– Нет.

– Есть какая-то особая причина?

– Пробовали, потом отменили.

– Почему? Кто работал с Алисией? Индира?

– Нет. – Диомидис отрицательно покачал головой. – Алисией занимался лично я.

– И что случилось?

Профессор пожал плечами.

– Она отказалась приходить ко мне в кабинет, и тогда я попробовал перенести сеансы прямо в палату. Увы, Алисия просто сидела на кровати, молча глядя в окно. Она не произнесла ни слова. Ни разу даже не взглянула на меня! – Диомидис раздраженно взмахнул руками. – В итоге я понял, что впустую трачу время.

– Наверное, вы правы. – Я кивнул. – Я подумал, что, возможно, мой перевод сюда…

– Продолжайте! – Диомидис пристально смотрел на меня.

– Существует вероятность, чисто теоретическая, что Алисия воспринимала вас в качестве представителя местной власти, к тому же наделенного карательной функцией. Не знаю, как складывались ее отношения с отцом, но…

Профессор слушал со снисходительной улыбкой, словно я рассказывал какой-то анекдот и вот-вот должен был настать самый смешной момент.

– Вы считаете, что Алисия могла бы пойти на контакт с человеком более молодого возраста? Дайте-ка угадаю… – Диомидис хитро прищурился. – Ей нужен кто-то вроде вас? Думаете, что сумеете помочь Алисии, Тео? Спасти бедняжку? Добиться, чтобы она заговорила?

– Насчет спасения не уверен, но хотел бы помочь ей. Я хотел бы попытаться.

– Вы не первый. – Ситуация явно забавляла Диомидиса. – Я и сам искренне верил, что смогу излечить ее. Мой мальчик, Алисия – молчаливая сирена, которая заманивает нас к скалам, где наша уверенность в собственном высоком профессионализме разбивается в щепки. Алисия преподала мне ценный урок, заставив принять поражение. Вероятно, вам тоже стоит вкусить этот горький плод.

– Только в случае поражения! – дерзко ответил я.

Профессор перестал улыбаться, и на его лице появилось загадочное выражение. Он помолчал немного, а потом решительно произнес:

– Вот и посмотрим. Для начала вам нужно познакомиться с Алисией. Вас ей еще не представляли?

– Пока нет.

– Обратитесь к Юрию, он организует встречу. И обязательно доложите потом о результатах.

– Хорошо. Так и сделаю, – сказал я, стараясь не выдать охватившего меня радостного волнения.





7


Сеансы терапии проводились в маленькой комнате, узеньком прямоугольнике, как тюремная камера или жилище бедняка. Окно было закрыто и зарешечено. Единственным притягивающим взгляд пятном была яркая розовая коробочка с салфетками, стоящая на столе. Скорее всего, ее туда поместила Индира. Не могу представить Кристиана, протягивающего пациенту салфетку.

Я уселся на одно из двух обшарпанных кресел с выцветшей обивкой. Время шло. Алисия не появлялась. Может, она и не собирается приходить? Не желает меня видеть? Имеет на это право.

Пребывая в нетерпении и тревоге и даже нервничая, я вскочил с кресла и уставился в зарешеченное окно. Тремя этажами ниже виднелся двор размером с теннисный корт, обнесенный по периметру высокой стеной из красного кирпича. Слишком высокой, чтобы на нее можно было забраться, хотя, уверен, попытки побегов все же случались. Каждый день после обеда пациенты полчаса толпились в тесном дворе – на свежем воздухе. Причем желания самих пациентов не учитывались. И в такую морозную погоду я понимал, почему многие отказывались. Одни стояли поодиночке, что-то бормоча себе под нос; другие, словно зомби, бесцельно бродили туда-сюда, никуда толком не направляясь; третьи собирались в группки, дискутировали, общались, курили. До меня доносились голоса, выкрики и экзальтированный смех пациентов.

Алисию я разглядел не сразу. Она стояла в одиночестве у дальней стены – застыла без движения, будто статуя. Я заметил, что к ней направляется Юрий. Он обратился к дежурившей неподалеку медсестре. Та кивнула, и Юрий пошел к Алисии, медленно, осторожно, словно приближался к дикому животному.

Я попросил его позвать Алисию ко мне, просто сообщив, что ее хочет видеть новый психотерапевт. И особенно подчеркнул, что приглашение должно звучать как просьба, а не как приказ. Юрий говорил, Алисия безучастно стояла. Ни единым жестом она не дала понять, что восприняла или хотя бы услышала его слова. Юрий некоторое время постоял возле Алисии, затем развернулся и пошел обратно.

«Вот и всё! Она не придет, – подумал я тогда. – На что я, черт возьми, надеялся?! Перевод сюда был тратой времени». И тут, к моему изумлению, Алисия сделала шаг в сторону Юрия. Пошатываясь и слегка подволакивая ноги, она последовала за ним через весь двор, и вскоре обе фигуры скрылись в стенах лечебницы.

