Официант принес первое блюдо. Они прервали разговор, чтобы поблагодарить его, а когда он отошел, продолжили. Он рассказал ей о поездках по магазинам, когда часто случалось так, что они отправлялись за новым пальто для Уны или за ботинками для него, но вместо этого накупали новые наряды для Шоны.
- Я рассказываю это не для того, чтобы показать тебе, сколько мы на тебя тратили, и ждать благодарностей. У нас было достаточно денег на все. Просто я хочу, чтобы ты поняла, что была центром нашей жизни, мы все делали для тебя, начиная от того, какие хлопья мы будем есть на завтрак, до того, куда мы поедем отдыхать, все делалось ради тебя. Я не хочу благодарностей, мы бы могли сделать намного больше… Я просто хочу, чтобы ты знала, какая огромная дыра появилась в нашей жизни, когда ты уехала от нас.
В тот год, когда им пришлось ее отдать, они запланировали поездку в лондонский научный музей.
- Я этого не знала, я никогда там не была.
- Это был сюрприз, но, когда стало известно, что тебе придется от нас уехать, конечно, мы не стали тебе говорить, чтобы не расстраивать.
- Мне действительно надо было вернуться к родителям, Джеймс?
- О Шона, конечно, и нам сказали, что лучшее, что мы можем для тебя сделать, это не плакать при прощании и говорить тебе, что мы будем скучать. Мы старались быть мужественными и притворялись, что рады тому, что ты будешь со своей настоящей семьей.
- А я думала… я всегда думала, что вы были рады избавиться от меня. - Ее голос дрожал.
- Ах Шона, детка, ты не могла так думать.
- А как еще я могла объяснить все? Ни одного письма, ни строчки, а я ждала каждый день. Вы оба так любите писать всем письма. Я не могла никак поверить, что вы не напишете мне ни строчки.
- Нам запретили, сказали, что это тебя расстроит.
- Меня уже ничто не могло расстроить больше. Я была очень несчастна, постоянно думала о вас, снова и снова прокручивала в голове тот день. Никто не плакал, когда я уезжала. А я плакала. Помню, говорила, что хочу остаться, а вы оба стояли там, как два истукана, и говорили, что это то, чего мы все хотели, а матери и сестрам я сказала, что не желаю их видеть.
- Давай я расскажу тебе о том дне, а потом ты расскажешь мне. Мы стояли и смотрели на машину, которая тебя увозит, а ты ни разу не обернулась.
- Я ненавидела вас за то, что вы меня отдали.
- Мы зашли в дом. Я спросил Уну, не выпить ли нам чаю, а она сказала: «Зачем?» И правда, какой смысл ставить чайник и вообще вставать с постели по утрам, если тебя нет с нами? Так прошел день. Уна сидела на кухне и смотрела в сад, я сидел в холле у входной двери. Потом она вышла ко мне в холл и сказала: «Джеймс, случилось что-то странное, все часы в доме остановились. Они стоят на без четверти шесть». А потом спросила, утро сейчас или вечер. И это было началом, Шона, она начала потихоньку сходить с ума. Думала, что тебя нет уже пять или шесть часов, что уже полночь. Я вывел ее на улицу и показал небо, включил радио. Она говорила, что ты ушла уже несколько часов, а не сорок минут назад, у нее в голове все перепуталось.
- Она была такой умной, такой начитанной… - грустно вздохнула Шона.
- Последний наш разговор состоялся в ту ночь, когда тебе надо было уехать. Она хотела, чтобы мы сбежали из страны. поменяли имена, поехали бы, например, в Англию, начали все сначала. Но я не мог, мы бы все потеряли, постоянно бы прятались, но в итоге нам все равно пришлось бы тебя отдать.
- Она правда хотела это сделать?
- Да и я тоже хотел, Шона, но как я мог продать дом, найти другую работу, быть кормильцем семьи, если бы мы сбежали и поменяли имена? Нас бы везде искали. Шутка ли - украли ребенка. А так как мы не могли этого сделать, нам показалось, что мы выбираем меньшее из зол.
- Понятно, - произнесла она.
- Нам разрешалось писать тебе в ответ, но ты так и не написала нам. А теперь ты расскажи, как прошел этот день для тебя.
Она молчала, и он не торопил ее. Она помнила это из детства: отец всегда ждал, пока она собиралась с мыслями.
