словно это была тяжелая ноша, которую она должна была тащить.

– Лайла!

Гипнос обхватил ее за плечи.

– Что случилось? – воскликнула Зофья, бросаясь к ней.

– Я… я не знаю, – ответила Лайла.

Ее тело сделалось слишком неподвижным, слишком спокойным. Она ощущала, как едва слышно бьется сердце, словно с трудом справляясь с вязкой, как сироп, кровью.

– Ты поранилась, – произнесла Зофья.

– Нет, я…

Гипнос поднял ее ладонь, украшенную перстнем. И тогда только Лайла увидела порез. Вероятно, она слишком сильно ухватилась за деревянный столбик на причале.

– Вот, – сказала Зофья, отрывая полоску от своего обугленного подола, чтобы перевязать рану.

Лайла безучастно взяла ее.

– Тебе и так пришлось нелегко, – осторожно сказал Гипнос. – Почему бы тебе не посидеть в лодке? Мы ведь недолго, правда?

Энрике, запинаясь, ответил:

– Не могу сказать точно, но… – Вероятно, Гипнос незаметно взглянул на него, потому что Энрике вдруг быстро кивнул. – Оставайся и отдыхай, Лайла. С нами все будет в порядке.

– Болит? – спросила Зофья.

– Нет, – ответила Лайла, безучастно глядя на свою ладонь.

Должно быть, она кивнула им и помахала рукой, но все это время ее рассудок наполняли пронзительные вопли. Однако она не могла произнести этого вслух. Она не солгала Зофье. Она не ощущала боли. Лайла вообще ничего не ощущала.





5. Энрике




Энрике Меркадо-Лопес многое знал.

Он разбирался в истории и иностранных языках, мифах и легендах. Он знал толк в поцелуях, хорошей кухне и танцах, и хотя сейчас он во многом сомневался, одно он знал совершенно точно: это было не его место.

И об этом знал не только он.

Зофья и Гипнос шли следом за ним в тягостном молчании. Они ожидали, что Энрике знает, как поступить дальше. Ожидали, что он возьмет руководство в свои руки, станет давать команды, планировать каждый следующий шаг… но это было не об Энрике.

Это не для тебя, шептал в его голове древний голос. Знай свое место.

Его место.

Похоже, Энрике никогда не мог отыскать его. Он помнил, как в детстве пытался попробовать себя в школьном театре. Ночь напролет он репетировал реплики героя. Рассадил на стульях игрушки, изображая своих будущих зрителей. Он измучил свою мать, пока она, раздраженная до предела, не сдалась и позволила ему репетировать, читая текст за героиню. Но в день прослушиваний монахиня, ставившая спектакль, прервала его после первых двух фраз.

– Сынок. – Она расхохоталась. – Ты не хочешь быть главным героем! Слишком много работы, и слишком много реплик. А выступать перед зрителями? Это место ужаса… это не для тебя. Но не беспокойся, у меня есть для тебя особенная роль!

Особенной оказалась роль дерева.

Хотя его мать очень этим гордилась, и Энрике решил, что изображать деревья – очень серьезное дело и, возможно, ему удастся стать главным героем в следующий раз.

Но его дальнейшие попытки ожидала та же участь. Энрике участвовал в конкурсе эссе, но узнал лишь, что его мнение не нашло отклика у читателей. Он попытался попробовать себя в дискуссионных дебатах, но если его идеи не были с ходу отвергнуты, достаточно было одного взгляда на его лицо, испанца с примесью висайской крови, и в конце концов все заканчивалось одним и тем же: это не твое.

Затем Энрике нашел себя в качестве историка у Северина и впервые осмелился подумать, что вот оно. Он думал, что нашел свое место. Северин оказался первым, кто поверил в него, поддержал его… предложил дружбу. С помощью Северина его идеи нашли воплощение в жизни, и его знания выросли настолько, что даже Илюстрадос, филиппинская националистическая группировка, чьи идеи могли однажды изменить его страну, приняли его в свои ряды, и хотя он всего лишь писал исторические очерки, это было больше, чем он когда-нибудь мог мечтать… и теперь надеялся на большее.

