В ее голосе было торжествующее злорадство. Это всколыхнуло в Лито резкий гнев. Он с трудом подавил его. Это была та сторона человеческих отношений, которую он терпеть не мог. ЗЛОРАДСТВО! Прошло некоторое время, прежде чем он решился ответить. Затем он решил атаковать ее защитные порядки, напав на уязвимое место, которое уже разглядел.

— Я властвую по праву одиночества, Сиона. Мое одиночество — это частично свобода, частично рабство. Оно означает, что я не могу быть пленен ни одной человеческой группировкой. Мое рабство перед вами говорит, что я буду служить из всех моих наилучших способностей Владыки.

— Но икшианцы Тебя поймали! — сказала она.

— Нет. Они преподнесли мне дар, который меня усиливает.

— Он ослабляет тебя!

— И это тоже, — согласился он. — Но очень могущественные силы до сих пор мне подчиняются.

— О, да, — она кивнула. — Это я понимаю.

— Нет, ты этого не понимаешь.

— Тогда, я уверена, Ты мне это объяснишь, — язвительно усмехнулась она.

Он заговорил так тихо, что ей пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать:

— Нет никого другого, нигде, кто мог бы хоть с чем-то ко мне апеллировать — ни ради причастности к власти, ни ради компромисса, ни даже ради малейших зачатков другого правительства. Я — единственный.

— И даже эта икшианка не может…

— Она настолько на меня похожа, что не ослабит меня подобным образом.

— Но при нападении на икшианское посольство…

— Меня все еще может раздражать твоя тупость, — сказал он. Она поглядела на него угрюмым, насупленным взглядом.

Лито этот жест, да еще в этом освещении, показался просто замечательным, во всей его бессознательности. Он знал, что заставил ее задуматься. Он был уверен, что она никогда прежде не задумывалась, какие права могут быть присущи уникальному.

Он обратился к ее молчаливой угрюмости:

— Никогда прежде не было правительства в точности такого же, как мое, никогда во всей нашей истории. Я ответственен только за самого себя, в точности плачу полную меру за то, чем я пожертвовал.

— Пожертвовал! — насмешливо хмыкнула она, но в ее голосе он услышал сомнение. — Всякий деспот говорит что-нибудь вроде этого. Ты ответственен только перед самим собой!

— Что делает меня ответственным за все живое. Я берегу вас, проводя сквозь многие времена.

— Какие времена?

— Времена, которые могли бы наступить и все-таки не наступили.

Он увидел в ней нерешительность. Она не доверяла своим ИНСТИНКТАМ, своим нетренированным способностям в предвидении. Она могла случайно угодить в цель, как это с ней случилось, когда она захватила его дневники, но почему именно она попала в яблочко — сразу затерялось за последующими событиями, так много ей поведавшими.

— Мой отец говорит, что Ты можешь слишком хорошо жонглировать словами, — сказала она.

— Он-то знает, что говорит. Но есть знание, которое можно приобрести, лишь приобщаясь к нему. Нет способа усвоить его, стоя в стороне, глазея и разговаривая.

— Это то самое, что имеет в виду он, — сказала она.

— Ты совершенно права, — согласился Лито. — Это не логично. Но это свет для глаз, дающий возможность видеть, но сам по себе зрением не являющийся.

— Я устала от разговоров, — сказала она.

— И я тоже, — и ему подумалось: «Я увидел достаточно и сделал достаточно. Она широко распахнута навстречу сомнениям. До чего же они уязвимы в своем невежестве!»

— Ты ни в чем меня не убедил, — проговорила она.

— Это не было целью нашей встречи.

— В чем же была цель?

— Увидеть, готова ли ты, для того, чтобы подвергнуться испытанию.

— Испытанию… — Она чуть вздернула голову направо и поглядела на него.

— Не играй со мной в невинность, — сказал Лито. — Монео тебя уведомил, а я говорю тебе, что ты готова!