- Это был летний день, и солнце было позади нас все время, пока мы ехали в Дублин, потому что солнце заходит на западе. Я сидела сзади, а спереди сидели две женщины, они разговаривали. Я не знала, кто они такие, и не могла знать, что это социальные работники. Думаю, они были хорошие тетки. По пути мы остановились в небольшом городке, и они купили мне бургер и чипсы. Но, несмотря на то что я была голодна, я все выбросила. Наконец мы приехали, и женщина, которую они представили как мою мать, выглядела ужасно. У нее были длинные спутавшиеся волосы, которые она не мыла неделями, и она постоянно курила. Она посмотрела на меня и сказала: "Как будто в зеркало смотрю». Это все, что она сказала. Она не видела меня десять лет, и это было ее приветствием.
- А ты что ей сказала?
- Мне было четырнадцать, я ничего не сказала. Наступила тишина. Он ждал, когда она продолжит.
- А потом, через пару дней, я поняла, что должна делать: я должна вырваться любым способом. Вы меня не хотели… я так думала, поэтому не могла вернуться к вам. Я должна была найти способ и нашла. Это можно было сделать, если успешно закончить школу. Так я начала жизнь, которой живу до сих пор, - жизнь трудоголика. Мои сестры были ленивыми. Они ничем не занимались, кроме того, чтобы говорить мне, какая я надменная и высокомерная. Но у меня были замечательные учителя. Я рассказала одной учительнице, миссис Райан, что у меня в семье проблемы. Она была очень добра ко мне, сказала, что в семьях всегда проблемы. У всех. Так устроен мир. Я подумала, что, видимо, ей тоже трудно живется. Только годы спустя я узнала, что на самом деле у нее была отличная жизнь. Она учила меня машинописи на переменах, позволяла пользоваться школьной пишущей машинкой, чтобы тренироваться. И другие хорошие учителя тоже помогали. Это была обычная школа в рабочем районе, поэтому учителям нравилось, что хотя бы кто-то пытается учиться, а не заниматься воровством или беременеть в шестнадцать лет.
- А когда ты уехала?
- А, до этого мне пришлось еще побороться за право доучиться в школе. Они хотели отправить меня работать на завод. Я отказалась. Мне было шестнадцать и хотелось получить диплом и начать достойную жизнь. Мать снова принимала наркотики, но я уже не обращала внимания. Все, что мне было нужно, это место для занятий, а у меня была своя комната, потому что сестры разъехались. Каждую неделю я брала небольшую сумму из материальной помощи и старалась приготовить хоть какой-то ужин из картошки, лука, помятых помидоров, чего-нибудь дешевого. Иногда мать могла съесть целую тарелку супа, но обычно не притрагивалась к еде. Я бы с удовольствием пошла учиться в университет. У меня были хорошие оценки по всем предметам, я могла бы поступить, но единственный способ, каким я могла оттуда вырваться, это пойти работать. Поэтому, сдав последний экзамен, я в тот же день вышла на работу.
- И кем ты устроилась?
- Я уехала из дома и стала работать в туристическом агентстве помощником менеджера. За шесть месяцев я научилась всему. Затем устроилась уже на нормальную должность в другом туристическом агентстве, съездила в Италию и Испанию. Это единственный отдых, который я позволила себе за всю жизнь. Несколько раз ездила в Лондон по работе, но у меня больше никогда не было отпуска. Я помню, как была счастлива. Затем работала в магазине одежды, потом в отеле и к тому времени, как подвернулась эта работа в «Хейвордсе», я уже была настоящим профессионалом.
- А твоя мать?
- Я ездила к ней каждую неделю… Видишь, ты все-таки успел научить меня хорошим манерам, и я это не забыла. Иногда она была в такой отключке, что даже не узнавала меня, а порой - в жуткой депрессии. Я приносила ей суп, она немного ела, но обычно я находила тарелку, заросшую плесенью. Но не только я шла на такие жертвы, мои сестры тоже приезжали. Мы никогда не ругались. Они просто фыркали на меня. Леди Навозная Куча - называли они меня. Я ничего не отвечала, и со временем они перестали обращать на меня внимание, а я - на них. А сейчас они для меня посторонние люди. На похоронах я посмотрела на них и поняла, что ничего не знаю о них, а они не знают ничего обо мне.
Джеймс достал бумажный носовой платок и вытер глаза.
