«Он не отступает», — подумал Лито. — «Еще одна попытка.»
— Самая верная примета существования аристократии — барьеры, возведенные против перемен, занавесы — железные, стальные, каменные, из любого материала — но не пропускающие новое, непохожее.
— Я знаю, что где-то должна быть граница мира, — проговорил Айдахо. — Ты ее прячешь.
— Я не прячу никаких границ. Я хочу границ! Я хочу неожиданностей!
«Сперва Данканы прут напролом», — подумал Лито. — «А доперев, останавливаются перед открытой дверью.»
В точном соответствии с этим предсказанием мысли Айдахо переметнулись на новую тему.
— На твоей помолвке действительно играли спектакль Лицевые Танцоры?
В Лито закипел гнев — и тут же сменился исковерканной радостью: надо же, я гневаюсь, я способен испытывать чувства такой глубины. Ему хотелось заорать на Данкана… но это бы ничего не решило.
— Лицевые Танцоры выступали, — сказал он.
— Почему?
— Я хочу, чтобы все разделяли мое счастье.
Айдахо воззрился на него так, будто только что обнаружил отвратительное насекомое в своем питье, и проговорил бесцветным голосом:
— Это самая циничная вещь, которую я когда-либо слышал от любого из Атридесов.
— Но это сказал Атридес.
— Ты умышленно стараешься заговорить мне зубы! Ты избегаешь моих вопросов.
«И этот лезет на драку», — подумал Лито. Вслух же сказал:
— Лицевые Танцоры Бене Тлейлакса — это организм-колония. Если брать по отдельности — они мулы. Таков выбор, который они сделали для себя и сами по себе.
Лито ждал, думая: «Я должен быть терпелив. Они должны открыть это самостоятельно. Если произнесу я, они не поверят. Думай, Данкан. Думай!»
После долгого молчания Айдахо проговорил:
— Я дал Тебе клятву. Это важно для меня. Это и остается важным. Я не знаю, что ты делаешь или почему. Могу сказать Тебе только, мне не нравится то, что происходит. Вот Тебе! Я это сказал.
— Поэтому ты и примчался сюда из Твердыни?
— Да!
— Вернешься ли ты теперь назад, в Твердыню?
— А разве там есть другая граница?
— Очень хорошо, Данкан! Твой гнев знает даже то, чего не понимает твой разум. Хви сегодня вечером отбывает в Твердыню. Завтра я там к ней присоединюсь.
— Мне бы хотелось узнать ее получше, — сказал Айдахо.
— Ты будешь ее избегать, — сказал Лито. — Это приказ. Хви не для Тебя.
— Я всегда знал, что они были ведьмами, — проговорил Айдахо. — Твоя бабушка была одной из них.
Он повернулся на каблуках и, не спрашивая разрешения, широкими шагами покинул палату.
«До чего же он похож на маленького мальчика», — подумал Лито, наблюдая напряженную спину уходящего Айдахо. — «Самый старый человек в нашем мироздании и самый юный — оба в одном теле.»
~ ~ ~
Пророка не отвлекают иллюзии прошлого, настоящего и будущего. Устойчивость языка обуславливает такие линеарные определенности. Пророки владеют ключом к замку языка. Механистический образ остается для них лишь образом. Наше мироздание немеханистично. Это лишь созерцающий домысливает линейную последовательность событий. Причина и следствие? Совсем не то. Пророк произносит судьбоносные слова. Мимолетное видение того, чему «предначертано произойти». Но пророческое мгновение высвобождает нечто бесконечных знаменательности и мощи. Мироздание претерпевает призрачное смещение. Отсюда, мудрый пророк прячет реальность за мерцающими ярлыками. А это порождает убеждение, будто язык пророков двусмыслен. Слушатель не доверяет пророческому посланию. Инстинкт подсказывает, что произнесение вслух притупляет силу слов. Наилучшие пророки только подводят к занавесу и позволяют за него заглянуть.
Украденные дневники
Лито обратился к Монео самым холодным голосом, каким он когда-либо пользовался:
— Нынешний Данкан мне не повинуется.
Они были в просторной комнате, выложенной золотым камнем, на вершине южной башни Твердыни. Прошло три полных дня после возвращения Лито из Онна с Фестиваля. Открытый портал смотрел на резкий полдень Сарьера. Ветер издавал глубокий жужжащий звук, взвевая пыль и песок, заставлявшие Монео щуриться. Лито, казалось, не обращал внимания на это досадливое обстоятельство. Он смотрел на Сарьер, где воздух шевелился от жары, словно живой. Плавные изгибы дюн вдали намекали на подвижность пейзажа, заметную только его глазам.
Монео стоял, окутанный прокисшими запахами своего страха, зная, что ветер доносит эти запахи до Лито, и тот понимает его чувства. Подготовка к свадьбе, недовольство среди Рыбословш — все было парадоксом. Это напомнило Монео кое о чем, сказанном Богом-Императором в первые дни их союза.
«Парадокс — это указатель, подсказывающий Тебе заглянуть за него. Если парадоксы Тебя раздражают, это выдает твою глубокую страсть к абсолютному. Релятивист относится к парадоксу просто как к интересной, развлекательной или пугающей, но сулящей новое знание мысли.»
— Ты не отвечаешь, — проговорил Лито. Он перестал разглядывать Сарьер и перенес всю тяжесть своего взгляда на Монео.
Монео мог только пожать плечами. «Насколько близок Червь?» — гадал он. Монео уже и раньше замечал, что возвращение в Твердыню из Онна иногда пробуждало Червя. Пока еще не проявлялось ни единого признака этой ужасной перемены в Боге-Императоре, но Монео их чувствовал. Способен ли Червь появиться без предупреждения?
— Ускорь приготовления к свадьбе, — сказал Лито. — Пусть она состоится как можно быстрее.
— До того, как ты испытаешь Сиону?
Лито мгновение помолчал, затем ответил:
— Нет. Что ты предпримешь насчет Данкана?
— А что бы Ты хотел, чтобы я сделал, Владыка?
— Я велел ему не видеться с Хви, избегать ее. Я сказал ему, что это приказ.
— Она испытывает симпатию к нему, Владыка. Ничего больше.
— Почему она испытывает к нему симпатию?
— Он гхола. У него нет связи с нашими временами, нет корней. — Его корни так же глубоки, как и мои!
— Но он этого не знает, Владыка.
— Ты что, споришь со мной, Монео?
Монео отступил на полшага, зная, что это не спасет его в случае опасности.
— О нет, Владыка. Просто стараюсь честно сказать тебе о том, что, по моему разумению, происходит.
— Тогда я скажу, что происходит. Он волочится за ней.
— Но она сама положила начало их встречам, Владыка.
— Значит, ты об этом знал!
— Я не знал, что Тобой это абсолютно запрещено, Владыка.
Лито задумчивым проговорил:
— У него есть необыкновенный подход к женщинам, Монео. Он заглядывает им прямо в души и заставляет делать все, чего хочет. С Данканами всегда так было.
— Я не знал, что Ты запретил им всякие встречи, Владыка! — голос Монео прозвучал почти скрипуче.
— Он опасней всех остальных, — сказал Лито. — В этом недостаток наших времен.
— Владыка, у Тлейлакса нет еще его преемника, готового к доставке.
— А мы нуждаемся в таком преемнике?
— Ты сам сказал это, Владыка. Это парадокс, которого я не понимаю, но Ты так сказал.
— Сколько времени надо, чтобы изготовить его замену?
— По меньшей мере год, Владыка. Должен ли я навести справки о точной дате?
— Сделай это сегодня.
— Он может услышать об этом, Владыка. Предыдущий услышал. — Я не хочу, чтобы это произошло таким образом, Монео!
— Я знаю, Владыка.
— Я не осмеливаюсь заговорить об этом с Хви, — сказал Лито. Данкан не для нее. И все же я не могу ее ранить! — эти последние слова прозвучали почти стоном.
— Самая верная примета существования аристократии — барьеры, возведенные против перемен, занавесы — железные, стальные, каменные, из любого материала — но не пропускающие новое, непохожее.
— Я знаю, что где-то должна быть граница мира, — проговорил Айдахо. — Ты ее прячешь.
— Я не прячу никаких границ. Я хочу границ! Я хочу неожиданностей!
«Сперва Данканы прут напролом», — подумал Лито. — «А доперев, останавливаются перед открытой дверью.»
В точном соответствии с этим предсказанием мысли Айдахо переметнулись на новую тему.
— На твоей помолвке действительно играли спектакль Лицевые Танцоры?
В Лито закипел гнев — и тут же сменился исковерканной радостью: надо же, я гневаюсь, я способен испытывать чувства такой глубины. Ему хотелось заорать на Данкана… но это бы ничего не решило.
— Лицевые Танцоры выступали, — сказал он.
— Почему?
— Я хочу, чтобы все разделяли мое счастье.
Айдахо воззрился на него так, будто только что обнаружил отвратительное насекомое в своем питье, и проговорил бесцветным голосом:
— Это самая циничная вещь, которую я когда-либо слышал от любого из Атридесов.
— Но это сказал Атридес.
— Ты умышленно стараешься заговорить мне зубы! Ты избегаешь моих вопросов.
«И этот лезет на драку», — подумал Лито. Вслух же сказал:
— Лицевые Танцоры Бене Тлейлакса — это организм-колония. Если брать по отдельности — они мулы. Таков выбор, который они сделали для себя и сами по себе.
Лито ждал, думая: «Я должен быть терпелив. Они должны открыть это самостоятельно. Если произнесу я, они не поверят. Думай, Данкан. Думай!»
После долгого молчания Айдахо проговорил:
— Я дал Тебе клятву. Это важно для меня. Это и остается важным. Я не знаю, что ты делаешь или почему. Могу сказать Тебе только, мне не нравится то, что происходит. Вот Тебе! Я это сказал.
— Поэтому ты и примчался сюда из Твердыни?
— Да!
— Вернешься ли ты теперь назад, в Твердыню?
— А разве там есть другая граница?
— Очень хорошо, Данкан! Твой гнев знает даже то, чего не понимает твой разум. Хви сегодня вечером отбывает в Твердыню. Завтра я там к ней присоединюсь.
— Мне бы хотелось узнать ее получше, — сказал Айдахо.
— Ты будешь ее избегать, — сказал Лито. — Это приказ. Хви не для Тебя.
— Я всегда знал, что они были ведьмами, — проговорил Айдахо. — Твоя бабушка была одной из них.
Он повернулся на каблуках и, не спрашивая разрешения, широкими шагами покинул палату.
«До чего же он похож на маленького мальчика», — подумал Лито, наблюдая напряженную спину уходящего Айдахо. — «Самый старый человек в нашем мироздании и самый юный — оба в одном теле.»
~ ~ ~
Пророка не отвлекают иллюзии прошлого, настоящего и будущего. Устойчивость языка обуславливает такие линеарные определенности. Пророки владеют ключом к замку языка. Механистический образ остается для них лишь образом. Наше мироздание немеханистично. Это лишь созерцающий домысливает линейную последовательность событий. Причина и следствие? Совсем не то. Пророк произносит судьбоносные слова. Мимолетное видение того, чему «предначертано произойти». Но пророческое мгновение высвобождает нечто бесконечных знаменательности и мощи. Мироздание претерпевает призрачное смещение. Отсюда, мудрый пророк прячет реальность за мерцающими ярлыками. А это порождает убеждение, будто язык пророков двусмыслен. Слушатель не доверяет пророческому посланию. Инстинкт подсказывает, что произнесение вслух притупляет силу слов. Наилучшие пророки только подводят к занавесу и позволяют за него заглянуть.
Украденные дневники
Лито обратился к Монео самым холодным голосом, каким он когда-либо пользовался:
— Нынешний Данкан мне не повинуется.