И в результате все эти иллюзии оказались напрасными.

Северин отнял его мечты и обернул их против него. Он обещал, что Энрике всегда будут слышать, а затем заставил его умолкнуть. Он воспользовался его дружбой, испытывая ее на прочность, пока не сломал ее, а Руслан собрал обломки и превратил в оружие.

И вот так Энрике оказался в таком положении: абсолютно потерянный и совершенно точно не на своем месте.

Энрике поднял руку, осторожно коснувшись повязки, скрывавшей отрезанное ухо, и поморщился. С тех пор как они покинули Спящий Дворец, он старался не смотреть на себя, однако собственное отражение в водах Венецианского залива все равно преследовало его. Он выглядел потерянным. Даже меченым. Раньше, когда он оказывался не на своем месте, то, по крайней мере, мог спрятаться. Но теперь отрезанное ухо словно объявляло во всеуслышание: Я не на своем месте. Видите?


Энрике отогнал от себя эту мысль. Он не мог допустить жалости к себе.

– Ну давай же… думай.

Окинув взглядом кладбище, он нахмурился. Протяженность кладбища Изола ди Сан-Микеле составляла чуть больше пятиста метров, и они уже почти дважды обошли его. И уже в третий раз брели по дорожке, обрамленной кипарисами. Впереди дорожка резко заворачивала к рядам из статуй архангелов, которые словно поворачивали свои Сотворенные головы, чтобы взглянуть на них. На местах захоронений возвышались гранитные надгробные памятники, высокие и искусно изогнутые, многие были увенчаны широкими крестами, увитыми Сотворенными розами, которые никогда не утратят своего аромата или живости, а склепы были лишены украшений, и все это едва ли наводило Энрике на мысль о многоголовом боге.

– На острове мертвых лежит бог, у которого больше одной головы, – пробормотал под нос Энрике знакомую фразу, – …сосчитайте, что видите, и это приведет вас прямо ко мне.

– Ты что-то сказал? – спросил Гипнос.

– Я? Нет, – быстро ответил Энрике. – Я всего лишь вспомнил о подсказке матриарха.

– И все же ты что-то сказал, – заметила Зофья.

– Что ж, да, – ответил Энрике. Он ощутил, как кровь начинает приливать к лицу. – Толкование этой фразы влияет на то, что именно нам стоит искать. Это весьма туманная фраза.

– Мне казалось, мы ищем «многоголового бога», – сказала Зофья, вскинув бровь. – И это звучит вполне ясно.

– И все же существует множество изображений! – воскликнул Энрике. – Например, есть китайское божество Сингтхен, которое продолжало сражаться даже обезглавленным. И еще индуистские божественные существа Раху и Кету, также обезглавленные, а также существуют божества, у которых больше одной головы, так какое же из них? Вряд ли мы бы нашли изображения богов из восточных религий на надгробной плите в Венеции, поэтому здесь должно быть что-то еще… что-то скрытое, даже…

Гипнос откашлялся.

– Пусть наш красивый историк потрудится, Феникс, – сказал он. – Уверен, скоро он поразит нас своими открытиями.

Патриарх Дома Никс улыбнулся. На мгновение Энрике захотелось ответить тем же. Было что-то опьяняющее и сказочное в красоте и силе Гипноса, в том, как ему удавалось всех вокруг убедить представить, что нет ничего невозможного. Только сейчас Энрике чувствовал, что эта сила подобна мечте, ускользающей между пальцами.

– Спасибо, – сухо ответил Энрике, отворачиваясь от них.

Он попытался сосредоточиться на загадке, но улыбка Гипноса сбила его с толку. Всего несколько дней назад Энрике заявил, что не видит взаимности в чувствах Гипноса, и тот признался: Думаю, спустя время я мог бы научиться любить тебя. И это воспоминание до сих пор жалило его.

