— Не мудрено, — произнес Иван. — Грузовики шныряют по этой дороге довольно часто, ну а выстрелы… она могла в это время просто спать.
Основная работа сыщиков по осмотру места преступления, фиксации тел и следов была вскоре закончена. Результаты внеплановой ревизии интересовали Старцева гораздо меньше, чем все остальное. Какая разница, сколько будет значиться в документах украденных вещей и ящиков с продовольствием? Бандиты наверняка позарились на самое ценное. Большую часть этого добра они быстро продадут или обменяют.
Штатный фотограф группы Игнат Горшеня продолжал снимать тела погибших охранников, следы, замки и пломбы, сорванные с дверей, — в общем, все то, что впоследствии могло пригодиться расследованию.
— Игнат, останешься здесь до окончания ревизии, — сказал ему Старцев. — Когда члены комиссии подпишут заключение, захватишь одну копию и привезешь в управление.
— Понял, Иван Харитонович. А вы?
— Мы отчаливаем на Петровку.
Сотрудники МУРа, входившие в состав оперативно-розыскных групп, трудились на выездах либо в общих кабинетах. Вне управления они осматривали места преступлений, опрашивали свидетелей, искали улики, случалось, что следили за подозреваемыми или проводили другие оперативные мероприятия. В кабинетах управления на Петровке их ждала рутинная работа: допросы задержанных и арестованных, заполнение документации, изучение архивных данных. Правда, иногда эта жуткая скука прерывалась довольно оживленными совещаниями, на которых обсуждался ход расследования. В бурных спорах зачастую и рождались самые гениальные идеи.
Большое по площади помещение, где подчиненные майора Старцева проводили половину рабочего времени, имело правильную, почти квадратную форму. По внешней длинной стене размещались три высоких окна, между ними стояли письменные столы. Вдоль других стен высились шкафы и сейфы с различной документацией. Таковых не было только в двух местах: у дальней торцевой стены, где стоял начальственный стол Старцева, и в дальнем от двери углу с небольшим закутком, ласково именуемым столовкой.
В закутке стоял кухонный стол, покрытый полосатой клеенкой, купленной в складчину. Что-то сотрудники принесли из дома, а все остальное тоже приобреталось на общие деньги. Электроплитка, алюминиевый чайник, кружки, ложки, нож, банка с сахаром, керамическая солонка. Под газеткой всегда имелся дежурный набор продуктов.
В настоящей столовой, расположенной на первом этаже управления, кормили только раз в сутки, и оперативники иногда просто не успевали там перекусить из-за срочных дел или выездов. К тому же рабочий день сыщиков был ненормированным. Когда того требовало дело, им приходилось пахать и по сорок восемь часов без продыху.
Поэтому НЗ в виде буханки хлеба, луковицы и парочки банок простеньких рыбных консервов всегда спасал. Случалось, что кто-то из офицеров приносил пирожки, испеченные супругой, шматок сала, добытый на рынке, или несколько пачек концентратов. Тогда в столовке устраивался самый настоящий праздник.
Курили опера здесь же, у открытых окон или форточек. А Старцев давно облюбовал подоконник среднего окна, где подолгу сиживал с папиросой во рту, обдумывая детали очередного расследования.
По заведенному обычаю, Иван появлялся на службе первым. Зафиксировав свой приход в журнале дежурного, он поднимался в кабинет, набирал в чайник воды, ставил его на плитку. Затем, прихрамывая на искалеченную ногу, открывал окна, дабы проветрить насквозь прокуренное помещение. Заварив свежий чаек, он топал по лестнице наверх, в кабинет комиссара Урусова. Там в ходе короткого десятиминутного совещания начальник МУРа знакомил старших оперативных групп и своих заместителей с криминальными новостями столицы, ставил задачи на рабочий день, отдавал распоряжения.
Вернувшись в отдел, Иван наливал в кружку горячего чая и усаживался на любимый подоконник. Наслаждаясь напитком и выкуривая папироску, он дожидался прихода подчиненных.
