— Князь Владимир — это жених? — интересуюсь я, умывая свою опухшую от недосыпа мордашку.

— Нет, младший брат жениха, — просвещает меня словоохотливая Маринка. — С женихом барышня должна была только в Москве увидеться, он должен был приехать за благословением старого князя на брак, жениться, и после медового месяца вернуться обратно на службу. А Владимир птица вольная, возвращается с учёбы за границей и благосклонно согласился сопроводить невесту брата и её родителей в этом небольшом путешествии.

— Эх, не повезло Владимиру. Не судьба свидеться со старой знакомой, — ухмыляюсь я, умывая шею под струёй воды из ковшика. Мне определённо начинает нравиться эта Дарья Алексеевна, обломавшая столько чужих планов за раз.

— С какой такой знакомой? Князь Владимир и наша барышня не знакомы, — удивлённо приподнимает брови Маринка.

— Как незнакомы? Она что, родного брата жениха не знает?

— Нет конечно, князь Владимир всё детство и юность провёл за границей, постигал заграничные премудрости.

— А жениха она хотя бы знает? — ехидно интересуюсь я, вытирая лицо и шею услужливо поданным Маринкой полотенцем.

— Да, с Андреем Сергеевичем Дарья Алексеевна знакомы, — с достоинством отвечает Маринка. — Когда барышне шёл девятый год, родители договорились со старым князем о браке, вот тогда она и видела князя Андрея Сергеевича. А еще у неё был его портрет, оставила, когда из дома сбежала — девушка берёт со столика медальон, раскрывает его и показывает мне маленькую акварель, на которой изображён бравый усатый мужчина.

У него что, бритвы нет? Зачем ему эти дурацкие усы? Да уж, понимаю я эту Дарью Алексеевну. От жизни с малознакомым усачом я бы тоже сбежала!

Одной только помощью с умыванием не обходится, кажется Маринка принимает меня за полностью недееспособную гражданку. Отложив медальон, она собственноручно наряжает меня в длинное белое платье с рукавами-фонариками, очень похожее на наряд, в котором я спала, творит какую-то фигню с моими волосами, и только после этого ведёт на первый этаж, откуда уже доносится потрясающий аромат кофе и запах чего-то съестного.

При свете дня я ещё отчётливее вижу, насколько тут всё старинное — скрипучая деревянная лестница, висящие вдоль неё портреты граждан и гражданочек в париках, закреплённые в некоторых частях стен закоптелые подсвечники с расплывшимися остатками воска вместо свечей. Будто в музей попала!

Маринка проводит меня в гостиную или столовую, где Марья Ильинична и Алексей Петрович (как ни странно, без любимых в этом доме длинных белых ночнушек) уже сидят за покрытым светлой скатертью большим столом. Возле стола навытяжку стоит знакомый мне Васька, одетый весьма экстравагантно — в длинный красный пиджак, белые чулочки и красные бриджи. Наверное, всё самое яркое досталось Ваське, потому что наряды Марьи Ильиничны и Алексея Петровича в глаза так сильно не бросаются.

— Доброе утро, — я неловко приседаю, изображая нечто похоже на то, что делали актрисы в фильмах, снятых по классике. — Простите мне мою неловкость, я ещё не совсем здорова.

Если я капитально напортачила с «приседанием», лучше сразу подготовить пути отхода.

— Доброе утро, дитя моё, — Марья Ильинична с дружелюбной улыбкой привстаёт со своего места, и доброжелательно мне кивает. — Как вам спалось?

Облегчённо вздыхаю, значит с «приседанием» всё в порядке.

— Спасибо, всё прекрасно, — усаживаю свою пятую точку на старинный деревянный стул с мягкой обивкой, который оперативно выдвигает для меня Маринка, и присоединяюсь к завтраку. М-м, а еда тут судя по всему ничего так, и кофеёк такой ароматный …

— Как ваша память? — интересуется Алексей Петрович, едва я только успеваю отпить из изящной фарфоровой чашечки. Эх, судя по всему вместо завтрака придётся трындеть о моём мнимом беспамятстве.