Энрике не хотел навязанной любви. Он хотел любви, подобной вспышке света, прогонявшей мрак и наполнявшей мир теплом. Но в глубине души он всегда подозревал, что не обретет такой любви с блистательным патриархом, и, возможно, это и причиняло ему боль. Не потеря любви, а отсутствие удивления.

Конечно, Гипнос никогда не будет испытывать к нему тех же чувств. То, что он по-прежнему испытывал удивление, было признаком оптимизма либо глупости, и Энрике подозревал, что виной всему именно последнее.



В ТЕЧЕНИЕ СЛЕДУЮЩЕГО ПОЛУЧАСА они снова обошли кладбище и вернулись к входу. В трех метрах от них находился незавершенный участок захоронения. Из нескольких надгробий только одно выглядело законченным, хотя каменщик, обтесывая его, сделал края неправильными. Это было единственное место, где они еще не искали, потому что оно казалось неуместным. Безопасное убежище матриарха, должно быть, существовало давным-давно, поэтому вряд ли располагалось на территории недавнего захоронения.

– Mon cher, – сказал Гипнос, коснувшись его плеча. – Я понимаю, что ты изо всех сил пытаешься найти разгадку, но… вынужден спросить… ты уверен, что мы ищем там, где нужно?

Энрике ощутил, как кровь прилила к его щекам.

– Что ж, в том, что касается истории, полно предположений и домыслов, но, похоже, это единственное место, в котором нам имеет смысл искать, разве нет?

Гипнос непонимающе уставился на него, и Энрике почти пожалел, что Северина не было рядом. Северин всегда находил способ избавляться от сомнений. Он увязывал хаотичные исторические предположения Энрике в серьезные повествования по поиску сокровищ, которые всех устраивали.

– Я имею в виду, что существует множество «островов мертвых» – Тартар, Нарака, Нав и другие, – но они все вымышленные, а это единственное место недалеко от Повельи и…

– Но мы бродим здесь уже больше часа! – отрезал Гипнос. – И так ничего и не нашли.

– А скоро уже стемнеет, – заметила Зофья. Солнце стремительно меркло, тени, отбрасываемые статуями ангелов, удлинялись и заострялись, а кипарисы казались неестественно неподвижными. На мгновение Энрике представил, как тонкотелые энканто смотрят на него из-за деревьев, их нечеловеческие глаза светятся в темноте от голода. Бабушка рассказывала ему, что они способны вынюхивать человеческие мечты и превращать в реальность… за определенную цену. В это мгновение рана Энрике начала пульсировать от боли. Разве я уже не заплатил эту цену? Он отвернулся от деревьев, отгоняя мысли о Потусторонних созданиях, крадущихся в темноте.

– Мы не должны прекращать поиски, – сказал Энрике. – Нужно продолжать думать. Если мы не найдем ключ от безопасного убежища, то нам некуда будет пойти. Зофье необходимо место для ее изобретений, а мне нужна библиотека и…

– Возможно, лучше нам отправиться на поиски Северина, – закинул удочку Гипнос.

Энрике остолбенел.

– Северина?

– Мы знаем, что он где-то в Венеции, – сказал Гипнос. – Мы можем воспользоваться оставшимся у нас временем и отыскать его… тогда уже будет неважно, что Лайла уничтожила мнемонического жука! Уверен, Северин знает, что делать.

Ну вот, все сначала. Это не твое место. И с чего он взял, решив, что сможет руководить ими или разгадать загадку? Это роль Северина, а не его.

– Может быть, ты сможешь расспросить его об «острове мертвых», – предположил Гипнос.

Единственное ухо Энрике сделалось пунцовым, а рана начала пульсировать от боли.

– О да, и почему я так не поступаю, – огрызнулся Энрике. Он обернулся, а затем изобразил изумление. – Что это? О да… его здесь нет, и мы не можем найти его, не выдав себя и поставив свою безопасность на карту, ведь в Падшем Доме считают нас мертвыми! Но, полагаю, лучше рискнуть жизнью, чем дать мне шанс.

Гипнос отшатнулся.

– Я не это хотел сказать…