— Мы получили чек от фонда Кэйхилла на пятьдесят тысяч, так что сможем оплатить счета за несколько месяцев, — сообщает Вики.

На финансирование нашей деятельности требуется около полумиллиона долларов в год, и мы добываем их, обращаясь с просьбами и мольбами о вспомоществовании к небольшим некоммерческим организациям и нескольким частным лицам. Если бы у меня был дар добывать деньги, я бы половину времени проводил на телефоне, а также занимался рассылкой писем и произносил всевозможные убедительные речи, призывая поддержать нас. Существует прямая зависимость между количеством средств, какие мы имеем возможность потратить, и числом невиновных людей, освобождения которых мы в состоянии добиться. Но у меня нет ни времени, ни желания ходить с протянутой рукой. Мы с Вики уже давно решили, что не сможем содержать большой штат сотрудников и не вынесем постоянного стресса, связанного с поисками финансирования. Мы предпочитаем работать в небольшой по размерам организации и осуществлять ограниченную по масштабам, но эффективную деятельность и придерживаемся именно этой позиции.

Процесс работы по освобождению невинно осужденного может занять много лет и потребовать по меньшей мере 200 тысяч долларов в денежном выражении. Когда нам остро требуются дополнительные средства, мы всегда можем их добыть.

— В целом мы в порядке, — подытоживает Вики. — Я работаю над получением кое-каких грантов и охочусь за несколькими донорами. В общем, выживем. Как всегда.

— Завтра я кое-кому позвоню.

Как бы мне это ни было противно, я все же заставляю себя каждую неделю посвящать несколько часов массовому обзвону юристов, у которых наша деятельность гипотетически может вызывать сочувствие, и просить у них денег. Еще у меня есть небольшой список церквей, к ним я также периодически обращаюсь с просьбой прислать нам чек. Мы не являемся религиозной организацией, однако ничто не мешает мне называть наш фонд одной из таковых — это может пойти на пользу делу.

— Я так понимаю, ты собираешься в Сибрук, — произносит Вики.

— Да. Я уже принял решение. Мы присматриваемся к этому делу три года, и я успел подустать от бесконечных дискуссий. Мы убеждены, что заключенный невиновен. Он провел в тюрьме двадцать два года и не имеет адвоката. Никто не работает над его кейсом. Считаю, что нам пора вмешаться.

— Мы с Мэйзи в деле.

— Спасибо.

Правда заключается в том, что именно я принимаю окончательное решение по поводу того, браться нам за то или иное дело или нет. Долгое время мы внимательно оцениваем и изучаем каждый случай и с максимально возможной точностью выясняем все факты. Если один из трех сотрудников фонда выступает решительно против того, чтобы мы занимались тем или иным кейсом, мы даем задний ход. Вопрос с Сибруком давно не дает нам покоя — прежде всего потому, что мы уверены: дело против нашего потенциального следующего клиента было сфабриковано.

— Сегодня я готовлю кур по-корнуолльски, — сообщает Вики.

— Да благослови тебя Господь. Я ждал этого приглашения.

Вики живет одна и обожает стряпать. Когда я нахожусь в городе, обычно мы собираемся в ее уютном небольшом бунгало в четырех кварталах от помещения фонда и вместе наслаждаемся долгой трапезой. Вики беспокоится о моем здоровье и режиме питания. Мэйзи тревожится по поводу моей личной жизни, но таковая просто-напросто отсутствует, и я из-за этого совершенно не переживаю.