Бойко заглянул под крышку чайника, воткнул вилку от плитки в розетку, подпер стенку плечом и уверенно заявил:
— Это опять они. Лично у меня нет никаких сомнений в этом.
Пару минут назад Старцев покинул любимый подоконник и расхаживал по кабинету, разминая затекшую больную ногу. Егоров сидел за своим столом и через увеличительное стекло рассматривал фотографии, только что принесенные Горшеней из лаборатории. Баранцу была поручена бумажная работа, заполнение протоколов осмотра и опроса свидетелей.
На месте сейчас не было только Василькова и Кима. Александр на некоторое время стал Аверьяновым и уже несколько дней проживал в полуподвале Межевого проезда. Юный Костя Ким, хорошо знавший этот район, вел за ним осторожное наблюдение.
— И я склоняюсь к тому же выводу, — постукивая тростью о паркет, сказал Старцев. — Уж больно схож почерк. Следили, готовились. Тихой ночкой приехали, быстро обстряпали все делишки и смылись, не оставив следов.
Закончив изучение фотографий, Егоров откинулся на спинку стула и проронил:
— Они и есть. У ворот продовольственной базы сверкала лужа после вчерашнего дождика, помните?
— Ну.
— Так вот по ее краю остался след от покрышки колеса. Он очень уж похож на тот, который я заметил возле заводоуправления.
Около двух недель назад какая-то банда ночью проникла на территорию московской мебельной артели, убила сторожа и вскрыла рабочую кассу в помещении заводоуправления. Дождей тогда, равно как и луж, не было. Зато от продолжительной сухой и безветренной погоды повсюду лежала белесая пыль. Опытный Егоров приметил и запомнил отпечатки тех колес, а теперь сопоставил их со следами, оставленными на краю лужи.
Горшеня мигом извлек из своего фотоархива снимки двухнедельной давности. Опера расчистили от лишних бумаг центральный стол, разложили фотографии, сравнили их.
— Ну вот! Что я говорил? — сказал Егоров и полез в карман за портсигаром.
— Да, Василий, — уважительно произнес Иван. — Я всегда по-хорошему завидовал твоей зрительной памяти.
Бойко почесал затылок и подтвердил:
— Один и тот же протектор. Вне всяких сомнений.
Старцев продолжал хромать по проходу между столами, но в какой-то момент упал на ближайший стол, согнулся пополам, задрал штанину и начал неистово массировать больную ногу в районе голени и щиколотки.
— Ну, погодите, сволочи! — бубнил он в такт движениям. — Доберемся мы до вас. Самых отпетых к стенке поставим, остальных на лесоповал определим!
Подчиненные заволновались.
— Харитоныч, опять с ногой непорядок?
— Ноет, зараза. С ночи покоя не дает.
— Может, водкой растереть?
— Растирал уже. Бесполезно, — отмахнулся он. — Где же Костя, а? Почему не появляется, даже не звонит?
— Да рано еще, — сказал Егоров и поглядел на часы. — Он в обед докладывает и ближе к вечеру.
Бойко подлетел к столовке, распахнул дверки стола, достал из загашника початую бутылку водки, плеснул немного в кружку, подал Старцеву.
— Глотни, Харитоныч, обезболивающего.
Иван опрокинул в себя водку, занюхал рукавом, расправил штанину, печально улыбнулся и произнес:
— А ведь доктора обещали, что через год после ранения нога восстановится. Скоро уже два будет. Вот и верь им после этого.
В ночь с 6 на 7 июня 1943 года разведгруппа Василькова выполнила задание штаба дивизии и возвращалась в расположение своих войск. Дивизия держала оборону по линии восточного пригорода Рыльска и нуждалась в свежей информации о составе и численности немецкой группировки, противостоящей ей.