- Ты наконец-то понял, что бумажные намного удобнее. Их не надо стирать. Мы с мамой все время смеялись, что ты последний из человечества, кто использует накрахмаленные белоснежные платочки.
Шона внезапно осеклась. Она поняла, что назвала его умершую жену мамой после стольких лет. Они одновременно протянули друг другу руки.
- Какая потеря, - пожаловался он.
- Для всех нас, - согласилась она.
- Мы должны сделать все, чтобы этого больше никогда не повторилось, Шона.
- Я ужасно благодарна тебе, что ты меня нашел, - произнесла она с нежностью.
- Ну, я научился готовить целых три ужина! А ты попробовала только один, так что остается еще два, - сказал он и тут же пожалел, что это не слишком скромно с его стороны.
- Встретимся в субботу? - предложила Шона. - Я уже не помню, когда у меня была весомая причина с нетерпением ждать субботнего вечера.
- Завтра я выхожу на работу, - объявила Кэти. Она сидела за кухонным столом в одной ночной сорочке.
- Нет, ты еще слаба.
- Но доктор велел дождаться, когда мне будет лучше, а мне уже лучше.
- Нет, это может быть опасно. Ты еще не совсем оправилась.
- Да что еще может со мной произойти? Я потеряла все, что могла. Из меня уже выскребли все остатки ребенка.
Нил поморщился при этих словах, представив себе картину. Но ей было все равно. Она не собиралась делать вид, что ребенка никогда не было.
- Я все-таки думаю, что ты еще не совсем здорова, - продолжал он протестовать.
- Я не совсем здорова морально, потому что мои чувства расстроены, но физически я вполне здорова и готова работать. Это будет лучше для меня, чем лежать здесь целый день одной.
- Я приду домой пораньше. Обещаю.
- Дело не в этом…
- Я понимаю, что, возможно, не время говорить сейчас об этом, но во многом…
- Нет, я не хочу этого слышать!
- Ты не знаешь, что я собирался сказать.
- Я догадываюсь и прошу тебя не говорить этого, - взмолилась она.
Он рассмеялся:
- Ты никогда бы не построила защиту в суде, пользуясь такими аргументами.
- Мы не в суде.
- Прошу тебя, дай мне закончить. Я только хотел сказать, что во многом эта ужасная неприятность встряхнула нас, заставила пересмотреть наши отношения и понять, к чему мы стремимся.
-Да.
- И я больше никогда не попрошу, чтобы ты бросила все и последовала за мной, куда бы ни забросила меня моя работа. Вот это то, что я хотел тебе сказать. Ты довольна? - посмотрел он на нее.
- Ну да, наверное.
- То есть все-таки ты не знала, что я хотел сказать, - ожидая дружелюбного ответа, произнес Нил.
- Не совсем так…
- Что значит не совсем?
- Когда ты начал говорить, я ожидала, что ты скажешь, что все, что произошло, к лучшему, но ты сказал не это, хотя хотел…
- Я говорил совсем не об этом и, если ты помнишь, назвал это ужасной неприятностью. Когда это я говорил, что все к лучшему?
- Если не говоришь, то думаешь, - упрямо проговорила она.
- То есть сначала ты обвиняешь меня в том, что я собирался сказать, а когда я этого не говорю, ты обвиняешь меня в том. что ты думаешь, что я хотел сказать. - Нил выглядел оскорбленным.
- Прости, Нил. В такой формулировке это действительно выглядит нелогичным. Я не хотела тебя обидеть.
- Так и я не хотел быть бесчувственным идиотом. Прошу тебя, отдохни, расслабься, - сказал он по пути к двери.
Как же Кэти хотела, чтобы все вернулось на круги своя, но любой разговор с Нилом о том, что произошло, вызывал в ней желание биться в истерике и кричать. Муж был непробиваем. Его холодный, расчетливый ум юриста и привычка смотреть на вещи логически вызывали у нее приступ ярости. Она хотела, чтобы они оба оплакивали неродившегося ребенка, чтобы он наконец-то признал, какая это трагедия. Ну да, Нил такой, он спокойно уходит на работу, чтобы спасать всех, кто попал в беду, и не понимает, что самая страшная беда случилась в его собственном доме.
Она не должна сидеть здесь без дела, прокручивая это в голове снова и снова. Единственное место, где она чувствовала себя в своей тарелке, это работа. Черт с ним, она даже не будет ждать до завтра, а прямо сегодня поедет на работу.