— Всё так же, — печально вздыхаю я, уминая булочку с корицей. — Только имя своё и помню, больше ничего. Даже французский язык из головы выветрился, так сильно вчера головой ударилась. Ещё ваши крестьяне меня так сильно напугали…

— Не волнуйтесь, эти охальники обязательно будут наказаны, — сурово утешает меня Алексей Петрович. Надеюсь, он не хочет их выпороть или ещё что-то в этом роде? Припоминаю, вчера Марья Ильинична говорила что-то о порке. Надо как-то оправдать этих придурков, не хочу, чтобы из-за меня им досталось!

— Что вы, я очень благодарна вашим людям, за то, что они меня нашли, не нужно их наказывать! Если я была одна в лесу, то наверняка попала в какую-то беду. Может, меня ограбили по дороге? Есть тут по близости дорога?

— Да, на Москву, — кивает Марья Ильинична. — Нужно будет поспрашивать у соседей, не было ли какого происшествия в последние дни, может, удастся выйти на след ваших родных. Не могли же вы в столь юном возрасте путешествовать в одиночку!

— Спасибо за помощь, — благодарно вздыхаю я, и делаю испуганные глаза. — Если бы не вы и не ваши крестьяне, страшно представить, что бы могло со мной случиться!

— Что вы, дитя моё, не нужно благодарности, помогать ближним — долг каждого христианина. Мы с супругом не можем оставить вас в таком плачевном состоянии, — слышу в голосе Марьи Ильиничны коварные нотки, и навостряю ушки. У неё есть ко мне какое-то интересное предложение? Если всё именно так, как описала мне Маринка, и живущие в девятнадцатом веке действительно так сильно зависят от общественного мнения, это может сыграть мне на руку.

— Предлагаем на время занять место нашей дочери, — Марья Ильинична завершает фразу именно так, как я и предполагала. — Вы на неё похожи, да и возраст тот же, восемнадцатый год шёл нашей Дашеньке… То, что мы с вами встретились, несомненно, знак Божий. Господь внял нашим молитвам, и послал нам вас, дабы мы могли доказать, что несмотря на все испытания сохранили в своём сердце любовь!

— Благодарю вас! Если бы не вы, мне совсем некуда было бы идти, — отодвигаю от себя пустую чашечку из-под кофе и восторженно прижимаю руки к груди. То, что мне двадцать один, а не семнадцать, предпочитаю разумно умолчать.

— Хорошо, что учитель танцев и француженка ещё не успели покинуть наше имение, — Марья Ильинична сразу берёт быка за рога. — Маринка, сбегай к ним, скажи, чтобы вещи не паковали, у них в ближайшие дни будет много работы. Пусть спустятся в гостиную и вспомнят с Дарьей азы, чтобы брат князя ничего не заподозрил. А дальше посмотрим, найдутся ли родные Дарьи, и решим, что делать дальше.

После завтрака Пётр Алексеевич уходит, Марья Ильинична дожидается, пока Маринка и Васька убирают со стола, и устраивает «смотрины» моих скудных умений. Грассирующая француженка мадемуазель Дюбуа и старенький учитель танцев Павел Аркадьевич приходят в ужас от моих «талантов».

— Ни единой гаммы порядочно сыграть не можете, ни одного предложения по-французски повторить без ошибок не в состоянии! — всплёскивает руками по уши напудренная гувернантка, когда я с чувством выполненного долга встаю из-за пианино. — И с пением совсем беда! Ни единого романса не знает!

— Ни единого «па» чисто не выходит! — хватается за голову учитель танцев, после того, как мы с ним проделываем по паркету гостиной несколько вальсовых троек. Это ему ещё повезло, что мы с вальса начали, вальс я хотя бы три года назад на выпускном танцевала. А вот если бы дедуля попытался вытащить из меня неведомые мне менуэт или полонез, без оттоптанных ног явно бы не обошлось.

— Всё в порядке, до приезда князя ещё не меньше суток, — изучающая меня сквозь очки с одной дужкой Марья Ильинична не теряет присутствия духа. — Мадемуазель Дюбуа, ваша задача — вспомнить с Дарьей с десяток самых распространённых фраз и уделить внимание манерам, Павел Аркадьевич, поработайте с Дарьей над осанкой, этого пока, пожалуй, хватит. Дарья, сегодня вы весь день посвятите занятиям, надеюсь на ваше усердие.

