Я стиснула зубы и повернулась к отцу.

– Поклянись мне Богом, что отпустишь Гэбриэла. И больше не будешь давать наркотики Рейчел. Поклянись.

– Клянусь, – ответил отец. – Ради такого дела…

– Кристи! – взревел Харт, раскачиваясь на стуле. – Твоя жертва будет напрасной! Зачем ты хочешь спасти меня? Я никогда не любил тебя. Никогда. У меня не получалось испытывать к тебе ничего, кроме жалости и банальной похоти.

Флинт подошел ко мне, и я вздрогнула, когда его пальцы сжали мое плечо. На груди Флинта болтался крестик на нитке, и отчего-то мне захотелось сорвать его.

– Когда ты ушла, я занялся с Эммой любовью! Слышишь? – выпалил Харт. – Прямо на том самом месте, где забавлялся с тобой за минуту до ее прихода. И еще я был с ней в ту ночь, когда тебя похитили Стаффорды. Пока ты ждала меня дома с ужином, я трахал другую в гостиничном номере.

– Гэбриэл, пожалуйста…

– Этого по-прежнему не достаточно, чтобы тупая овечка внутри тебя поверила? – хрипло рассмеялся он. – Я всегда, всегда был со Стаффордами заодно. Дэмиен – мой сводный брат. Почему, думаешь, я не явился за тобой, когда он похитил тебя? Потому что мне было все равно. И еще у меня были дела поважнее. С Эммой.

– Замолчи! – заорала я ему, стряхивая с себя руку Флинта и отскакивая от мерзкого старика. – Не делай все хуже, чем оно есть! Я хочу сохранить в сердце любовь к тебе, а не ненависть, идиот!

– Боже, какая драма, – улыбнулся мой отец. – Флинт, ты слыхал?

– Когда ты узнала, что я по-прежнему работаю на Джо, и предложила мне проваливать, знаешь, что я испытал? Счастье! Счастье наконец свалить и не изображать влюбленного. Вернуться в город и жить так, как жил раньше. Что ты хочешь доказать своей жертвенностью? Зачем ты отдаешь ребенка во имя меня? Ведь я все равно не буду тебя любить, так хотя бы дочь будет. Ты все равно не добьешься меня. Мы не будем вместе. Дурочка, ты предашь единственное существо, которое могло бы любить тебя!

– Значит, единственное? – переспросила я, утирая слезы.

– Да! Хотя чего ждать от аспида, который предает всех вокруг, – усмехнулся Харт, сплевывая кровь. – Свой клан, свою семью, а теперь вот и свое дитя.

– Сукин сын, – выдохнула я. Глаза жгло, слезы покатились по лицу. – Какой же ты сукин сын! Да катись ты к черту!

Я повернулась к отцу, утирая катившиеся по лицу слезы:

– Сними с меня наручники! Я хочу просто врезать ему! Врезать ему за все! Подонок!

Отец расстегнул мои наручники, блаженно улыбаясь и явно предвкушая зрелище. Я подошла к Харту и пнула ножку стула, к которому тот был привязан.

– Ты хотел сделать мне больно? У тебя получилось. А теперь я сделаю больно тебе. Сначала отрежу твой язык, чтобы ты больше никогда не смел называть меня аспидом. А потом член, чтоб ты больше не смог трахать эту паршивую суку! Отец, дай мне нож!

Он недолго думая протянул мне клинок – тот самый, которым угрожал мне. Я взяла нож, разглядывая Харта в упор.

– Лучше просто перережь ему горло, – сказал мне отец, склонился над Хартом, схватил его за волосы и откинул голову. Пытки доставляли моему отцу удовольствие. Кто знает, может, именно по этой причине внашем доме было так много распятий и картин, изображавших ад…

Гэбриэл смотрел на меня расширенными красными глазами. Но в них не было ужаса, только бесконечная усталость. И еще любовь. Словно умереть от моей руки было бы для него счастьем и избавлением.