Глава 5




Сибрук расположен в сельской глуши штата Флорида, вдали от быстро застраивающихся современных городов и загородных агломераций, в которых любят селиться пенсионеры. Тампа находится в двух часах езды к югу, Гейнсвилл — в часе к востоку. Хотя из Сибрука до залива можно доехать всего за сорок пять минут, местный участок побережья никогда не привлекал внимания девелоперских компаний, славящихся маниакальным стремлением застроить все, что только можно. Сам Сибрук с населением в 11 тысяч человек находится на территории округа Руис, в самом центре коммерческой активности захолустного региона. Отток людей в последнее время немного сдерживался интересом к этому месту пенсионеров. Их привлекает возможность найти здесь дешевое жилье на стоянках домов-автоприцепов. Мэйн-стрит, главная улица Сибрука, еще кое-как держится на плаву, однако и на ней есть несколько пустующих зданий. Зато на окраине городка имеется довольно много просторных домов, выставленных на продажу с большой скидкой. Местное здание суда — красивое строение в испанском стиле — выглядит весьма ухоженным, и в нем кипит жизнь. На ниве юридических услуг в округе Руис подвизаются примерно две дюжины адвокатов.

Двадцать два года назад один из них был найден мертвым в своем офисе, и впервые Сибрук за всю свою историю на несколько месяцев попал в заголовки газет. Юриста звали Кит Руссо, на момент смерти ему было тридцать семь лет. Его тело нашли позади стола, все вокруг было залито кровью. Юристу дважды выстрелили в голову из дробовика 12-го калибра, и от лица убитого почти ничего не осталось. Фотографии с места преступления выглядели ужасно и вызывали тошноту, по крайней мере у присяжных. В роковой для него декабрьский вечер Кит Руссо работал один у себя в кабинете. Незадолго до его смерти в здании отключилось электричество.

Кит занимался в Сибруке юридической практикой в течение одиннадцати лет вместе со своей женой и партнером Дианой Руссо. Детей у супругов не было. В течение первых нескольких лет работы совместной фирмы они напряженно трудились как юристы широкого профиля, не имеющие определенной специализации. Но при этом оба мечтали подняться на более высокий профессиональный уровень, уйдя от скуки составления завещаний и документов на право собственности и оформления разводов по обоюдному согласию сторон. Им хотелось стать судебными адвокатами и занять место в правоохранительной системе штата, что сулило большие выгоды. Однако конкуренция в этой сфере была исключительно острой. Так или иначе, супруги пытались зацепиться за какие-нибудь крупные дела.

Когда ее мужа убили, Диана находилась в парикмахерском салоне. Его тело она обнаружила через три часа после смерти супруга, забеспокоившись из-за того, что он не пришел вовремя домой и не отвечал на телефонные звонки. После похорон Диана практически перестала с кем-либо общаться и в течение нескольких месяцев носила траур. Офис фирмы закрыла, здание продала, а вскоре продала и дом и вернулась в Сарасоту, откуда была родом. Диана получила 2 миллиона долларов по страховке и унаследовала долю Кита в их совместных активах. Полис страхования жизни, который в свое время купил ее супруг, как и все обстоятельства его приобретения, тщательно рассмотрели в ходе расследования, но ни к чему не пришли. С самого начала брака супруги были горячими сторонниками страхования жизни. Такой же полис, как у мужа, имела и сама Диана.

Поначалу в деле не было подозреваемых — до тех пор, пока Диана не упомянула Куинси Миллера, в прошлом клиента юридической фирмы супругов Руссо, которому когда-то очень не понравилось, как с ним обошлись в компании. За четыре года до убийства Кит занимался делом о разводе Куинси, и клиент остался крайне недоволен результатом. Судья назначил ему в качестве алиментов гораздо более крупную сумму, чем Куинси, вероятно, мог себе позволить, и это разрушило его жизнь. Когда Куинси вдобавок ко всему еще и не сумел выплатить адвокату гонорар, Кит прекратил заниматься его делом и отказался представлять его интересы, а к этому времени истек срок подачи апелляции. Куинси получал неплохие деньги, работая водителем грузовика в местной транспортной компании, но потерял место после того, как его бывшая жена завела против него дело о неисполнении финансовых обязательств. Не имея возможности платить, он объявил себя банкротом и в итоге сбежал. Куинси поймали, вернули в Сибрук и бросили за неуплату алиментов в тюрьму, где он просидел три месяца, прежде чем судья освободил его. Куинси снова сбежал, был арестован в Тампе за продажу наркотиков и отсидел год, после чего его выпустили условно-досрочно.

