Дени отпустила его, но, когда он уже собрался выйти, она не удержалась и спросила:

— Какая она была, твоя леди Линесса?

— Она немного похожа на вас, Дейенерис, — печально улыбнулся сир Джорах. — Сладких вам снов, моя королева.

Дени, вздрогнув, плотнее закуталась в львиную шкуру. «Похожа на меня». Это объясняет то, чего Дени прежде не понимала. «Он хочет меня, — сказала она себе. — Он любит меня, как любил ее, — не как рыцарь свою королеву, а как мужчина женщину». Она попыталась представить себе, как целует сира Джораха, ласкает, как он входит в нее, — но тщетно. Закрывая глаза, она видела не его, а Дрого.

Кхал Дрого был ее солнцем и звездами, ее первым мужчиной — а может быть, и последним. Мейега Мирри Маз Дуур поклялась, что Дени никогда не родит живое дитя — кто же захочет взять ее, бесплодную, в жены? И разве может кто-нибудь соперничать с Дрого, кто умер, ни разу не обрезав волос и теперь ведет свой звездный кхаласар по полночным землям?

Она слышала, с какой тоской сир Джорах говорил о своем Медвежьем острове. «Меня он никогда не получит, но когда-нибудь я верну ему его дом и честь. Это я могу сделать и сделаю».

Никакие призраки в ту ночь не тревожили ее сон. Ей снился Дрого и то, как они впервые ехали с ним рядом в ночь их свадьбы. Только во сне под ними были не кони, а драконы.

Наутро она призвала к себе своих кровных всадников:

— Кровь моей крови, вы нужны мне. Каждый из нас выберет себе трех лошадей, самых крепких и здоровых из тех, что у нас остались. Нагрузите на них воды и провизии, сколько увезут, и отправляйтесь в дорогу. Агго поедет на юго-запад, Ракхаро прямо на юг, ты же, Чхого, — на юго-восток за шиерак кийя.

— Что мы должны искать, кхалиси? — спросил Чхого.

— Все, что встретится впереди. Другие города, живые и мертвые. Караваны и оседлых жителей. Реки, озера и большое соленое море. Узнайте, как далеко простирается эта пустыня и что лежит по ту ее сторону. Я не намерена снова искать дорогу вслепую, когда покину это место. Я должна знать, куда ехать и как лучше добраться туда.

И они уехали, позвякивая колокольчиками в волосах, а Дени с горсткой живых осталась в городе, который они назвали Вейес Толорро. Город Костей. Дни шли за днями. Женщины собирали фрукты в садах мертвецов, мужчины чистили коней и чинили седла, стремена и обувь. Дети бегали по улицам, собирая старые бронзовые монеты, осколки пурпурного стекла и каменные кувшинчики с ручками в виде змей. Одну женщину ужалил красный скорпион, но больше смертей не было. Лошади начали прибавлять в теле. Дени лечила рану сира Джораха сама, и та заживала.

Ракхаро вернулся первым. «На юге красная пустыня тянется бесконечно, — сказал он, — а после упирается в дурную горькую воду. Ничего там нет, кроме песков, обветренных скал и колючей поросли». Он клялся, что видел скелет дракона — такой огромный, что проехал на коне сквозь его большие черные челюсти. Больше ничего примечательного ему не встретилось.

Дени дала ему дюжину самых сильных мужчин и велела им перекопать площадь. Если между камнями растет призрак-трава, прорастут и другие травы, когда камни уберут. В воде у них недостатка нет — скоро площадь зазеленеет.

Вторым вернулся Агго. «На юго-западе все голо и выжжено», — сказал он. Агго нашел руины еще двух городов — меньше, чем Вейес Толорро, но в остальном таких же. Один из них охраняли черепа, воздетые на ржавые железные пики, и он не решился войти туда, но второй обследовал по мере возможности. Он показал Дени найденный там железный браслет с необработанным огненным опалом величиной с ее большой палец. Там были еще какие-то свитки, но они высохли и угрожали рассыпаться, поэтому Агго их не взял.

Дени поблагодарила его и отправила чинить ворота. Если кто-то пересек пустыню в старину, чтобы завоевать эти города, такое могло повториться снова.

— На всякий случай мы должны быть готовы ко всему, — заявила она.