— Буду стараться, — киваю я, с ужасом представляя, какой приятный денёк меня ждёт. Манеры, французский — я вам что, гуманитарий какой-то? Я бы лучше физикой или математикой занялась! Жаль, что выбора мне не предоставили.

Когда вечером Маринка переодевает меня в ночнушку, и я без задних ног заваливаюсь в кроватку под балдахином, ко мне заглядывает Марья Ильинична.

— Мадемуазель Дюбуа и Павел Аркадьевич довольны вашим усердием, всё намного лучше, чем было с утра, — дамочка усаживается на край моей кровати. — Как ваше здоровье? Может, всё же стоит перестраховаться? Доктор Бельский отличный врач, использует только лучшие современные методы — мышьяк, ртуть, кровопускания, медицинских пиявок…

— Нет, нет, что вы, мерси, я совершенно здорова, — уверяю я неадекватную дамочку, явно желающую моей скорейшей смерти. Не хочу я окочуриться в этом дурацком безграмотном веке от какого-нибудь яда или потери крови, я хочу вернуться домой и жить долго и счастливо! Поэтому забываю о головной боли, головокружении, шуме в ушах и прочих симптомах сотрясения мозга, усугубившихся после экзекуций по работе над осанкой и изучением французского, и бодренько выдаю:

— Память моя по-прежнему слаба, но благодаря вашей заботе и сегодняшним занятиям чувствую я себя прекрасно! Единственное что мне сейчас нужно — это здоровый сон.

— Как знаете, дитя моё, — сокрушённо вздыхает Марья Ильинична. — И да, с этого дня можете называть меня «маменькой», думаю, так будет намного удобнее. А если всё же надумаете, мы с супругом с радостью вызовем доктора Бельского. Уж он обязательно позаботится, чтобы к приезду князя Орлова вы были в добром здравии. Спокойной ночи.


— Хороших снов, маменька.

Да уж, повезло мне. Моя новоявленная маменька, как бы помягче выразиться… Полный гуманитарий. Как в русском переводе моего любимого фильма «Семейка Аддамс»: «Основная специальность заклинания и порча? Так и запишем, гуманитарные науки».

Как только чокнутая дамочка выходит из моей комнаты, я мигом убираю с лица радостное выражение и начинаю спокойно страдать от головной боли. У-у, тупой Платон, не придумал ничего лучше, чем таскать меня по лесу вниз головой после сотряса, а мне теперь последствия расхлёбывать. Ни но-шпы, не пенталгина в этом дурацком веке наверняка ещё нет!

Интересно, что там за князь такой на днях приедет? Тоже поди гуманитарий…

5. Особенности женского гардероба

Из-за вчерашних дурацких занятий я не успела толком изучить ни дом, ни то, что вокруг него, поэтому встаю пораньше, умываюсь, меняю ночнушку на какое-то светлое платье, найденное в шкафу, и отправляюсь на разведку. Помимо моей комнаты на третьем этаже есть ещё парочка закрытых дверей, замки которых я пока решаю не вскрывать, (а то подумают ещё, что я вор-медвежатник) и выход на балкончик, расположенный на фасаде дома. На него я и выхожу, чтобы хорошенько рассмотреть окрестности.

Свесившись за резные деревянные перильца, вижу возле крыльца несколько цветочных клумб и аккуратные дорожки, одна из которых, более широкая, ведёт к большим воротам, а несколько более узеньких — то ли в сад, то ли в парк с затерявшейся между деревьев беседкой. Слева от дома располагается небольшая пристройка и парочка деревянных сооружений, больше похожих на сараи, чем на жилые дома — наверное, какие-то хозяйственные постройки.

Вокруг них суетятся несколько крестьян, затаскивают внутрь какие-то тюки, кажется, с сеном. Может, одно из сооружений — конюшня? Надо пойти проверить. А то пока меня везли из леса я даже лошадку толком не разглядела! Тихонько спускаюсь по лестнице на первый этаж, осторожно приоткрываю тяжёлую дверь, выхожу на крыльцо, и поскорее бегу в сторону хозяйственных построек.

— Доброе утро! Вы будете лошадей этим кормить? — киваю на тюк соломы в руках у мрачного бородатого мужика, а потом на сарай, из которого доносится топот копыт, — это же конюшня?