Неудивительно, что во всех своих бедах Куинси Миллер винил Кита Руссо. Большинство юристов города считали, что в данном случае Кит мог бы проявить больше решительности, отстаивая интересы своего клиента. Кит же терпеть не мог заниматься разводами и считал такой вид деятельности унизительным для юриста, мечтающего о резонансных судебных делах. По словам Дианы, Куинси по меньшей мере дважды приезжал к офису фирмы, угрожал ее служащим и требовал встречи со своим бывшим адвокатом. Правда, нигде не было зафиксировано, чтобы кто-то вызвал полицию. Диана также заявила, что Куинси звонил с угрозами на их с мужем домашний телефон, но супруги не сочли это достаточным основанием для того, чтобы сменить номер.

Орудие убийства так и не было найдено. Куинси поклялся, что у него никогда не было дробовика, однако его бывшая жена сообщила полицейским, что, по ее мнению, он у него имелся. Перелом в деле наступил через две недели после убийства, когда полиция конфисковала машину Куинси, предварительно заручившись ордером на ее обыск. В багажнике автомобиля нашли фонарик, на линзе которого были обнаружены крошечные пятнышки некоего вещества. Возникло предположение, что это кровь. Куинси утверждал, будто он этого фонарика никогда раньше не видел, но, опять-таки, его бывшая супруга заявила, что вещь принадлежит ему.

Быстро возникла рабочая версия, и вскоре было объявлено, что преступление раскрыто. Полицейские пришли к выводу, что Куинси тщательно спланировал нападение и выждал момент, когда Кит останется один и задержится в офисе допоздна. По версии следствия, Куинси отключил в здании электричество, испортив счетчик, расположенный позади строения, и вошел через незапертую дверь черного хода. Поскольку Куинси приходилось несколько раз бывать в офисе Кита, он хорошо знал, где ему следует искать свою жертву. Воспользовавшись фонариком, Куинси ворвался в кабинет Руссо, произвел два выстрела из дробовика и покинул место преступления. Учитывая, что кровь забрызгала все вокруг, представлялось логичным, что она могла попасть на многие предметы в кабинете.

В двух кварталах от места преступления наркоманка Кэрри Холланд, находившаяся на боковой улочке, видела, как чернокожий мужчина быстро бежит прочь от того места, где произошло убийство. В руках он держал нечто похожее на палку, но что именно, она не разглядела. Куинси Миллер действительно чернокожий. При этом 80 процентов населения Сибрука составляют белые, 10 процентов — чернокожие и еще 10 — выходцы из Латинской Америки. Опознать Куинси Кэрри не смогла, но поклялась, что он такого же роста и сложения, как тот мужчина, которого она видела в день убийства.

Адвокату, назначенному для защиты интересов Куинси Миллера, удалось добиться передачи рассмотрения дела в другой суд. Процесс состоялся в соседнем округе. Жюри на 83 процента состояло из белых. Чернокожий в его составе был всего один.

Содержательная суть процесса так или иначе вращалась вокруг фонарика, обнаруженного в багажнике машины Куинси. Судмедэксперт из Денвера засвидетельствовал, что, учитывая положение тела, место, с которого, видимо, были произведены выстрелы из дробовика, рост убитого и убийцы, а также количество крови, забрызгавшей стены, пол, книжные полки и комод, он совершенно уверен, что фонарик в момент убийства находился на месте преступления. Таинственные пятнышки на линзе были квалифицированы как «мельчайшие брызги крови». Они были слишком малы, чтобы можно было провести анализ, и их совпадение с параметрами крови Кита установлено не было. Однако, нисколько не смущаясь данным обстоятельством, эксперт сообщил присяжным, что пятнышки — это определенно следы крови. Здесь следует особо отметить, что, как признал сам эксперт, самого фонарика он не видел, но «всесторонне» изучил его цветные фотографии, сделанные представителями следствия. Фонарик же за несколько месяцев до судебного процесса вообще исчез.