Чхого не было так долго, что Дени уже стала бояться за него, но наконец, когда его почти уже не ждали, он появился на юго-востоке. Один из часовых, выставленных Агго, увидел его первым и закричал. Дени взбежала на стену, чтобы посмотреть своими глазами. Это была правда. Чхого вернулся, и не один. С ним ехали три незнакомца в причудливых одеждах, верхом на безобразных горбатых животных крупнее лошади.

Они остановились у городских ворот и подняли головы к Дени.

— Кровь моей крови, — сказал Чхого, — я доехал до большого города Кварта и вернулся с тремя людьми, которые захотели сами посмотреть на тебя.

— Что ж, смотрите, если охота, — сказала Дени, — но сперва назовите мне свои имена.

Бледный синегубый человек ответил на гортанном дотракийском:

— Я Пиат Прей, великий маг.

Лысый с драгоценным кольцом в носу ответил на валирийском Вольных Городов:

— Я Ксаро Ксоан Даксос из числа Тринадцати, купецкий старшина Кварта.

Женщина в лакированной деревянной маске ответила на общем языке Семи Королевств:

— Я Куэйта из Края Теней. Мы хотим видеть драконов.

— Вы их увидите, — сказала им Дейенерис Таргариен.





Джон




На старых картах Сэма эта деревня называлась Белое Древо. По мнению Джона, это место не заслуживало звания деревни: четыре хижины из неоштукатуренного камня вокруг пустого овечьего загона и колодца. Домишки были крыты дерном, окна затянуты обтрепавшимися кожами. Над ними простирались белые ветви и темно-красные листья чудовищно громадного чардрева.

Это было самое большое дерево, которое Джону Сноу доводилось видеть: ствол добрых восьми футов в обхвате, а ветви укрывали своим пологом всю деревню. Но тревогу в нем вызывала не столько величина дерева, сколько лицо на нем, особенно рот: не просто щель, как обычно, а дупло с рваными краями, где могла поместиться целая овца.

Но там, внутри, не овечьи кости — и в пепле лежит не овечий череп.

— Старое дерево, — хмуро произнес Мормонт с седла.

— Старое, — подтвердил ворон у него на плече. — Старое, старое, старое.


— И сильное. — Джон чувствовал его мощь.

Торен Смолвуд спешился рядом со стволом, весь черный в своем панцире и кольчуге.

— Гляньте-ка на эту образину. Неудивительно, что люди боялись их, когда впервые пришли в Вестерос. Так бы и срубил эту погань.

— Мой отец верил, что перед сердце-деревом солгать нельзя, — сказал Джон. — Старые боги знают, когда человек лжет.

— Мой отец тоже в это верил, — сказал Старый Медведь. — Дай-ка мне взглянуть на этот череп.

Джон спешился. За спиной у него в черных кожаных ножнах висел Длинный Коготь, полутораручный бастардный[2] клинок, который подарил ему Старый Медведь за спасение своей жизни. Бастардный меч для бастарда, пошучивали братья. Рукоять для него переделали по-новому, снабдив ее волчьей головой из бледного камня, клинок же был из валирийской стали — старый, легкий и смертельно острый.

Став на колени, Джон запустил руку в перчатке в дупло, красное от высохшего сока и почерневшее от огня. Под черепом лежал еще один, поменьше, с отломанной челюстью, полузасыпанный пеплом и осколками костей.

Старый Медведь, взяв его обеими руками, заглянул в пустые глазницы.

— Одичалые сжигают своих мертвых — мы всегда это знали. Жаль, что я не спросил, почему они это делают, когда их еще можно было найти кое-где.

Джон вспомнил упыря с горящими синими глазами на бледном мертвом лице. Теперь-то уж ясно почему.

— Если бы кости могли говорить, этот парень рассказал бы нам о многом, — проворчал Мормонт. — Как он умер, кто сжег его и зачем. И куда девались одичалые. — Он вздохнул. — Дети Леса, говорят, умели разговаривать с мертвыми, но я не умею. — Он швырнул череп обратно в дупло, подняв облачко пепла. — Обшарьте эти дома, а ты, Великан, полезай на дерево и оглядись. Надо и собак попробовать. Может, на этот раз след окажется посвежее. — Но было ясно, что он не особенно на это надеется.

Дозорные разошлись по домам попарно, чтобы ничего не пропустить. Джону достался Эддисон Толлетт, тощий как пика оруженосец, которого братья прозвали Скорбным Эддом.