Итак, Алисия придет! Я постарался взять себя в руки и расслабиться. Усилием воли приглушил хор из голосов моего отца, кричавший, что я не подхожу для этой работы, что я ничтожество и жалкий обманщик. «Заткнитесь! – мысленно приказал я. – Заткнитесь, кому говорю!»

Через пару минут раздался негромкий стук в дверь.

– Войдите! – отозвался я.

Дверь отворилась. В коридоре стояли Алисия и Юрий. Я попытался заглянуть ей в глаза, но Алисия смотрела себе под ноги.

– Пришла, – гордо сообщил Юрий.

– Да, вижу. Благодарю вас, – ответил я. – Здравствуйте, Алисия!

Она никак не среагировала.


– Зайдете? – спросил я.

Юрий склонился к Алисии, будто собираясь подтолкнуть ее, однако вместо этого лишь тихо проговорил:

– Не бойся, милая. Заходи и садись.

Пару секунд Алисия колебалась, а потом, взглянув на Юрия, медленно и неуверенно вошла в комнату. Тихо, как кот, опустилась в кресло и положила дрожащие руки на колени.

Я протянул руку, чтобы закрыть дверь, однако Юрий не тронулся с места.

– Дальше я справлюсь сам, – едва слышно сказал ему я.

– Но я не имею права… И потом, профессор сказал… – встревоженно начал Юрий.

– Под мою полную ответственность. Поверьте, все в порядке. – Я незаметно показал ему брелок с кнопкой сигнализации на случай атаки. – Брелок со мной, впрочем, защита не понадобится.

Я взглянул на пациентку. Едва ли она вообще меня слышала.

– Если что, я за дверью, – произнес он, явно не разделяя моего энтузиазма.

– Это лишнее, но все равно спасибо.

Наконец Юрий удалился. Я закрыл дверь, выложил брелок на стол и сел в кресло напротив Алисии. Она по-прежнему глядела вниз. Я смотрел на ее пустое, застывшее лицо и сгорал от желания узнать, что же скрывается под маской дурмана от лекарств.

– Спасибо, что согласились прийти на встречу, – произнес я вслух.

Не рассчитывая услышать ответ, тем не менее сделал паузу. Через несколько мгновений продолжил:

– Так получилось, что я о вас знаю больше, чем вы обо мне. Я много о вас наслышан. Как о художнице, разумеется. Я поклонник вашего творчества.

Никакой реакции.

– Я попросил у профессора Диомидиса разрешения увидеться с вами, и он позволил организовать эту встречу, – сказал я. – Спасибо, что пришли.

Я помолчал в ожидании какого-либо знака со стороны Алисии – может, она прищурится, кивнет или нахмурит брови… Ничего. Я попытался представить, о чем она сейчас думает. Возможно, Алисию так накачали препаратами, что она вообще не в состоянии думать. Вспомнилась Рут. Интересно, что бы она предприняла на моем месте? Рут говорила, что в личности каждого человека кроются два начала: хорошее и плохое. Здоровый рассудок способен выдерживать эту двойственность и жонглировать хорошим и плохим одновременно. Суть психической болезни в нарушении этого баланса – мы теряем контакт с нежелательными (плохими) частями своего «я».

Для того чтобы вылечить Алисию, надо отыскать те фрагменты себя, которые она заперла где-то глубоко внутри, за границей своего сознания. А затем точечно связать элементы ландшафта ее психического «я». И только потом станет ясен контекст ужасающих событий той роковой ночи, когда Алисия убила мужа. Процесс реабилитации будет медленным и трудоемким.

Начиная работу с новым пациентом, я обычно не тороплюсь, ничто не ограничивает меня в выборе терапевтических методик. Как правило, все начинается с бесед – так проходит много месяцев. В идеальной ситуации пациент рассказывает о себе, о своей жизни, о детстве. А я слушаю, постепенно собирая из кусочков целое, – достаточно долго, чтобы разобраться и даже сделать кое-какие полезные заметки. Однако в случае с Алисией беседы не будет. Слушать нечего. И нужную мне информацию придется добывать по крупицам из невербальных источников, включая контрперенос[7] – чувства, которые Алисия вызовет во мне во время наших сеансов, – и любые зацепки, почерпнутые мною из других источников.

Иными словами, я собирался лечить Алисию, не имея в голове четкого плана действий. Я должен преуспеть, не только для того, чтобы доказать что-то профессору Диомидису, но – и это более важно – чтобы исполнить свой врачебный долг перед Алисией и помочь ей.

Я сидел в кресле и смотрел на нее, пребывающую в наркотическом дурмане, со слюной, скопившейся вокруг губ, и руками, мелко вздрагивающими, как крылья мотыльков. Внезапно мое сердце сжалось от пронзительной тоски. Мне стало очень жаль Алисию и подобных ей. Я жалел всех нас – израненных и потерянных.