Диана с уверенностью засвидетельствовала, что ее муж хорошо знал своего бывшего клиента Куинси Миллера и панически боялся его. По ее словам, супруг много раз признавался ей, что испытывает страх перед Куинси. И порой даже носил при себе пистолет.

Показания против Куинси дала и Кэрри Холланд, причем весьма подробные. Однако она все же не указала на него прямо как на убийцу. Отрицала, что ее принудили свидетельствовать в пользу стороны обвинения, и отказалась признать, что ей предлагали в качестве компенсации некие поблажки при рассмотрении выдвинутого против нее обвинения в хранении наркотиков.

Пока Куинси ждал суда, его перевезли в тюрьму в Гейнсвилле. Не были даны никакие объяснения по поводу того, зачем был нужен этот перевод. Куинси провел там неделю, после чего его снова вернули в Сибрук. Однако пока он находился в гейнсвиллской тюрьме, его держали в одной камере с осведомителем Зеке Хаффи. Впоследствии тот засвидетельствовал, что Куинси хвастался совершенным убийством и расценивал его как повод для гордости. Было установлено, что Хаффи известны детали преступления — в частности, калибр использованного дробовика и то, сколько выстрелов из него было произведено. Еще бо́льшую убедительность его показаниям перед жюри присяжных придало то, что, по словам Хаффи, Куинси со смехом рассказывал ему, как на следующий день после совершения преступления поехал на машине на побережье и выбросил дробовик в залив.

Следователь из полиции штата показал, что отпечатков пальцев Куинси ни на месте преступления, ни на металлическом шкафу электросчетчика обнаружено не было. Он объяснил это тем, что «вероятно, преступник действовал в перчатках».

Свои показания, а также большие цветные фотографии с места преступления представил присяжным и патологоанатом. Адвокат защиты выступил резко против использования снимков в качестве улик, заявив, что они способны оказать давление на жюри, склонить его участников к необоснованным выводам и даже произвести на них подстрекающий эффект. Однако судья все же позволил приобщить фото к доказательной базе. Некоторые присяжные заседатели были явно шокированы страшными снимками. На них Кит был запечатлен весь в крови и фактически без лица. По поводу причины смерти у тех, кто видел эти фотографии, не могло остаться никаких сомнений.

Из-за того, что у Куинси Миллера уже имелись проблемы с законом и уголовное прошлое, он не давал показаний в ходе процесса. Его назначенному судом адвокату, молодому, неопытному юристу Тайлеру Таунсенду, на тот момент не было еще и тридцати лет. Тот факт, что прежде ему ни разу не доводилось защищать клиента, обвиняемого в убийстве при отягчающих обстоятельствах, в обычной ситуации должен был послужить основанием для апелляции. Но не в случае с делом Куинси Миллера. Впрочем, Таунсенд защищал своего клиента очень старательно, весьма энергично проводя перекрестные допросы свидетелей и подвергая сомнению каждую улику, предъявляемую стороной обвинения. Он постоянно вступал в споры с экспертами и критиковал их выводы, указывал на пробелы в их версиях, насмехался над управлением шерифа, сотрудники которого умудрились потерять самую главную улику — фонарик. Таунсенд размахивал цветными фотографиями фонарика перед присяжными и допытывался, можно ли с уверенностью утверждать, что мельчайшие пятнышки на стекле осветительного прибора — это именно брызги крови. Он открыто поднял на смех Кэрри Холланд и Зеке Хаффи и назвал их лжецами. Предположил, что Диана Руссо вовсе не безутешная вдова, и даже заставил ее расплакаться во время перекрестного допроса, что, впрочем, было не так уж трудно. Судья в ходе процесса многократно делал ему предупреждения, но это не производило на Тайлера Таунсенда никакого впечатления — он продолжал действовать в своей манере. Адвокат так рьяно сражался за клиента, что присяжные зачастую даже не могли скрыть презрения к нему. Процесс окончательно стал скандальным после того, как молодой Тайлер Таунсенд открыто раскритиковал представителей офиса прокурора, выступил с обличительной речью в адрес свидетелей обвинения и оскорбил судью.