Мужик ошарашенно на меня смотрит, изображает нечто вроде поклона, но ничего мне не отвечает. На моё счастье из конюшни выходит обладатель бороды с более доброжелательным лицом, тоже на пару секунд зависает, но потом всё же отвечает на моё приветствие, и объясняет мрачному:

— Матвей, это гостья нашей барыни, поздоровайся с ней как следует, — и уже обращаясь ко мне, — да, барышня, это конюшня. Изволите взглянуть?

— Да, конечно, — с радостью соглашаюсь я, и направляясь вслед за смущённо буркнувшим нечто приветственное Матвеем.

— Вы на него не серчайте, он второй день всего на господском дворе, взамен проштрафившегося Платона, ещё не пообтесался как следует, — объясняет мне приветливый странное поведение неразговорчивого. — Меня Демьян зовут, я здешний конюх, а коней — Амур, Голиаф, Алкид и Арес.

Немного привыкнув к полутьме конюшни, я разглядываю фыркающих в стойлах животных. Двое чёрные, третий коричневый, четвёртый белый. Красивые, лошадка, на которой меня привезли, была помельче и выглядела попроще. Да и с именами этим длинногривым красавчикам явно повезло больше, чем крестьянам. Кажется, господа увлекаются греческой мифологией, раз такие пафосные клички лошадям дали.

— Барышня, вы бы того, поостереглись по грязи-то ходить! Лучше в яблоневый сад идите прогуляться, там и почище, и покрасивее, — советует Демьян, после того как я уже минут десять брожу между стойлами, пялясь на жующих коней. — Не барское это дело в конюшне пачкаться.

— Говоришь, яблоневый? Наверное, яблоки уже поспели, и правда стоит до него прогуляться. Хорошего дня, — киваю я конюхам, и под ответные пожелания Демьяна и неловкий поклон чистящего стойла Матвея покидаю конюшню.

Яблоки и правда оказываются неплохими, поэтому набрав штук пять в подол я устраиваюсь на деревянной скамеечке в беседке, вгрызаюсь в самое симпатичное из набранных яблок и строю планы по возвращению домой.

Последнее, к чему я прикасалась, прежде чем телепортировалась в этой ужасное время и дурацкое место — часы, подаренные императором какому-то странному парню. Как сказал Макс, «то ли магу, то ли волшебнику». Тогда я решила, что это просто антинаучный бред и фантазии его больного на голову брата-историка, но теперь эта фраза приобретает совсем другой смысл.

Насколько я помню из уроков истории, полезные для государства парни обитают или в Москве, или в Питере. Так что поездка в столицу для бракосочетания будет мне на руку. Главное, чтобы в ближайшие дни не нашлась настоящая Дарья Алексеевна, желаю ей убежать как можно дальше и спрятаться как можно лучше.

Ума не приложу, что я буду делать и как буду искать незнакомого мужика с часами, главное добраться до Москвы. А для этого мне нужно будет как минимум не сильно испортить впечатление о себе у брата жениха, чтобы после знакомства со мной он не побежал рассказывать всем своим родственникам, что Дарья Алексеевна на всю голову больная и лучше её к себе близко не подпускать.

От мыслей о возвращении меня отвлекает машущая из-за деревьев Маринка:

— Барышня, скорее сюда! Еле нашла вас, хорошо, что мужики сказали, в какой стороне искать! Князь Владимир приехал раньше урочного срока, и вас уже давно ждут за завтраком, чтобы ему представить! Проходите скорее в гостиную, а я пока на кухню сбегаю, князь любит яичницу с ветчиной на аглицкий манер, распоряжусь, чтобы Прасковья сделала.

— Ой, пусть мне тоже сделает, — кричу я вслед убегающей Маринке, роняю несъеденные яблоки на пол беседки и спешу в дом. А вкус на еду у Владимира ничего так, белки с утреца это хорошо, а то вчера мне за завтраком ничего сытнее булочек не перепало. Хорошо хоть за обедом было повеселее — и щи, и мясо, и рыба, и пирог со странным названием «кулебяка».

Возле конюшни замечаю сине-золотистую карету, из которой Матвей, Демьян и какой-то парень одетый более цивильно выпрягают взбрыкивающего тёмно-серого коня. А транспорт у князя ничего такой, модненький. Надо будет потом хорошенько рассмотреть карету, а то я даже не в курсе, на чём здесь принято ездить. А ещё найти карету Елецких, они ведь тоже на чём-то ездят. Но всё это после завтрака.