Там все очень обрадовались и шумно приветствовали ее. Никто не говорил о том, что все к лучшему, все по ней очень соскучились и рассказывали, как тяжело им пришлось без нее.
- Какие новости?
- Я рассказываю это не для того, чтобы показать тебе, сколько мы на тебя тратили, и ждать благодарностей. У нас было достаточно денег на все. Просто я хочу, чтобы ты поняла, что была центром нашей жизни, мы все делали для тебя, начиная от того, какие хлопья мы будем есть на завтрак, до того, куда мы поедем отдыхать, все делалось ради тебя. Я не хочу благодарностей, мы бы могли сделать намного больше… Я просто хочу, чтобы ты знала, какая огромная дыра появилась в нашей жизни, когда ты уехала от нас.
В тот год, когда им пришлось ее отдать, они запланировали поездку в лондонский научный музей.
- Я этого не знала, я никогда там не была.
- Это был сюрприз, но, когда стало известно, что тебе придется от нас уехать, конечно, мы не стали тебе говорить, чтобы не расстраивать.
- Мне действительно надо было вернуться к родителям, Джеймс?
- О Шона, конечно, и нам сказали, что лучшее, что мы можем для тебя сделать, это не плакать при прощании и говорить тебе, что мы будем скучать. Мы старались быть мужественными и притворялись, что рады тому, что ты будешь со своей настоящей семьей.
- А я думала… я всегда думала, что вы были рады избавиться от меня. - Ее голос дрожал.
- Ах Шона, детка, ты не могла так думать.
- А как еще я могла объяснить все? Ни одного письма, ни строчки, а я ждала каждый день. Вы оба так любите писать всем письма. Я не могла никак поверить, что вы не напишете мне ни строчки.
- Нам запретили, сказали, что это тебя расстроит.
- Меня уже ничто не могло расстроить больше. Я была очень несчастна, постоянно думала о вас, снова и снова прокручивала в голове тот день. Никто не плакал, когда я уезжала. А я плакала. Помню, говорила, что хочу остаться, а вы оба стояли там, как два истукана, и говорили, что это то, чего мы все хотели, а матери и сестрам я сказала, что не желаю их видеть.
- Давай я расскажу тебе о том дне, а потом ты расскажешь мне. Мы стояли и смотрели на машину, которая тебя увозит, а ты ни разу не обернулась.
- Я ненавидела вас за то, что вы меня отдали.
- Мы зашли в дом. Я спросил Уну, не выпить ли нам чаю, а она сказала: «Зачем?» И правда, какой смысл ставить чайник и вообще вставать с постели по утрам, если тебя нет с нами? Так прошел день. Уна сидела на кухне и смотрела в сад, я сидел в холле у входной двери. Потом она вышла ко мне в холл и сказала: «Джеймс, случилось что-то странное, все часы в доме остановились. Они стоят на без четверти шесть». А потом спросила, утро сейчас или вечер. И это было началом, Шона, она начала потихоньку сходить с ума. Думала, что тебя нет уже пять или шесть часов, что уже полночь. Я вывел ее на улицу и показал небо, включил радио. Она говорила, что ты ушла уже несколько часов, а не сорок минут назад, у нее в голове все перепуталось.
- Она была такой умной, такой начитанной… - грустно вздохнула Шона.
- Последний наш разговор состоялся в ту ночь, когда тебе надо было уехать. Она хотела, чтобы мы сбежали из страны. поменяли имена, поехали бы, например, в Англию, начали все сначала. Но я не мог, мы бы все потеряли, постоянно бы прятались, но в итоге нам все равно пришлось бы тебя отдать.
- Она правда хотела это сделать?
- Да и я тоже хотел, Шона, но как я мог продать дом, найти другую работу, быть кормильцем семьи, если бы мы сбежали и поменяли имена? Нас бы везде искали. Шутка ли - украли ребенка. А так как мы не могли этого сделать, нам показалось, что мы выбираем меньшее из зол.
- Понятно, - произнесла она.
- Нам разрешалось писать тебе в ответ, но ты так и не написала нам. А теперь ты расскажи, как прошел этот день для тебя.
Она молчала, и он не торопил ее. Она помнила это из детства: отец всегда ждал, пока она собиралась с мыслями.