При этом защита представила имевшееся у ее клиента алиби. Согласно показаниям Валери Купер, в момент, когда было совершено убийство, Куинси Миллер был у нее. Женщина, о ком идет речь, была матерью-одиночкой, проживавшей в городке Эрнандо, который находится в часе езды от Сибрука. Валери познакомилась с Куинси в баре. Между ней и Куинси возникли близкие отношения; они то затухали, то возобновлялись. Валери заявила, что совершенно уверена: во время убийства Кита Куинси был рядом с ней. Однако, когда она заняла место в ложе для свидетелей и стала давать показания, обвинению удалось ее запугать, и ее выступление выглядело неубедительным. А когда представитель офиса прокурора сообщил, что Валери Купер привлекалась к ответственности за наркотики, она сломалась и отказалась от своих показаний.

Страстное заключительное выступление Тайлер Таунсенд построил на тезисе, согласно которому, держа в руке одновременно дробовик 12-го калибра и фонарик, почти невозможно произвести один за другим два выстрела в голову человека и оба раза попасть в цель. Казалось, присяжные, в большинстве своем жители сельской местности, это понимали, однако данное обстоятельство практически не меняло дела. Умоляя присяжных вынести оправдательный вердикт, Тайлер даже прослезился.


Но у него ничего не получилось. Жюри без долгих размышлений сочло Куинси виновным в убийстве. Вопрос о его наказании оказался более сложным — тут присяжные заколебались. Наконец после двух дней упорных и жарких дискуссий единственный чернокожий член жюри предложил назначить осужденному наказание в виде пожизненного тюремного заключения без права условно-досрочного освобождения. В итоге такое решение и было принято, хотя одиннадцать белых присяжных были разочарованы тем, что не смогли настоять на вынесении смертного приговора.

По делу Куинси одна за другой подавались апелляции — и всякий раз на всех уровнях судебной системы вынесенный ему приговор единогласно подтверждался. Осужденный пытался доказать свою невиновность уже в течение двадцати двух лет, но никто его и слушать не хотел.

Молодой Тайлер Таунсенд был сломлен поражением и после него так и не сумел построить карьеру адвоката. Городок Сибрук был настроен против него, и его так толком и не сформировавшаяся адвокатская практика сошла на нет. Вскоре после того, как череда его апелляций была отклонена, он сдался и уехал в Джексонвилл, где сначала начал работать на полставки как общественный защитник, а затем и вовсе перестал заниматься юриспруденцией и ушел в другую сферу деятельности.

Фрэнки нашел Таунсенда в Форт-Лодердейле, где он, похоже, вполне счастливо живет с семьей и хорошо зарабатывает, успешно занимаясь девелопментом бизнес-центров вместе со своим тестем. Чтобы войти с ним в контакт, потребуется проявить осторожность и все тщательно продумать — к счастью, мы это умеем.

Диана Руссо в Сибрук никогда не возвращалась и, насколько нам известно, замуж больше не вышла, хотя мы в этом не уверены. Вики сотрудничает с одной частной компанией, связанной с вопросами безопасности, которую мы порой нанимаем для выполнения отдельных поручений. С ее помощью год назад Диану удалось найти на острове Мартиника. Если еще заплатить нашим наемным «шпионам», они могут копнуть глубже и предоставить нам больше информации. Однако на данный момент этот расход вряд ли себя оправдает. Попытки побеседовать с Дианой, скорее всего, будут потерей времени.

Наша цель — освободить из тюрьмы Куинси Миллера. Найти настоящего убийцу для нас не является приоритетом. Чтобы решить главную задачу, мы должны развалить версию государственного обвинения. Раскрытие же преступления — дело других людей, хотя можно смело сказать, что через двадцать два года после вынесения приговора этим никто не занимается. Штат Флорида признал обвиняемого виновным и вынес ему приговор. А правда никого не интересует.