Разведчики перемещались в основном в темное время суток, прошли сложным маршрутом, добыли нужные сведения. Теперь они намеревались перейти линию фронта, но при отсутствии луны на облачном небе никак не могли отыскать нужный ориентир — высокую березу, одиноко стоящую на краю поля.
Это бескрайнее поле, разделявшее позиции противников, было полностью заминировано. Накануне своей вылазки в немецкий тыл разведчикам Василькова пришлось несколько ночей подряд скрытно покидать наши окопы, искать и обезвреживать противопехотные мины. Образовавшийся коридор они обозначили малозаметными вешками коротких веток, воткнутых в землю. К этому коридору Александр и вел своих товарищей.
С ходу выйти на ориентир не вышло. В конце овражка, по которому бойцы топали к берегу реки Сейм, они вдруг заметили щелевые огни и услышали тарахтение мотоциклетных моторов. Васильков увел группу в сторону. Разведчики взобрались по склону, углубились в лесок, посовещались и решили идти к реке не оврагом, а другой дорогой. С той самой минуты все и пошло наперекосяк.
Почти у каждого бойца группы имелся электрический фонарь, но включать их Васильков категорически запретил. Слишком велик был риск нарваться на немецкий патруль. Поэтому Сейм разведчики форсировали в незнакомом месте. Они выбрались на другой берег, двинулись вдоль реки в поисках заветного ориентира, по пути натыкались на незнакомые лесистые островки, заросли камышей, заводи. Через некоторое время солдатам стало казаться, будто они пошли в другую сторону и заплутали.
Поиски одинокой березы длились около двух часов. Когда разведчики наконец-то нашли ее, им уже нужно было торопиться. До рассвета оставалось не более тридцати минут. Кто-то перекрестился и прошептал молитву, кто-то вспомнил родню. В общем, обняли бойцы землю-матушку и поползли по коридору к своим позициям.
Им предстояло одолеть метров четыреста. Задача не была бы сложной, кабы время от времени на немецких позициях не вспыхивал десяток ярких прожекторов. Желтоватые лучи в абсолютной тишине хищно скользили по траве. Едва фрицы замечали нечто подозрительное, как тишина разрывалась дробным стуком пулеметов. С минуту пули косили траву, вспахивали землю, потом снова наступала тишина.
Первым по коридору пополз сержант Курочкин. Он сам обозначал его границы ветками, когда группа производила разминирование, посему Васильков и послал его лидером. Сам командир держался вторым, за ним следовали остальные бойцы. Замыкал движение Иван Старцев.
Ползли они ровно, без остановок. Так и добрались бы до цели, если бы обширное пространство вновь не озарилось яркими лучами немецких прожекторов.
— Замерли! — приказал Александр.
Разведчики замерли, вжались в траву. Каждый мысленно поминал фрицев последними словами и надеялся на то, что бог его милует.
Бог миловал всех, за исключением здоровяка родом из Одессы по фамилии Сидоренко. Пуля клюнула его, задела какой-то жизненно важный орган, боец вскрикнул. Товарищи сразу поняли, что дело дрянь. Терпеливый одессит зря стонать не будет.
Ближе других к раненому оказался Старцев.
Пуля попала в бок, разворотила печень. Такое ранение всегда очень болезненно и крайне опасно из-за быстрой и обильной кровопотери. Здоровяк держался за живот, сдавленно мычал и крутился на одном месте.
Пулеметы затихли, но снопы яркого света продолжали беззвучно скользить поблизости. Иван добрался до товарища, обхватил его руками, навалился. Да где там! Сидоренко рядом с ним выглядел богатырем, в плечах был шире и весил пуда на три больше. Он дернулся, сломал вешку, торчащую в земле, и оказался за пределами безопасного коридора.
Васильков отправил на помощь Ивану еще двух бойцов, но те не успели. В темноте грохнул взрыв. Опять застучали пулеметы, ночную тьму прорезали огненные трассы.
Теперь разведчики не стали вжиматься в землю. Они схватили своих раненых товарищей и поволокли их к первой линии окопов.