- Это был летний день, и солнце было позади нас все время, пока мы ехали в Дублин, потому что солнце заходит на западе. Я сидела сзади, а спереди сидели две женщины, они разговаривали. Я не знала, кто они такие, и не могла знать, что это социальные работники. Думаю, они были хорошие тетки. По пути мы остановились в небольшом городке, и они купили мне бургер и чипсы. Но, несмотря на то что я была голодна, я все выбросила. Наконец мы приехали, и женщина, которую они представили как мою мать, выглядела ужасно. У нее были длинные спутавшиеся волосы, которые она не мыла неделями, и она постоянно курила. Она посмотрела на меня и сказала: "Как будто в зеркало смотрю». Это все, что она сказала. Она не видела меня десять лет, и это было ее приветствием.
- А ты что ей сказала?
- Мне было четырнадцать, я ничего не сказала. Наступила тишина. Он ждал, когда она продолжит.
- А потом, через пару дней, я поняла, что должна делать: я должна вырваться любым способом. Вы меня не хотели… я так думала, поэтому не могла вернуться к вам. Я должна была найти способ и нашла. Это можно было сделать, если успешно закончить школу. Так я начала жизнь, которой живу до сих пор, - жизнь трудоголика. Мои сестры были ленивыми. Они ничем не занимались, кроме того, чтобы говорить мне, какая я надменная и высокомерная. Но у меня были замечательные учителя. Я рассказала одной учительнице, миссис Райан, что у меня в семье проблемы. Она была очень добра ко мне, сказала, что в семьях всегда проблемы. У всех. Так устроен мир. Я подумала, что, видимо, ей тоже трудно живется. Только годы спустя я узнала, что на самом деле у нее была отличная жизнь. Она учила меня машинописи на переменах, позволяла пользоваться школьной пишущей машинкой, чтобы тренироваться. И другие хорошие учителя тоже помогали. Это была обычная школа в рабочем районе, поэтому учителям нравилось, что хотя бы кто-то пытается учиться, а не заниматься воровством или беременеть в шестнадцать лет.
- А когда ты уехала?
- А, до этого мне пришлось еще побороться за право доучиться в школе. Они хотели отправить меня работать на завод. Я отказалась. Мне было шестнадцать и хотелось получить диплом и начать достойную жизнь. Мать снова принимала наркотики, но я уже не обращала внимания. Все, что мне было нужно, это место для занятий, а у меня была своя комната, потому что сестры разъехались. Каждую неделю я брала небольшую сумму из материальной помощи и старалась приготовить хоть какой-то ужин из картошки, лука, помятых помидоров, чего-нибудь дешевого. Иногда мать могла съесть целую тарелку супа, но обычно не притрагивалась к еде. Я бы с удовольствием пошла учиться в университет. У меня были хорошие оценки по всем предметам, я могла бы поступить, но единственный способ, каким я могла оттуда вырваться, это пойти работать. Поэтому, сдав последний экзамен, я в тот же день вышла на работу.
- И кем ты устроилась?
- Я уехала из дома и стала работать в туристическом агентстве помощником менеджера. За шесть месяцев я научилась всему. Затем устроилась уже на нормальную должность в другом туристическом агентстве, съездила в Италию и Испанию. Это единственный отдых, который я позволила себе за всю жизнь. Несколько раз ездила в Лондон по работе, но у меня больше никогда не было отпуска. Я помню, как была счастлива. Затем работала в магазине одежды, потом в отеле и к тому времени, как подвернулась эта работа в «Хейвордсе», я уже была настоящим профессионалом.
- А твоя мать?
- Я ездила к ней каждую неделю… Видишь, ты все-таки успел научить меня хорошим манерам, и я это не забыла. Иногда она была в такой отключке, что даже не узнавала меня, а порой - в жуткой депрессии. Я приносила ей суп, она немного ела, но обычно я находила тарелку, заросшую плесенью. Но не только я шла на такие жертвы, мои сестры тоже приезжали. Мы никогда не ругались. Они просто фыркали на меня. Леди Навозная Куча - называли они меня. Я ничего не отвечала, и со временем они перестали обращать на меня внимание, а я - на них. А сейчас они для меня посторонние люди. На похоронах я посмотрела на них и поняла, что ничего не знаю о них, а они не знают ничего обо мне.
Джеймс достал бумажный носовой платок и вытер глаза.
- Ты наконец-то понял, что бумажные намного удобнее. Их не надо стирать. Мы с мамой все время смеялись, что ты последний из человечества, кто использует накрахмаленные белоснежные платочки.