Глава 6




Последние восемь лет Куинси провел в тюрьме под названием Коррекционный институт Гарвина. Она находится вблизи небольшого городка Пекэм, располагающегося в сельской местности, примерно в часе езды на север от Орландо. Впервые я побывал там четыре месяца назад — в качестве священника, удовлетворяющего духовные нужды заключенных. Тогда на мне была старая черная рубашка со стоячим воротничком. Приходится удивляться, насколько больше уважения я вызываю у окружающих как священник, чем как юрист, по крайней мере, в тюрьмах и их окрестностях.

Воротничок я надел и сегодня — чтобы запутать охрану. Вики подготовила все необходимые бумаги, и в них я оформлен как адвокат Куинси. Дежурный у входа внимательно изучает документы, смотрит на мой стоячий воротничок. У него явно возникают вопросы, но он слишком сбит с толку, чтобы их задавать. Я достаю свой мобильный телефон, прохожу через сканеры, а затем целый час жду в мрачном помещении для посетителей, просматривая местные таблоиды и в который раз с грустью размышляя о том, куда катится мир. Наконец за мной приходят. Следуя за охранником, я выхожу из первого здания тюрьмы и шагаю по дорожке, обрамленной с одной стороны забором и несколькими рядами колючей проволоки. Много раз мне приходилось бывать в качестве посетителя в тюрьмах, и их вид изнутри меня уже не шокирует. При том что заведения пенитенциарной системы отличаются друг от друга, между ними есть некое сходство: все они состоят из приземистых бетонных зданий квадратной и прямоугольной формы, без окон; во внутренних двориках, предназначенных для прогулок, толкутся, убивая время, мужчины в одинаковых тюремных робах. На вышках по периметру стоят охранники — они взирают на меня с презрением, потому что я здесь всего лишь посетитель, пытающийся чем-то помочь мерзавцам, которых они стерегут. Мы входим в другое здание и оказываемся в просторной комнате с целым рядом маленьких кабинок, отгороженных от основного помещения сверхпрочным пластиком. Охранник открывает дверь в одну из них, и я шагаю внутрь.

Куинси уже на месте, по ту сторону толстой пластиковой преграды. Дверь за мной закрывается, и мы остаемся наедине. Чтобы как можно больше затруднить общение во время визитов, отверстий в перегородке нет, и нам приходится разговаривать с помощью массивных телефонов, изготовленных по меньшей мере три десятилетия назад. Если я захочу передать своему клиенту какой-нибудь документ, мне придется вызывать охранника, который сначала изучит бумагу, а затем отправится в другую, отделенную барьером часть помещения.

Куинси улыбается и постукивает кулаком по разделяющему нас пластмассовому щиту. Я приветствую его таким же образом — это заменяет рукопожатие. Моему клиенту сейчас пятьдесят один год, но, если бы не седина в волосах, он вполне мог бы сойти за сорокалетнего. Ежедневно Куинси тренируется со штангой и гантелями, занимается карате, старается ограничивать себя в дрянной тюремной пище и остается стройным и подтянутым. И еще он увлекается медитацией. Сняв трубку своего телефона, Куинси говорит в нее:

— Мистер Пост, хочу поблагодарить вас за то, что вы взялись за мое дело.

Глаза Куинси сразу наполняются слезами, а голос срывается. В течение последних пятнадцати лет у него не было ни адвоката, ни какого-либо законного представителя — вообще никого. Никто на свете не предпринимал попыток доказать его невиновность. Из собственного уже весьма богатого опыта я знаю, что одно только это для невинно осужденного — почти невыносимая ноша, гнетущая его душу. Порочная, прогнившая судебная система упрятала человека в тюрьму, и нет никого, кто бросил бы ей вызов. Заключенному в таких случаях тяжело примириться уже с тем фактом, что его, не совершившего преступления, осудили. Если же никто не пытается доказать его правоту, он чувствует себя совершенно беспомощным.

— Не стоит благодарности, — говорю я. — Для меня честь находиться здесь. Большинство моих клиентов называют меня просто Пост, так что обойдемся без «мистера».