То обстоятельство, что они добрались до своих в целости и сохранности, было похоже на чудо. Васильков выкрикнул пароль, помог сержанту подтащить Ивана к окопу, перемахнул через бруствер, упал на дно окопа, отдышался.
Сидоренко и Старцева разведчики передали в руки санинструкторам, те сразу переправили их в ближайший прифронтовой госпиталь.
Через час Васильков докладывал в штабе дивизии о результатах рейда разведгруппы, а на следующий день уже готовился к новой вылазке. Фронтовые будни шли своим чередом, и о судьбе друга он так ничего и не узнал, хотя много раз пытался это сделать через медицинскую службу и полкового комиссара.
В окрестностях города Рыльска готовилось масштабное контрнаступление, посему начальству было не до взводных. Медики тоже работали в поте лица, не знали, куда отправляли раненых из прифронтовых госпиталей.
Лишь через год офицер, проходивший лечение в эвакогоспитале, расположенном в городе Мичуринске, поведал Василькову о встрече там со Старцевым. У одессита Сидоренко и Ивана Старцева были довольно сложные ранения. Оба они были отправлены в Мичуринск на следующий день после возвращения группы разведчиков с задания.
Могучий организм одессита без проблем справился с проникающим ранением. Сидоренко прошел полный курс лечения и реабилитации, побывал в краткосрочном отпуске и снова отправился на фронт.
С Иваном вышло иначе. Осколки противопехотной мины здорово искалечили его ногу, раздробили кости и суставы, разорвали связки и мышцы. После парочки операций военные врачи вознамерились ампутировать ногу едва ли не по колено. Однако один из них настоял на продолжении лечения. В результате Старцев лишился только нескольких костей ступни.
Перед выпиской из госпиталя Иван получил орден «Красной звезды» и новенькие деревянные костыли, ибо передвигаться без этаких вот вспомогательных приспособлений первое время просто не мог. Осенью сорок третьего он вернулся в родную Москву и почти сразу отправился в отдел кадров МУРа. Старцев хотел быть в самой гуще событий, по-прежнему рисковать и бороться с противником, пусть и живущим в одном с ним городе.
В начале Великой Отечественной войны на фронт было отправлено более половины сотрудников московской милиции. В общей сложности из участковых, следователей, оперативников и пожарных было сформировано пятнадцать стрелковых дивизий НКВД, успешно воевавших на разных фронтах.
На освободившиеся должности брали пожилых мужчин или женщин, но это не давало особого эффекта. Ведь этим людям приходилось выполнять двойную работу: искоренять расплодившийся бандитизм и уничтожать фашистских диверсантов. Поэтому уже в 1942 году на службу в московскую милицию начали охотно брать офицеров, старшин и сержантов, комиссованных из армии.
Так Иван Старцев и стал сотрудником МУРа.
Все сотрудники группы Старцева занимались своими делами, стремились хоть немного приблизить разгром обнаглевшей банды. Каждый из них при этом время от времени поглядывал на часы. За работой минул обед, близился вечер, а вестей от Константина Кима по-прежнему не было. Черный телефонный аппарат упрямо молчал с самого утра.
Сильнее других переживал Иван Харитонович. Виду он старался не показывать, однако коллеги все замечали и понимали, насколько ему тяжело.
Неуловимая банда на протяжении последнего месяца появлялась и оставляла кровавые следы то в центре Москвы, то на ее окраинах. Действия бандитов невозможно было просчитать — сберкассы, рабочие артели, ювелирные, продуктовые и галантерейные магазины, ломбарды. Погиб молодой оперативник Аркадий, исполнявший роль таксиста. Теперь вот еще прибавилась и продовольственная база Северного вокзала.
Начальство серчало и торопило, потому как над ним имелось другое, куда более высокое. Оно тоже негодовало.
Каждое утро, приходя на короткое совещание в кабинет комиссара Урусова, Старцев докладывал ему о ходе оперативного расследования.