Шона внезапно осеклась. Она поняла, что назвала его умершую жену мамой после стольких лет. Они одновременно протянули друг другу руки.
- Какая потеря, - пожаловался он.
- Для всех нас, - согласилась она.
- Мы должны сделать все, чтобы этого больше никогда не повторилось, Шона.
- Я ужасно благодарна тебе, что ты меня нашел, - произнесла она с нежностью.
- Ну, я научился готовить целых три ужина! А ты попробовала только один, так что остается еще два, - сказал он и тут же пожалел, что это не слишком скромно с его стороны.
- Встретимся в субботу? - предложила Шона. - Я уже не помню, когда у меня была весомая причина с нетерпением ждать субботнего вечера.
- Завтра я выхожу на работу, - объявила Кэти. Она сидела за кухонным столом в одной ночной сорочке.
- Нет, ты еще слаба.
- Но доктор велел дождаться, когда мне будет лучше, а мне уже лучше.
- Нет, это может быть опасно. Ты еще не совсем оправилась.
- Да что еще может со мной произойти? Я потеряла все, что могла. Из меня уже выскребли все остатки ребенка.
Нил поморщился при этих словах, представив себе картину. Но ей было все равно. Она не собиралась делать вид, что ребенка никогда не было.
- Я все-таки думаю, что ты еще не совсем здорова, - продолжал он протестовать.
- Я не совсем здорова морально, потому что мои чувства расстроены, но физически я вполне здорова и готова работать. Это будет лучше для меня, чем лежать здесь целый день одной.
- Я приду домой пораньше. Обещаю.
- Дело не в этом…
- Я понимаю, что, возможно, не время говорить сейчас об этом, но во многом…
- Нет, я не хочу этого слышать!
- Ты не знаешь, что я собирался сказать.
- Я догадываюсь и прошу тебя не говорить этого, - взмолилась она.
Он рассмеялся:
- Ты никогда бы не построила защиту в суде, пользуясь такими аргументами.
- Мы не в суде.
- Прошу тебя, дай мне закончить. Я только хотел сказать, что во многом эта ужасная неприятность встряхнула нас, заставила пересмотреть наши отношения и понять, к чему мы стремимся.
-Да.
- И я больше никогда не попрошу, чтобы ты бросила все и последовала за мной, куда бы ни забросила меня моя работа. Вот это то, что я хотел тебе сказать. Ты довольна? - посмотрел он на нее.
- Ну да, наверное.
- То есть все-таки ты не знала, что я хотел сказать, - ожидая дружелюбного ответа, произнес Нил.
- Не совсем так…
- Что значит не совсем?
- Когда ты начал говорить, я ожидала, что ты скажешь, что все, что произошло, к лучшему, но ты сказал не это, хотя хотел…
- Я говорил совсем не об этом и, если ты помнишь, назвал это ужасной неприятностью. Когда это я говорил, что все к лучшему?
- Если не говоришь, то думаешь, - упрямо проговорила она.
- То есть сначала ты обвиняешь меня в том, что я собирался сказать, а когда я этого не говорю, ты обвиняешь меня в том. что ты думаешь, что я хотел сказать. - Нил выглядел оскорбленным.
- Прости, Нил. В такой формулировке это действительно выглядит нелогичным. Я не хотела тебя обидеть.
- Так и я не хотел быть бесчувственным идиотом. Прошу тебя, отдохни, расслабься, - сказал он по пути к двери.
Как же Кэти хотела, чтобы все вернулось на круги своя, но любой разговор с Нилом о том, что произошло, вызывал в ней желание биться в истерике и кричать. Муж был непробиваем. Его холодный, расчетливый ум юриста и привычка смотреть на вещи логически вызывали у нее приступ ярости. Она хотела, чтобы они оба оплакивали неродившегося ребенка, чтобы он наконец-то признал, какая это трагедия. Ну да, Нил такой, он спокойно уходит на работу, чтобы спасать всех, кто попал в беду, и не понимает, что самая страшная беда случилась в его собственном доме.
Она не должна сидеть здесь без дела, прокручивая это в голове снова и снова. Единственное место, где она чувствовала себя в своей тарелке, это работа. Черт с ним, она даже не будет ждать до завтра, а прямо сегодня поедет на работу.
Там все очень обрадовались и шумно приветствовали ее. Никто не говорил о том, что все к лучшему, все по ней очень соскучились и рассказывали, как тяжело им пришлось без нее.
- Какие новости?