Человек по ту сторону прозрачного пластикового барьера снова улыбается.

— Договорились. А я просто Куинси.

— Все бумаги подготовлены, так что я официально в деле. Есть по этому поводу какие-нибудь вопросы?

— Да. Вы больше похожи на священника. Почему на вас этот воротничок?

— Я методистский священник, и воротничок иногда помогает мне добиться более уважительного отношения.

— Когда я был ребенком, у нас был пастор, он тоже носил такую штуку. Никогда не понимал, зачем он это делал.

Раньше Куинси Миллер посещал африканскую методистскую церковь, а священники этого религиозного направления действительно носят стоячие воротнички. Став подростком, он отошел от религии и в церковь ходить перестал. В восемнадцатилетнем возрасте женился на своей подружке, потому что она забеременела. Брак оказался непрочным, но у супругов, кроме первенца, успели родиться еще двое детей. Мне известны их имена, адреса и места работы, и я знаю, что они ни разу не общались с отцом после суда над ним. Бывшая жена дала свидетельские показания против него. Куинси Миллера навещает только его единственный брат Марвис. Он делает это раз в месяц и порой присылает Куинси небольшие денежные переводы.

Куинси рад тому, что жив. Ему спас жизнь единственный чернокожий, входивший в состав жюри присяжных. Если бы не он, Куинси отправился бы в камеру смертников, причем в то самое время, когда в штате Флорида весьма активно приводили в исполнение смертные приговоры.

Досье фонда «Блюститель» на Куинси объемное, как на всех заключенных, дела которых мы изучаем. Мы знаем о нем все, что только можно было выяснить.

— Так чем мы сейчас займемся, Пост? — с улыбкой интересуется он.

— Нам надо проделать большую работу. Начнем с места преступления и все изучим.

— Но ведь прошло очень много времени.

— Это правда, но, хотя Кит Руссо мертв, люди, дававшие показания против вас, пока живы. Мы разыщем их, попытаемся заручиться их доверием и послушаем, что они скажут теперь.

— А как насчет того осведомителя?

— Знаете, это удивительно, но наркотики до сих пор не убили его. Хаффи снова в тюрьме, на сей раз в штате Арканзас. Он провел за решеткой девятнадцать из своих сорока лет — и все из-за дури. Я съезжу с ним повидаться.

— Вы ведь не ждете, что он признается, что солгал, верно?

— Все может быть. Когда имеешь дело с тюремными осведомителями, ничего нельзя сказать наверняка. Бывает и так, что профессиональные лжецы отказываются от своего вранья. За все время пребывания за решеткой этот тип снабжал обвинение ложными доносами по меньшей мере еще по пяти делам — и все это ради того, чтобы договориться с копами. Однако он ничего не выиграет, если будет придерживаться версии, которую озвучил присяжным во время процесса над вами.

— Никогда не забуду, как привели этого парня — всего такого чистенького, в белой рубашке и галстуке. Я его поначалу даже не узнал. Ведь с тех пор, как мы сидели с ним в одной камере, прошло несколько месяцев. Когда он начал рассказывать про то, что я якобы признался ему в убийстве, мне захотелось заорать на него. Было ясно, что детали преступления ему сообщили копы — и про то, что в здании отключили электричество, и про то, что убийца использовал фонарик, и про многое другое. Да что там — про все. Все, что он сказал, было враньем — от первого до последнего слова. Я тогда сидел, слушал Хаффи и думал: «Господи, ведь этот парень поклялся говорить только правду. Судья должен делать так, чтобы все свидетели говорили правду. А прокурор знает, что его свидетель лжет. Ему прекрасно известно, что этот тип заключил сделку с копами, чтобы спасти свою задницу. Все это знают — кроме болванов-присяжных».

— Мне стыдно это говорить, но подобное случается постоянно, Куинси. В этой стране тюремные осведомители каждый день занимаются лжесвидетельством. В других цивилизованных странах им запрещено давать показания — но не у нас.

После моих слов Куинси закрывает глаза и качает головой, а затем произносит: