Он мгновение пристально глядел на нее, затем сказал:
— Понимаю. Да, ты права. Нам пока что следует избегать более личных тем. Не хочешь ли поговорить со мной об Ордене?
— Да, это было бы славно. Ты знаешь, что я встретила одну из делегаток Бене Джессерит?
— Это, надо полагать, Антеак.
— Мне она показалась пугающей, — сказала она.
— Тебе нечего бояться Антеак. Она пришла в твое посольство по моему приказу. Ты знаешь, что вы были захвачены Лицевыми Танцорами?
У Хви перехватило дыхание, а затем она застыла неподвижно, грудь ее заполнило холодом.
— Отви Як?
— Ты подозревала?
— Все дело в том, что мне он просто не понравился, а мне говорили…
— она пожала плечами, когда ее внезапно осенило. — Так что с ним случилось?
— С истинным Отви Яком? Он мертв. Это обычный метод Лицевых Танцоров в таких делах. Мои Рыбословши получили приказание не оставлять живым ни одного Лицевого Танцора в твоем посольстве.
Хви промолчала, но по щекам ее заструились слезы. «Это объясняет пустоту улиц и загадочное „да“ Антеак. Это объясняет многое».
— Я обеспечу тебе помощь Рыбословш, пока ты не сможешь заново наладить работу посольства, — сказал Лито. — Мои Рыбословши будут хорошо тебя охранять.
Хви стряхнула слезы с лица. Реакция икшианских судей против Тлейлакса будет сокрушительна. Поверит ли Икс ее докладу? Все до единого в посольстве заменены Лицевыми Танцорами! Не верится!
— Все до единого? — спросила она.
— Лицевым Танцорам не было никакого смысла оставлять кого-нибудь живым. Ты была бы следующей.
Она содрогнулась.
— Они замешкались, — продолжал он, — потому что понимали необходимость скопировать тебя с абсолютной точностью, чтобы обмануть мои чувства. Они не уверены насчет моих способностей.
— Значит, Антеак…
— У меня и Ордена есть общая способность определять Лицевых Танцоров. И Антеак… что ж, она очень хороша в том, что делает.
— Никто не доверяет Тлейлаксу, — сказала она. — Почему их не стерли из космоса давным-давно?
— От специалистов бывает своя польза, несмотря на их ограниченность. Ты удивляешь меня, Хви. Я не подозревал, что ты можешь быть так кровожадна.
— Тлейлаксанцы… они слишком жестоки, чтобы быть людьми. Они не люди!
— Уверяю тебя, люди могут быть очень жестоки. Я сам иногда был жесток.
— Я знаю, Владыка.
— Если меня на это провоцировали. Но единственные люди, о полном уничтожении которых я всерьез подумывал — это Бене Джессерит.
Ее потрясение было слишком велико, чтобы выразить его словами.
— Они слишком близки к тому, чем им следует быть и все же слишком далеки от этого, — пояснил он.
Она обрела голос.
— Но Устная История гласит…
— Религия Преподобных Матерей, да. Однажды они изобрели особую религию для особых общественных структур. Они называют это — СОЦИАЛЬНОЙ ИНЖЕНЕРИЕЙ. Как, на твой вкус?
— Это черство.
— Разумеется. И результат соответствующий. Даже после всех великих попыток установить единобожие, оставались бесчисленные боги, божки и, якобы, пророки, разбросанные по всей Империи.
— Ты изменил это, Владыка.
— До какой-то степени, но боги не умирают легко, Хви. Мой монотеизм доминирует, но первоначальный пантеон остается, он ушел в подполье под разными личинами.
— Владыка, я чувствую в Твоих словах… — она покачала головой. — Что я так же холоден и расчетлив, как и Орден?
Она кивнула.
— Это ведь Свободные обожествили моего отца, великого Пола Муад Диба. Хотя он, на самом-то деле, не особенно заботился о том, чтобы называться «великим».
— Но были ли Свободные…
— Были ли они правы? Моя дражайшая Хви, они были чувствительны к использованию силы и они жаждали удержать свое господство.
— Мне кажется это… тревожащим, Владыка.
— Мне это понятно. Тебе не нравится мысль, будто, стать богом слишком просто, словно бы это всякому по плечу.
— Звучит так, как будто это бывает слишком случайным, Владыка, — проговорила она с такой интонацией, словно пытливо вглядывалась во что-то отдаленное.
— Уверяю тебя, что ВСЯКОМУ это НЕ по силам.
— Но Ты подразумеваешь, что унаследовал свою божественность от…
— Никогда даже не заикайся об этом перед Рыбословшами, — сказал он. — Ересь они карают жестоко.
Она судорожно сглотнула.
— Я сказал это лишь для того, чтобы тебя защитить, — сказал он.
— Спасибо, Владыка, — ее голос был слаб.
— Моя божественность начиналась, когда я предупредил моих Свободных, что больше не могу давать племенам воду мертвых. Ты знаешь, что такое вода мертвых?
— В дни Дюны так называлась вода, извлеченная из тел умерших, — сказала она.
— Ага, ты читала Ноа Аркрайта.
Ее хватило на слабую улыбку.
— Я объявил Свободным, что вода будет посвящена Верховному Божеству, которое останется безымянным. Им все же дозволялось контролировать эту воду, благодаря моей щедрости.
— Вода, должно быть, была необычайно ценна в те дни.
— Очень! И я, представитель этого безымянного Божества, обладал свободным контролем над этой драгоценной водой почти три сотни лет.
Она закусила нижнюю губу.
— Это все еще похоже на расчетливость? — спросил он. Она кивнула.
— Да, это и был расчет. Когда подошло время посвятить воду моей сестры, я организовал чудо. Из урны Гани говорили голоса всех Атридесов. Таким образом Свободные узнали, что я и есть их Верховное Божество.
Хви боязливо заговорила, голосом, полным сомнения и озадаченности, вызванных этим откровением.
— Владыка, говоришь ли Ты мне сейчас, что на самом деле Ты не бог?
— Я говорю тебе, что не играю в прятки со смертью.
Она несколько минут пристально на него глядела, перед тем как ответить, и это убедило его, что она понимает глубинное значение его слов. Чуткий и понимающий взгляд, от которого его нежное чувство к ней стало еще сильней.
— Твоя смерть не будет похожа на другие смерти, — сказала она.
— Дражайшая Хви, — пробормотал он.
— Мне странно, что Ты не боишься суда истинного Верховного Божества, — сказала она.
— Ты судишь меня, Хви?
— Нет, я боюсь за Тебя.
— Подумай о цене, которую я плачу, — сказал он. — Все, кто от меня произойдут, унесут с собой кусочек моего сознания, запертого, затерянного и беспомощного внутри них.
Она поднесла обе руки ко рту напряженно глядя на него.
— Это тот ужас, которому не смог поглядеть в лицо мой отец, и который он старался предотвратить: бесконечные деления, деления, деления глухонемой личности.
Она опустила руки и прошептала:
— Ты сохранишь свое самосознание?
— В каком-то смысле… но буду немым. Жемчужинка моего разума уйдет с каждым песчаным червем и с каждой песчаной форелью червь будет разумным, но все же не способным шевельнуть ни одной клеточкой разума, разумным, но погруженным в бесконечный сон.