Я сжала нож крепко-крепко. Он больше не был вещью, предметом – теперь он был продолжением меня. Смертоносным жалом, заточенным когтем, острым клыком. Последним шансом на спасение. Я задержала дыхание, резко развернулась, и моя рука, словно атакующая змея в броске, вонзила нож в живое тело, в живую плоть…

Кровь хлынула на мои руки. Отец потерял равновесие и рухнул на колени, прижав ладонь к шее. По подвалу раскатился его хрип, кровь заклокотала в его горле.

Я осела на пол, не в силах поверить в то, что сделала.

Я убила своего отца.

Я его убила, как в том страшном предсказании, о котором он то и дело вспоминал…

– Кристи, – послышался голос Харта. – Кристи, не смотри на него. Дай мне нож!

Отец глядел на меня расширенными от ужаса глазами, прижимая руку к горлу. Сквозь пальцы жирными густыми потеками струилась кровь. Его футболка на груди стала черной и блестящей. Он пытался что-то сказать мне, но вместо слов изо рта его тоже вытекала кровь.

– Кристи! – взревел Харт за моей спиной. – Бога ради! Не смотри туда! Думай о ребенке!

Я помогла Харту освободиться, взялась за затянутые на его запястьях веревки, но мои руки так тряслись, что я смогла распилить только одну из них. Потом нож упал на пол, и, наклонившись за ним, я больше не смогла подняться. Все вокруг словно потонуло во мраке.

Кажется, я на пару минут потеряла сознание, потому что не могла вспомнить, как оказалась у Харта на груди. Он уже донес меня до ступеней, ведущих наверх из подвала, прижав к себе так крепко, что я едва могла дышать.

Потом он остановился у первой ступени, сел и стал приводить меня в чувство. У него не осталось сил тащить меня наверх. Ему нужно было, чтобы я попыталась встать, но мои ноги внезапно превратились в два капроновых чулка, набитых тряпьем.

– Кристи, – хрипло зашептал он, погладил мое лицо, заглянул в глаза, которые мне стоило огромных усилий держать открытыми. Его губы были так разбиты, что я даже не могла бы поцеловать его: побоялась бы, что причиню лишнюю боль. Его глаза так затекли и распухли, что сейчас я бы с трудом угадала их цвет. Кожа была почти черной от гематом…

– Детка, нам нужно уйти отсюда. Сейчас. Прошу тебя.

– Я убила его, Гэбриэл…

– Ты спасла себя и свою дочь! И меня. И бог знает еще сколько людей! Кристи, моя девочка, тебе нужно помочь мне. – Он взял меня за подбородок и развернул к себе мое лицо, которое снова и снова поворачивалось к тому месту, где в луже крови лежал мой отец.

– Ты спасла нас всех, и я люблю тебя за твою отчаянную смелость, слышишь? – снова сказал Харт. – Люблю тебя. Бесконечно. Когда придет время и мы отправимся на небеса, ты будешь не просто ангелом. Архангелом. Но это будет не сегодня и не завтра, а через много-много лет. Поняла? Идем. Нам нужно уйти отсюда…


Харт обнял меня за плечи, но стоило нам подняться, и мы услышали металлический щелчок затвора. Чья-то длинная тень упала нам под ноги. На лестнице, ведущей в подвал, стояла Рейчел с оружием в вытянутой руке. На ней была длинная рубашка, облепившая ее тело, свет лился из открытой за ее спиной двери, и казалось, что вся она окутана сиянием, как ангел, который явился за нами. Черное дуло – око вечности – смотрело прямо на нас.

– Рейчел, опусти оружие, – сказал Харт, закрывая меня своим телом, заталкивая меня трясущимися руками за свою спину. – Это не то, что ты думаешь. Это была самозащита… Рейчел!

Удушающая паника сжала мое горло. Я почувствовала, как моя дочь шевельнулась внутри. Ей тоже было страшно, мой страх передался ей тоже… В последней попытке успокоить ее я обняла рукой живот, шепча ей, что все будет хорошо. Что мы вместе, а остальное уже не важно. Ничто не важно. Ни направленное на нас дуло пистолета. Ни судьба-психопатка, которая не выпустит нас отсюда. Ни смерть, что ходила все эти годы по моим пятам и вот наконец догнала…

Мы все равно будем вместе. Живые или мертвые.

– Рейчел, – повторил Харт, бросаясь к моей мачехе, но больше ничего не успел сказать.

Грохнул выстрел, потом второй. Сизый дым окутал нас. Мой ребенок испуганно дернулся внутри.

Ты можешь изгнать меня, Господи, в преисподнюю. Можешь не пустить на порог рая. Можешь наказать, как только хочешь, за непокорность, за отречение, за то, что перестала в тебя верить. Но Габриэлла чище Твоего самого чистого ангела. Она прекраснее всего, что есть в Твоем раю, и невиннее всех праведников вместе взятых.

И ее Ты не можешь не принять!





Глава 20





Агнес


Больше всего на свете я ненавижу похороны, потому что похороны – это скучно и грустно. А иногда еще и страшно, если некростилист оказывается не слишком умелым. Помню, что дедушку он разукрасил так, что дедушка стал похож на инопланетянина. Хорошая часть – только та, где все собираются после похорон, пьют вино, едят пирожные и разговаривают обо всем на свете: о покойнике; о том, как несправедлив и страшен мир; о Боге, который в один прекрасный день за всех нас отомстит; и, конечно же, о Стаффордах. Ужасных и опасных Стаффордах, которые не успокоятся, пока все МакАлистеры не лягут в землю.

Иногда я думаю, можно ли жить так, чтобы больше никогда не надевать траурные платья. Чтобы люди умирали так редко, что между похоронами проходили бы годы. Чтобы те, кого мы любим, не оставляли нас и не уходили к Богу. Разве мало Богу тех, кто уже умер?

Когда Кристи пришла в наш дом, я видела, как папа встретил ее. Как он повел ее на кухню, а затем в подвал. В подвале папа мучил демона, которого поймал на охоте. Он так сказал. Я ни разу не видела его, но слышала его крики последние четыре ночи. Иногда он кричал так страшно, что я затыкала уши и бежала к маме в постель. Но мама очень сильно приболела. Так тяжело, что не могла говорить со мной. Я не выдержала и позвонила Кристи, хотя мне запрещали это делать. А когда Кристи приехала, я пожалела, что позвала ее. Папа давно разлюбил Кристи. Называл ее змеей и аспидом. Снял со стен ее фотографии. Закрыл на ключ ее комнату, в которой она когда-то жила, и дверь заколотил досками.

Когда она исчезла в подвале, мне стало так страшно, что я снова взялась за телефон. И позвонила в службу спасения. Мне понравилась милая леди, которая сняла трубку на том конце. Я рассказала ей все: про папу, у которого последние четыре дня вся одежда в крови; про демона, которого он поймал и пытает; про маму, которая спит с закрытыми глазами и которой мистер Флинт дает какие-то лекарства; про Кристи, которая ушла в подвал вместе с наручниками на руках. Леди попросила наш адрес и сказала, что к нам в гости скоро приедут спасатели. Только мне нужно будет открыть им дверь. Я сказала, что даже если смогу открыть дверь, то, скорей всего, спасатели до нее не дойдут, потому что территорию дома охраняют наши охранники, у них оружие и они никогда сюда никого не пустят, даже спасателей.

Тогда милая леди сказала, что спасатели справятся, их будет много. Спросила у меня, сколько машин я хочу. Я сказала, что десять! И она рассмеялась и сказала, что, так и быть, она вызовет десять машин. Пока я говорила с ней, демон снова начала кричать в подвале. Леди просила меня не класть трубку и оставаться с ней на линии, но я вдруг увидела в дверях маму. Она была бледной, ее шатало, но зато она уже стояла на ногах! Кажется, подействовала та таблетка из голубой бутылочки, которую Кристи посоветовала дать ей.