Они были в просторной комнате, выложенной золотым камнем, на вершине южной башни Твердыни. Прошло три полных дня после возвращения Лито из Онна с Фестиваля. Открытый портал смотрел на резкий полдень Сарьера. Ветер издавал глубокий жужжащий звук, взвевая пыль и песок, заставлявшие Монео щуриться. Лито, казалось, не обращал внимания на это досадливое обстоятельство. Он смотрел на Сарьер, где воздух шевелился от жары, словно живой. Плавные изгибы дюн вдали намекали на подвижность пейзажа, заметную только его глазам.
Монео стоял, окутанный прокисшими запахами своего страха, зная, что ветер доносит эти запахи до Лито, и тот понимает его чувства. Подготовка к свадьбе, недовольство среди Рыбословш — все было парадоксом. Это напомнило Монео кое о чем, сказанном Богом-Императором в первые дни их союза.
«Парадокс — это указатель, подсказывающий Тебе заглянуть за него. Если парадоксы Тебя раздражают, это выдает твою глубокую страсть к абсолютному. Релятивист относится к парадоксу просто как к интересной, развлекательной или пугающей, но сулящей новое знание мысли.»
— Ты не отвечаешь, — проговорил Лито. Он перестал разглядывать Сарьер и перенес всю тяжесть своего взгляда на Монео.
Монео мог только пожать плечами. «Насколько близок Червь?» — гадал он. Монео уже и раньше замечал, что возвращение в Твердыню из Онна иногда пробуждало Червя. Пока еще не проявлялось ни единого признака этой ужасной перемены в Боге-Императоре, но Монео их чувствовал. Способен ли Червь появиться без предупреждения?
— Ускорь приготовления к свадьбе, — сказал Лито. — Пусть она состоится как можно быстрее.
— До того, как ты испытаешь Сиону?
Лито мгновение помолчал, затем ответил:
— Нет. Что ты предпримешь насчет Данкана?
— А что бы Ты хотел, чтобы я сделал, Владыка?
— Я велел ему не видеться с Хви, избегать ее. Я сказал ему, что это приказ.
— Она испытывает симпатию к нему, Владыка. Ничего больше.
— Почему она испытывает к нему симпатию?
— Он гхола. У него нет связи с нашими временами, нет корней. — Его корни так же глубоки, как и мои!
— Но он этого не знает, Владыка.
— Ты что, споришь со мной, Монео?
Монео отступил на полшага, зная, что это не спасет его в случае опасности.
— О нет, Владыка. Просто стараюсь честно сказать тебе о том, что, по моему разумению, происходит.
— Тогда я скажу, что происходит. Он волочится за ней.
— Но она сама положила начало их встречам, Владыка.
— Значит, ты об этом знал!
— Я не знал, что Тобой это абсолютно запрещено, Владыка.
Лито задумчивым проговорил:
— У него есть необыкновенный подход к женщинам, Монео. Он заглядывает им прямо в души и заставляет делать все, чего хочет. С Данканами всегда так было.
— Я не знал, что Ты запретил им всякие встречи, Владыка! — голос Монео прозвучал почти скрипуче.
— Он опасней всех остальных, — сказал Лито. — В этом недостаток наших времен.
— Владыка, у Тлейлакса нет еще его преемника, готового к доставке.
— А мы нуждаемся в таком преемнике?
— Ты сам сказал это, Владыка. Это парадокс, которого я не понимаю, но Ты так сказал.
— Сколько времени надо, чтобы изготовить его замену?
— По меньшей мере год, Владыка. Должен ли я навести справки о точной дате?
— Сделай это сегодня.
— Он может услышать об этом, Владыка. Предыдущий услышал. — Я не хочу, чтобы это произошло таким образом, Монео!
— Я знаю, Владыка.
— Я не осмеливаюсь заговорить об этом с Хви, — сказал Лито. Данкан не для нее. И все же я не могу ее ранить! — эти последние слова прозвучали почти стоном.