Она попробовала сглотнуть, затем сказала:

— Что это…

— Я послал Монео, вернуть тебя в Твердыню, — сказал он. Когда мы встретимся снова, по-настоящему узнаем, из чего ты сделана.






~ ~ ~




Вы знаете миф о Великом Хранилище Спайса? Да, и мне тоже знакома эта история. Она гласит, будто существует запас спайса, гигантский запас, огромный, как гора. Запас этот спрятан в глубинах отдаленной планеты. Она не Арракис, эта планета. Не Дюна. Спайс был спрятан там давным-давно, еще до Первой Империи и Космического Союза. Легенда гласит, что туда удалился Пол Муад Диб и все еще живет там, рядом с этим запасом, поддерживающим его жизнь, выжидает. Мой мажордом не может понять, почему эта легенда тревожит меня.

Украденные дневники





Айдахо, трепеща от гнева, широкими шагами шагал по коридорам серого пласткамня по направлению к своим апартаментам в Твердыне. Все часовые Рыбословши, мимо которых он проходил, щелкали каблуками, приветствуя его по рангу, он не обращал на них внимания. Айдахо понимал, что сеет среди них беспокойство. Нельзя ошибиться, в каком настроении сейчас командующий. Но он не убавлял своего целенаправленного шага. Тяжелый топот его сапог отдавался вдоль стен.

Но и это настроение не отбило у него вкуса во время полдневной трапезы — странно знакомая атридесовская пища, которую едят палочками, смесь зерновых, сдобренных травами, запеченных вокруг пряного куска псевдомяса, залитых чистым СИТРИТНЫМ соком. Когда Монео нашел его в воинской столовой, Айдахо одиноко сидел в углу, региональная операционная сводка приткнута рядом с его тарелкой.

Монео без приглашения уселся за тот же стол и отодвинул в сторону график операций.

— У меня есть послание для тебя от Бога-Императора, проговорил Монео.

По жестким интонациям голоса Монео, Айдахо понял, что это не случайная встреча. И другие это почувствовали. Среди женщин за соседними столиками воцарилась тишина, разлившаяся затем по всей прислушивавшейся столовой.

Айдахо положил свои палочки.

— Ну?

— Вот каковы слова Бога-Императора, — проговорил Монео. — По несчастному для меня случаю, Данкан Айдахо оказался подверженным любовным чарам Хви Нори. Это не должно продолжаться.

От гнева губы Айдахо плотно поджались, но он промолчал.

— Эта глупость подвергает опасности нас всех, — проговорил Монео. — Нори — избранница Бога-Императора.

Айдахо постарался совладать со своим гневом, но он чувствовался в каждом его слове:

— Он не может на ней жениться!

— Почему бы и нет?

— В какую игру он играет, Монео?

— Я всего лишь посыльный, передающий только эти слова, и ничего более, — ответил Монео.

Голос Айдахо стал тих и угрожающ.

— Но он доверяет тебе.

— Бог-Император сочувствует тебе, — солгал Монео.

— Сочувствует! — Айдахо выкрикнул это слово, и в помещении наступила еще большая тишина.

— Нори — женщина явно привлекательная, — сказал Монео. — Но она не для Тебя.

— Так сказал Бог-Император, — глумливо отозвался Айдахо, — и нечего взывать к нему.

— Я вижу, ты понимаешь мое послание, — сказал Монео.

Айдахо резко приподнялся из-за стола.

— Куда ты направляешься? — вопросил Монео.

— Я собираюсь разобраться с этим прямо сейчас!

— Это верное самоубийство, — сказал Монео.

Айдахо бросил на него полыхающий гневом взгляд и внезапно осознал, с какой напряженностью слушают женщины за столиками вокруг. Выражение, которое Муад Диб опознал бы, немедленно появилось на лице Айдахо: «Пускание пыли в глаза дьяволу», вот как называл это выражение Муад Диб.

— Ты знаешь, что говорили первоначальные герцоги Атридесы? осведомился Айдахо, в его голосе звучала насмешка.

— Это что, относится к делу?