За большим столом в гостиной уже все в сборе — Марья Ильинична в нарядном сиреневом платье, Алексей Петрович в коричневом камзоле, кажется, это так называется, напудренная мадемуазель Дюбуа, сосредоточенный учитель танцев Павел Аркадьевич, возле стола навытяжку стоит Васька, готовый предугадывать каждое желание своих хозяев.

Темноволосый молодой человек в тёмно-синем фраке с серебристыми пуговицами поправляет пижонский галстук, завязанный пышным бантом, и поднимает на меня глаза. Синие. Только не тёмные, а как море в хорошую погоду, когда самые короткие лучи солнечного спектра рассеиваются во всех его направлениях, придавая воде яркий насыщенный оттенок.

Ну и бред мне в голову лезет, наверное, в свете последних событий разум помутился! Иначе я не заглядывалась бы на парней, сочиняя про себя оды цвету их глаз, вместо того, чтобы думать, как поскорее отсюда выбраться. Кстати, в отличие от брата, чей портрет я видел в медальоне, у синеглазого нет дурацких усов, ещё один плюсик к карме…

К счастью, синие глаза князя одаривают меня таким презрительным и надменным взглядом, что из моей головы мигом вылетают все фривольные мыслишки. Эх, Володька, не бывать тебе моим крашем, больно уж ты пафосный.

Заглядевшись на князя Владимира, я не сразу замечаю отчаянные знаки, которые подаёт мне Марья Ильинична и испуганный взгляд мадемуазель Дюбуа. А когда замечаю, всё равно не понимаю, в чём дело. У меня что-то на лице? Или на платье пятно поставила?

— Извините, милый Вольдемар, моя дочь плохо спала, поэтому и допустила такую непозволительную оплошность, вынуждены ненадолго вас покинуть, — Марья Ильинична с удивительной бодростью вскакивает из-за стола, хватает офигевшую меня за руку и утаскивает из гостиной, гувернантка выбегает за нами следом.

— Что это такое? Почему вы спустились на завтрак в пеньюаре? Мадемуазель Дюбуа, куда вы смотрели? Куда Маринка смотрела? Где были ваши глаза? — сердито шепчет разъярённая дамочка. — Какой позор, скорее идите переодевайтесь! И куда эта нахалка запропастилась, надо будет всыпать ей как следует за то, что не доглядела! И с вами, мадемуазель Дюбуа мы ещё поговорим!

— Простите, никто не виноват, это я спросонья перепутала, — пытаюсь я оправдать себя, француженку и горничную. Тьфу ты! Так значит платье, которое я достала с утреца из шкафа, оказалось ночнушкой! Дурацкие времена, дурацкие наряды!

В компании перепуганной мадемуазель бегу в комнату, нахожу в шкафу платье, в котором ходила вчера, переодеваюсь, и возвращаюсь вниз. Пока меня не было, Маринка уже принесла яичницу, и теперь непонимающе стоит рядом с Васькой, не догоняя, почему барыня кидает на неё такие сердитые взгляды.

Вооружённый ножом и вилкой Владимир отвлекается от своей тарелки, и радует меня сочувственным взглядом по типу «что взять с этой умалишённой». Марья Ильинична представляет нас друг другу, и я наконец добираюсь до яичницы, а то одними яблочками из сада сыта не будешь.

Ненадолго подняв глаза от тарелки, в очередной раз ловлю на себе презрительный взгляд Владимира. Теперь-то что не так?

— У нашей Дашеньки всегда был хороший аппетит, — от Марьи Ильиничны тоже не укрывается внимание этого сноба к моему приёму пищи. — Если у девицы хороший аппетит, значит и наследников мужу здоровых подарит, наверное, уже хотите понянчиться с племянниками?

Тьфу ты, от таких комментариев мне аж не по себе становится, что она несёт? Какие ещё наследники? Я просто хочу потусить в Москве, найти хозяина часов и свалить домой!

— Не думал об этом, — дипломатично отвечает князь. Кажется, «маменька» вызывает у него ненамного больше восторга, чем «Дашенька».