– С кем ты говоришь? – спросила она хрипло.

– С леди из службы спасения, – сказала я.

Мама нажала кнопку вызова охраны на стене и по связи сказала им отпереть ворота. Сейчас же. И впустить скорую, которая скоро приедет.

Я аж запрыгала от радости! Маму послушаются все, даже охрана!

Из подвала снова послышались хрипы и крики. Мне стало так страшно, что я выронила телефон из рук. Мама вынула пистолет, который прятала под ночной рубашкой, и пошла на голос. Я вцепилась в нее руками, умоляя не ходить туда, но она велела мне взять телефон, продолжить разговор с леди из службы спасения и идти в сад. И как только я увижу спасателей, я должна буду рассказать им, где подвал.

Я не хотела оставлять ее, но мама сказала, что все будет хорошо. Что Бог всегда рядом с храбрыми. Она обняла меня, а я обняла ее. Уже когда я сидела в саду и разговаривала с леди из службы спасения, я услышала выстрелы. С таким звуком стрелял мамин пистолет. Она часто тренировалась стрелять в саду, училась сбивать шишки с самых высоких сосновых ветвей, так что я хорошо запомнила его звук.

Я зажмурилась и зашептала Богу молитву, прося Его защитить маму, папу, Кристи и даже того демона, которого мучил папа. Я хотела спасти их всех. Мне надоело ходить на похороны…

Спасатели приехали быстрее, чем я закончила молитву. С ними были врачи. Меня подхватил на руки полицейский с большими белыми усами. Он сказал мне по секрету, что он Санта-Клаус и в полицию устроился, потому что устал развозить подарки. И с большим животом он больше не пролезает в трубу. И оленей так эксплуатировать – это негуманно. В общем, он был совершенно не страшный, и я смеялась над его шутками. Он велел мне закрыть глаза, когда из дома выносили мертвых и раненых, но я все равно увидела всех. Кстати, мертвого легко отличить от раненого. Мертвого кладут в большую сумку с молнией, и его лица больше не видно. А раненых выносят на носилках с кислородными масками на лице.

Из дома вынесли две сумки и две носилки. Я не разглядела, кто ранен, а кто мертв. Спросила у Санты, где моя мама, и он сказал, что с ней все хорошо. Потом он достал рацию и спросил у рации, как у нее дела.

– Двое мертвых, и двоих везем в больницу, сэр, – ответила рация. – Как там маленькая героиня? Передайте ей, что ее мама в порядке.

– О боже! – воскликнула я. – Мама! Когда мне можно ее увидеть? Ее, и Кристи, и папу!

– Скоро, – ответил Санта, щелкая меня по носу. – Совсем скоро.

Он еще немного поговорил с рацией и отключился.

– Вы можете сказать мне, кто в тех пакетах? – спросила я у Санты очень тихо. – Кто умер?

Санта не стал мне врать, что там не мертвецы вовсе, а подарки к Рождеству или еда для оленей. Он сказал мне правду и сразу понравился мне за это еще больше.

– Мне не сказали, – ответил он. – Но одно я знаю точно: те, кого мы любим, никогда не умрут. Они всегда будут жить с нами в наших сердцах.

Только несколько дней спустя я узнала, кто погиб. Тетя Шинейд, в гости к которой меня отправили после происшествия, отвезла меня к маме в больницу. Мамины глаза были красными, словно она долго плакала, потом она усадила меня к себе на руки, обняла и рассказала, кого мы скоро будем провожать в последний путь.

Я не хотела верить тому, что услышала, не смогла сдержаться и разревелась, как маленькая. Мама сказала, что мы все обязательно увидимся снова. Однажды на небесах. Что нас всех ждет рай…