Разумеется, я не стал произносить свои мысли вслух. Вместо этого сделал то, что сделала бы Рут, – мы с Алисией просто сидели в тишине.





8


Я разложил на столе папку с историей болезни Алисии.

– Обязательно изучите мои записи, – проговорил Диомидис, отдавая документы. – Они помогут вам.

Я не испытывал ни малейшего желания разгребать заметки профессора: точка зрения Диомидиса была и так понятна. Я же хотел составить собственное мнение. И тем не менее спорить не стал.

– Спасибо за ценную помощь, – вежливо поблагодарил я, принимая папку.

Мой маленький кабинет был обставлен лишь самым необходимым и находился в дальнем конце здания, возле пожарного выхода. Я выглянул в окно: маленький дрозд клевал клочок смерзшейся травы – уныло и без особой надежды. Я зябко поежился. Как же холодно в кабинете! Небольшая печка под окном была сломана. Юрий обещал ее починить, однако правильнее будет обратиться с этим к Стефани, а если она не сможет наладить процесс, обсудить этот вопрос на собрании. С сочувствием вспомнил об Элиф и ее упорной борьбе за замену сломанного кия.

Я просматривал папку профессора без особенных ожиданий. Почти все необходимые сведения имелись в электронной базе данных. Тем не менее Диомидис, как и большинство сотрудников старшего возраста, предпочитал делать записи от руки и, игнорируя указания Стефани работать в электронной базе, делал все по-своему. Папка постепенно пополнялась листами с загнутыми уголками – и теперь лежала передо мной. Я перелистывал потрепанную историю болезни. Записи профессора с его старомодными интерпретациями сеансов не вызывали интереса. Я решил остановиться на ежедневных отчетах медсестер, из которых мог бы понять, как менялось поведение Алисии изо дня в день. Отчеты я изучил самым тщательным образом, выделяя факты, детали и упоминания конкретных лиц. Я хотел точно знать, во что ввязываюсь, с чем мне придется работать и какие меня могут ждать сюрпризы.

К сожалению, особо ценных сведений почерпнуть из папки не удалось. Я выяснил, что по прибытии в Гроув Алисия дважды пыталась резать себе вены на запястьях и травмировала себя всем, что попадалось под руку. Первые шесть месяцев для круглосуточного дежурства к ней были приставлены две медсестры; потом надзор ослабили, оставив только одну. Алисия не пыталась контактировать с другими пациентами или с персоналом. Она вела себя очень замкнуто и отстраненно. Постепенно больные оставили Алисию в покое. Ведь если человек молчит, даже когда вы обращаетесь к нему, и никогда не заговорит первым, в итоге окружающие просто забывают о его существовании. Алисия быстро превратилась в часть обстановки, ее перестали замечать.

Из этого ряда событий выбивался единственный инцидент. Он произошел в столовой, через несколько недель после появления Алисии в лечебнице. Элиф заявила, что Алисия села на ее место. Из отчетов не очень ясно, что именно случилось, но конфликт разгорелся быстро. Алисия пришла в неистовство и, разбив тарелку, попыталась острым краем перерезать горло Элиф. Ее быстро скрутили, вкололи большую дозу седативных препаратов и перевели на изолированное содержание.

Я и сам не понимал, чем меня зацепил случай в столовой, но чувствовал в нем что-то странное. Я решил расспросить Элиф, что же произошло в тот день. Вырвал из блокнота листок и взял ручку. Старая привычка, еще со времен университета, – ведение записей на бумаге помогает мне привести разум в порядок. Мне всегда было сложно сформулировать свою точку зрения, пока я не выражал ее в письменном виде.

И я начал набрасывать идеи, цели, заметки – создавать план действий. Приступая к лечению Алисии, сначала нужно было понять, что она за человек и как относилась к Габриэлю. Любила ли его? Или ненавидела? Что подтолкнуло Алисию к убийству мужа? Почему она отказывалась говорить – и об убийстве, и о чем-либо еще? Ответов я не находил, пока нет; появлялись лишь новые вопросы.

Я написал посередине строки имя Алкеста и подчеркнул, смутно чувствуя, что автопортрет сыграл во всей истории важную роль. Стоит понять почему – и многое прояснится. Здесь крылся ключ к разгадке тайны. Картина являлась посланием души Алисии, ее свидетельством в суде. Оно что-то значило, и мне еще лишь предстояло расшифровать его. Я сделал в блокноте пометку посетить галерею еще раз. Также записал: «Детство». Для того чтобы понять мотивы убийства, я должен разобрать не только события той ночи, но и то, что происходило с Алисией много лет назад. Возможно, зерна того, что случилось в те минуты, когда она стреляла в мужа, были посеяны глубоко в прошлом. Убийственная ярость, гнев, доводящий до преступления, – не сиюминутные явления. Все это появляется еще до памяти, в далеком мире детства, где насилие и жестокое отношение, которые взрослые вправе причинять маленькому ребенку годами, копятся, пока не происходит взрыв, зачастую направленный не на ту цель.