— Мало нам того, что мертвые встают, — сказал он Джону. — Старый Медведь хочет, чтоб они еще и заговорили. Это добром не кончится, ручаюсь. И кто сказал, что кости не лгут? Почему это мертвый должен быть правдивее или умнее, чем при жизни? Скорей всего он стал бы ныть и жаловаться — земля, мол, чересчур холодна, надгробная плита мала, да и червей у других побольше, чем у него…

Джону пришлось пригнуться, чтобы пройти через низкую дверь. Внутри был плотно утоптанный земляной пол — никакой мебели, никаких признаков, что здесь жили люди, если не считать золы под дымовым отверстием в крыше.

— Хорошо жилье, нечего сказать, — заметил он.

— Я тоже родился в таком вот доме, — пригорюнился Скорбный Эдд. — И провел в нем свои лучшие годы — все плохое началось потом. — В одном углу валялась куча соломы, и Эдд посмотрел на нее с тоской. — Я отдал бы все золото Бобрового Утеса, лишь бы снова поспать в постели.

— Вот это ты называешь постелью?

— Я называю постелью все, что мягче земли и имеет над собой крышу. — Эдд понюхал воздух. — Навозом пахнет.

— Да, только старым. — Запах был очень слаб — видимо, дом покинули уже довольно давно. Джон порылся в соломе, чтобы проверить, не спрятано ли чего внизу, и обошел стены. Это не заняло у него много времени. — Тут ничего нет.

Он и не ожидал ничего найти. Белое Древо — четвертая деревня, которую они проезжают, и все четыре заброшены. Люди ушли, забрав свои скудные пожитки и всю живность, которую имели. Следов нападения нигде не замечалось. Пусто, только и всего.

— Как ты думаешь, что могло с ними случиться? — спросил Джон.

— Такое, что мы и вообразить себе не можем, — заверил Скорбный Эдд. — Я, впрочем, могу, только говорить не хочу. Довольно одного знания, что всех нас ждет погибель, — незачем думать об этом заранее.

Две собаки обнюхивали дверь изнутри, остальные рыскали по деревне. Четт ругал их почем зря со злостью, которая, похоже, никогда его не покидала. При свете, проникающем сквозь красные листья чардрева, прыщи у него на лице казались еще ярче. Увидев Джона, он сузил глаза — любви они друг к другу не питали.

В других домах тоже ничего не нашлось.

— Ушли, — крикнул ворон Мормонта, взлетев на ветку чардрева. — Ушли, ушли, ушли.

— Год назад в Белом Древе еще жили одичалые. — Торен Смолвуд, в черной блестящей кольчуге и чеканном панцире сира Джареми Риккера, больше походил на лорда, чем сам Мормонт. Тяжелый плащ, подбитый соболем, был застегнут скрещенными серебряными молотами Риккеров. Плащ тоже принадлежал раньше сиру Джареми… но сира Джареми убил упырь, а в Ночном Дозоре ничего даром не пропадает.

— Год назад королем был Роберт, и в стране царил мир, — заметил коренастый Джармен Баквел, командир разведчиков. — За год многое может измениться.

— Неизменным остается одно, — вставил сир Малладор Локе, — чем меньше одичалых, тем меньше хлопот. Что бы там с ними ни стряслось, я по ним плакать не стану. Грабители и убийцы, все до одного.

Красные листья над Джоном зашуршали, сучья разошлись, и показался человек, скачущий с ветки на ветку, как белка. Бедвик был ростом не выше пяти футов, и только седина в волосах выдавала его возраст. Другие разведчики прозвали его Великаном. Сидя в развилке у них над головой, он сказал:

— На севере какая-то вода — озеро, что ли. На западе кремнистые холмы, не очень высокие. Больше ничего не видать, милорды.

— Заночевать можно здесь, — предложил Смолвуд.

Старый Медведь взглянул на небо сквозь белые ветки и красные листья чардрева.

— Нет. Великан, сколько там еще до заката?

— Три часа, милорд.

— Пойдем на север, — решил Мормонт. — Если успеем добраться до озера, разобьем лагерь на берегу, авось и рыбы наловим. Джон, тащи бумагу, надо написать мейстеру Эйемону.

Джон нашел в седельной сумке пергамент, перо и чернила и принес лорду-командующему.

«В Белом Древе, — нацарапал Мормонт. — Четвертая деревня, и все пусты. Одичалые ушли».