И каждое утро комиссар поторапливал:
Основная работа сыщиков по осмотру места преступления, фиксации тел и следов была вскоре закончена. Результаты внеплановой ревизии интересовали Старцева гораздо меньше, чем все остальное. Какая разница, сколько будет значиться в документах украденных вещей и ящиков с продовольствием? Бандиты наверняка позарились на самое ценное. Большую часть этого добра они быстро продадут или обменяют.
Штатный фотограф группы Игнат Горшеня продолжал снимать тела погибших охранников, следы, замки и пломбы, сорванные с дверей, — в общем, все то, что впоследствии могло пригодиться расследованию.
— Игнат, останешься здесь до окончания ревизии, — сказал ему Старцев. — Когда члены комиссии подпишут заключение, захватишь одну копию и привезешь в управление.
— Понял, Иван Харитонович. А вы?
— Мы отчаливаем на Петровку.
Сотрудники МУРа, входившие в состав оперативно-розыскных групп, трудились на выездах либо в общих кабинетах. Вне управления они осматривали места преступлений, опрашивали свидетелей, искали улики, случалось, что следили за подозреваемыми или проводили другие оперативные мероприятия. В кабинетах управления на Петровке их ждала рутинная работа: допросы задержанных и арестованных, заполнение документации, изучение архивных данных. Правда, иногда эта жуткая скука прерывалась довольно оживленными совещаниями, на которых обсуждался ход расследования. В бурных спорах зачастую и рождались самые гениальные идеи.
Большое по площади помещение, где подчиненные майора Старцева проводили половину рабочего времени, имело правильную, почти квадратную форму. По внешней длинной стене размещались три высоких окна, между ними стояли письменные столы. Вдоль других стен высились шкафы и сейфы с различной документацией. Таковых не было только в двух местах: у дальней торцевой стены, где стоял начальственный стол Старцева, и в дальнем от двери углу с небольшим закутком, ласково именуемым столовкой.
В закутке стоял кухонный стол, покрытый полосатой клеенкой, купленной в складчину. Что-то сотрудники принесли из дома, а все остальное тоже приобреталось на общие деньги. Электроплитка, алюминиевый чайник, кружки, ложки, нож, банка с сахаром, керамическая солонка. Под газеткой всегда имелся дежурный набор продуктов.
В настоящей столовой, расположенной на первом этаже управления, кормили только раз в сутки, и оперативники иногда просто не успевали там перекусить из-за срочных дел или выездов. К тому же рабочий день сыщиков был ненормированным. Когда того требовало дело, им приходилось пахать и по сорок восемь часов без продыху.
Поэтому НЗ в виде буханки хлеба, луковицы и парочки банок простеньких рыбных консервов всегда спасал. Случалось, что кто-то из офицеров приносил пирожки, испеченные супругой, шматок сала, добытый на рынке, или несколько пачек концентратов. Тогда в столовке устраивался самый настоящий праздник.
Курили опера здесь же, у открытых окон или форточек. А Старцев давно облюбовал подоконник среднего окна, где подолгу сиживал с папиросой во рту, обдумывая детали очередного расследования.
По заведенному обычаю, Иван появлялся на службе первым. Зафиксировав свой приход в журнале дежурного, он поднимался в кабинет, набирал в чайник воды, ставил его на плитку. Затем, прихрамывая на искалеченную ногу, открывал окна, дабы проветрить насквозь прокуренное помещение. Заварив свежий чаек, он топал по лестнице наверх, в кабинет комиссара Урусова. Там в ходе короткого десятиминутного совещания начальник МУРа знакомил старших оперативных групп и своих заместителей с криминальными новостями столицы, ставил задачи на рабочий день, отдавал распоряжения.
Вернувшись в отдел, Иван наливал в кружку горячего чая и усаживался на любимый подоконник. Наслаждаясь напитком и выкуривая папироску, он дожидался прихода подчиненных.
Бойко заглянул под крышку чайника, воткнул вилку от плитки в розетку, подпер стенку плечом и уверенно заявил:
— Это опять они. Лично у меня нет никаких сомнений в этом.
Пару минут назад Старцев покинул любимый подоконник и расхаживал по кабинету, разминая затекшую больную ногу. Егоров сидел за своим столом и через увеличительное стекло рассматривал фотографии, только что принесенные Горшеней из лаборатории. Баранцу была поручена бумажная работа, заполнение протоколов осмотра и опроса свидетелей.
На месте сейчас не было только Василькова и Кима. Александр на некоторое время стал Аверьяновым и уже несколько дней проживал в полуподвале Межевого проезда. Юный Костя Ким, хорошо знавший этот район, вел за ним осторожное наблюдение.
— И я склоняюсь к тому же выводу, — постукивая тростью о паркет, сказал Старцев. — Уж больно схож почерк. Следили, готовились. Тихой ночкой приехали, быстро обстряпали все делишки и смылись, не оставив следов.
Закончив изучение фотографий, Егоров откинулся на спинку стула и проронил:
— Они и есть. У ворот продовольственной базы сверкала лужа после вчерашнего дождика, помните?
— Ну.
— Так вот по ее краю остался след от покрышки колеса. Он очень уж похож на тот, который я заметил возле заводоуправления.
Около двух недель назад какая-то банда ночью проникла на территорию московской мебельной артели, убила сторожа и вскрыла рабочую кассу в помещении заводоуправления. Дождей тогда, равно как и луж, не было. Зато от продолжительной сухой и безветренной погоды повсюду лежала белесая пыль. Опытный Егоров приметил и запомнил отпечатки тех колес, а теперь сопоставил их со следами, оставленными на краю лужи.
Горшеня мигом извлек из своего фотоархива снимки двухнедельной давности. Опера расчистили от лишних бумаг центральный стол, разложили фотографии, сравнили их.
— Ну вот! Что я говорил? — сказал Егоров и полез в карман за портсигаром.
— Да, Василий, — уважительно произнес Иван. — Я всегда по-хорошему завидовал твоей зрительной памяти.
Бойко почесал затылок и подтвердил:
— Один и тот же протектор. Вне всяких сомнений.
Старцев продолжал хромать по проходу между столами, но в какой-то момент упал на ближайший стол, согнулся пополам, задрал штанину и начал неистово массировать больную ногу в районе голени и щиколотки.
— Ну, погодите, сволочи! — бубнил он в такт движениям. — Доберемся мы до вас. Самых отпетых к стенке поставим, остальных на лесоповал определим!
Подчиненные заволновались.
— Харитоныч, опять с ногой непорядок?
— Ноет, зараза. С ночи покоя не дает.
— Может, водкой растереть?
— Растирал уже. Бесполезно, — отмахнулся он. — Где же Костя, а? Почему не появляется, даже не звонит?
— Да рано еще, — сказал Егоров и поглядел на часы. — Он в обед докладывает и ближе к вечеру.
Бойко подлетел к столовке, распахнул дверки стола, достал из загашника початую бутылку водки, плеснул немного в кружку, подал Старцеву.
— Глотни, Харитоныч, обезболивающего.
Иван опрокинул в себя водку, занюхал рукавом, расправил штанину, печально улыбнулся и произнес:
— А ведь доктора обещали, что через год после ранения нога восстановится. Скоро уже два будет. Вот и верь им после этого.
В ночь с 6 на 7 июня 1943 года разведгруппа Василькова выполнила задание штаба дивизии и возвращалась в расположение своих войск. Дивизия держала оборону по линии восточного пригорода Рыльска и нуждалась в свежей информации о составе и численности немецкой группировки, противостоящей ей.
Разведчики перемещались в основном в темное время суток, прошли сложным маршрутом, добыли нужные сведения. Теперь они намеревались перейти линию фронта, но при отсутствии луны на облачном небе никак не могли отыскать нужный ориентир — высокую березу, одиноко стоящую на краю поля.
Это бескрайнее поле, разделявшее позиции противников, было полностью заминировано. Накануне своей вылазки в немецкий тыл разведчикам Василькова пришлось несколько ночей подряд скрытно покидать наши окопы, искать и обезвреживать противопехотные мины. Образовавшийся коридор они обозначили малозаметными вешками коротких веток, воткнутых в землю. К этому коридору Александр и вел своих товарищей.
С ходу выйти на ориентир не вышло. В конце овражка, по которому бойцы топали к берегу реки Сейм, они вдруг заметили щелевые огни и услышали тарахтение мотоциклетных моторов. Васильков увел группу в сторону. Разведчики взобрались по склону, углубились в лесок, посовещались и решили идти к реке не оврагом, а другой дорогой. С той самой минуты все и пошло наперекосяк.
Почти у каждого бойца группы имелся электрический фонарь, но включать их Васильков категорически запретил. Слишком велик был риск нарваться на немецкий патруль. Поэтому Сейм разведчики форсировали в незнакомом месте. Они выбрались на другой берег, двинулись вдоль реки в поисках заветного ориентира, по пути натыкались на незнакомые лесистые островки, заросли камышей, заводи. Через некоторое время солдатам стало казаться, будто они пошли в другую сторону и заплутали.
Поиски одинокой березы длились около двух часов. Когда разведчики наконец-то нашли ее, им уже нужно было торопиться. До рассвета оставалось не более тридцати минут. Кто-то перекрестился и прошептал молитву, кто-то вспомнил родню. В общем, обняли бойцы землю-матушку и поползли по коридору к своим позициям.
Им предстояло одолеть метров четыреста. Задача не была бы сложной, кабы время от времени на немецких позициях не вспыхивал десяток ярких прожекторов. Желтоватые лучи в абсолютной тишине хищно скользили по траве. Едва фрицы замечали нечто подозрительное, как тишина разрывалась дробным стуком пулеметов. С минуту пули косили траву, вспахивали землю, потом снова наступала тишина.
Первым по коридору пополз сержант Курочкин. Он сам обозначал его границы ветками, когда группа производила разминирование, посему Васильков и послал его лидером. Сам командир держался вторым, за ним следовали остальные бойцы. Замыкал движение Иван Старцев.
Ползли они ровно, без остановок. Так и добрались бы до цели, если бы обширное пространство вновь не озарилось яркими лучами немецких прожекторов.
— Замерли! — приказал Александр.
Разведчики замерли, вжались в траву. Каждый мысленно поминал фрицев последними словами и надеялся на то, что бог его милует.
Бог миловал всех, за исключением здоровяка родом из Одессы по фамилии Сидоренко. Пуля клюнула его, задела какой-то жизненно важный орган, боец вскрикнул. Товарищи сразу поняли, что дело дрянь. Терпеливый одессит зря стонать не будет.
Ближе других к раненому оказался Старцев.
Пуля попала в бок, разворотила печень. Такое ранение всегда очень болезненно и крайне опасно из-за быстрой и обильной кровопотери. Здоровяк держался за живот, сдавленно мычал и крутился на одном месте.
Пулеметы затихли, но снопы яркого света продолжали беззвучно скользить поблизости. Иван добрался до товарища, обхватил его руками, навалился. Да где там! Сидоренко рядом с ним выглядел богатырем, в плечах был шире и весил пуда на три больше. Он дернулся, сломал вешку, торчащую в земле, и оказался за пределами безопасного коридора.
Васильков отправил на помощь Ивану еще двух бойцов, но те не успели. В темноте грохнул взрыв. Опять застучали пулеметы, ночную тьму прорезали огненные трассы.
Теперь разведчики не стали вжиматься в землю. Они схватили своих раненых товарищей и поволокли их к первой линии окопов.
То обстоятельство, что они добрались до своих в целости и сохранности, было похоже на чудо. Васильков выкрикнул пароль, помог сержанту подтащить Ивана к окопу, перемахнул через бруствер, упал на дно окопа, отдышался.
Сидоренко и Старцева разведчики передали в руки санинструкторам, те сразу переправили их в ближайший прифронтовой госпиталь.
Через час Васильков докладывал в штабе дивизии о результатах рейда разведгруппы, а на следующий день уже готовился к новой вылазке. Фронтовые будни шли своим чередом, и о судьбе друга он так ничего и не узнал, хотя много раз пытался это сделать через медицинскую службу и полкового комиссара.
В окрестностях города Рыльска готовилось масштабное контрнаступление, посему начальству было не до взводных. Медики тоже работали в поте лица, не знали, куда отправляли раненых из прифронтовых госпиталей.
Лишь через год офицер, проходивший лечение в эвакогоспитале, расположенном в городе Мичуринске, поведал Василькову о встрече там со Старцевым. У одессита Сидоренко и Ивана Старцева были довольно сложные ранения. Оба они были отправлены в Мичуринск на следующий день после возвращения группы разведчиков с задания.
Могучий организм одессита без проблем справился с проникающим ранением. Сидоренко прошел полный курс лечения и реабилитации, побывал в краткосрочном отпуске и снова отправился на фронт.
С Иваном вышло иначе. Осколки противопехотной мины здорово искалечили его ногу, раздробили кости и суставы, разорвали связки и мышцы. После парочки операций военные врачи вознамерились ампутировать ногу едва ли не по колено. Однако один из них настоял на продолжении лечения. В результате Старцев лишился только нескольких костей ступни.
Перед выпиской из госпиталя Иван получил орден «Красной звезды» и новенькие деревянные костыли, ибо передвигаться без этаких вот вспомогательных приспособлений первое время просто не мог. Осенью сорок третьего он вернулся в родную Москву и почти сразу отправился в отдел кадров МУРа. Старцев хотел быть в самой гуще событий, по-прежнему рисковать и бороться с противником, пусть и живущим в одном с ним городе.
В начале Великой Отечественной войны на фронт было отправлено более половины сотрудников московской милиции. В общей сложности из участковых, следователей, оперативников и пожарных было сформировано пятнадцать стрелковых дивизий НКВД, успешно воевавших на разных фронтах.
На освободившиеся должности брали пожилых мужчин или женщин, но это не давало особого эффекта. Ведь этим людям приходилось выполнять двойную работу: искоренять расплодившийся бандитизм и уничтожать фашистских диверсантов. Поэтому уже в 1942 году на службу в московскую милицию начали охотно брать офицеров, старшин и сержантов, комиссованных из армии.
Так Иван Старцев и стал сотрудником МУРа.
Все сотрудники группы Старцева занимались своими делами, стремились хоть немного приблизить разгром обнаглевшей банды. Каждый из них при этом время от времени поглядывал на часы. За работой минул обед, близился вечер, а вестей от Константина Кима по-прежнему не было. Черный телефонный аппарат упрямо молчал с самого утра.
Сильнее других переживал Иван Харитонович. Виду он старался не показывать, однако коллеги все замечали и понимали, насколько ему тяжело.
Неуловимая банда на протяжении последнего месяца появлялась и оставляла кровавые следы то в центре Москвы, то на ее окраинах. Действия бандитов невозможно было просчитать — сберкассы, рабочие артели, ювелирные, продуктовые и галантерейные магазины, ломбарды. Погиб молодой оперативник Аркадий, исполнявший роль таксиста. Теперь вот еще прибавилась и продовольственная база Северного вокзала.
Начальство серчало и торопило, потому как над ним имелось другое, куда более высокое. Оно тоже негодовало.
Каждое утро, приходя на короткое совещание в кабинет комиссара Урусова, Старцев докладывал ему о ходе оперативного расследования.
И каждое утро комиссар поторапливал: