Он замахнулся свободной рукой, и я отпустил его. Он оттолкнул меня и, задев плечом, вышел в гостиную.
C минуту я постоял в комнате Энн, не зная, что делать дальше. В конце концов я решил, что выбор у меня не так уж велик: хорошо это или плохо, но я должен быть с остальными.
Энн сидела на диване рядом с Сэмми, поджав под себя ноги, обнимая его обеими руками и опустив голову ему на плечо. Ингрид стояла над ними – ее била такая ужасная дрожь, что лед позвякивал о стенки бокала, а газированная вода пенилась, – и сверлила Энн взглядом, а та изо всех сил старалась ее не замечать. На Ингрид же полными изумленного недоверия глазами смотрел Сэмми.
– Ладно-ладно, – приговаривал Роберт, торжественно воздевая огромные руки. – Нельзя продолжать в таком духе. Ради Хью. Хью, боже мой, он ведь был такой миролюбивый. Он был бы потрясен, услышав, как мы огрызаемся друг на друга. – Роберт поглядел на сына, а затем обнял его. Когда Роберт поцеловал сына в волосы, они оба на мгновение прикрыли глаза.
– Уже пять часов, – заметил Кит, поднимая руку с часами. – Папа превратился в прах. Все кончено.
– Большое спасибо, – бросила Нэнси. – Мы бы погибли, если бы не услышали об этом. – Она чувствовала, что тучи сгущаются, и хотела заверить Ингрид в своей поддержке.
Роберт расстегнул пиджак из сирсакера в зеленую и белую полоску, на котором расплывались овалы пота, и вынул из внутреннего кармана сложенный лист бумаги. Он отдал свой бокал сыну, и Хью отошел к столу, чтобы поставить бокал, явно радуясь возможности угодить отцу.
– Что это? – спросила Ингрид. – Завещание?
– Нет, – ответил Роберт. – Не завещание. Это письмо от Хью. Он прислал его нам чуть больше года назад. – Роберт старательно расправил лист с напечатанным на машинке текстом. – Я захватил с собой. Это же такая редкость, письмо от Хью. – Роберт посмотрел на письмо и улыбнулся, как будто увидел перед собой Хью.
– Прочитай нам, дядя Боб, – попросил Сэмми.
– Я думал, все сами прочитают по очереди.
– Нет. Прочитай вслух.
– Господи, в таком случае пора доставать и старые фотографии, – заметила Энн, но недовольства в ее голосе не прозвучало.
– Мне бы хотелось прочитать его голосом Хью, – сказал Роберт. – Ведь именно его голос придавал всему особенный смысл. – Он посмотрел на Сэмми и кивнул. – Как и у тебя.
– Прочитай, дядя Боб.
– «Дорогой Боббо»… – Роберт замолчал и поглядел на Ингрид. – Так меня называли родные, – пояснил он, утер пот со лба и покосился на листок, как будто слова вдруг стали менее разборчивыми. – «Теперь ты уже знаешь о моем разводе, и у тебя было время свыкнуться с этой мыслью. Я чувствую себя как кузен Дерек в тот момент, когда угробил дедушкин „паккард“ и просто переехал на год к Шарлотте. Иногда мужчине следует залечь на дно. Я помню, как лет восемь назад мы с тобой объедались раками в том маленьком ресторанчике, где складные стулья стоят прямо на берегу Пончартрейна, и ты поносил Билли Корону, потому что Билли только что ушел от Элисон. Ты говорил что-то о том, какой скотиной надо быть, чтобы бросить жену после пятнадцати лет совместной жизни, а я качал головой и охал, словно старый сплетник на веранде из года этак тридцать восьмого, когда деревья были еще в цвету, а все наши ценности оставались в неприкосновенности. Ты ведь понимаешь, о чем я? О том периоде нашей жизни, когда все было просто. И вот теперь я перещеголял Билли Корону, потому что он оставил всего двоих детей, а я – троих. Вполне взрослых детей, надо сказать, которые лучше представляют, на что употребить свою жизнь, чем их бедный старый отец. Боже, мы ведь все те же мальчишки в мешковатых оливковых шортах, с пальцами, испачканными земляничным вареньем, и называть себя старым бедным отцом, записным республиканцем… Какая нелепость, ты не находишь?» – Роберт замолчал и перевернул листок. Его лицо наливалось кровью. Краснота поднималась от шеи все выше и выше, словно вино, которое медленно наливают в бокал.
– Как это похоже на Хью, – заметила Энн.
– У меня тоже есть письмо от папы, – сказал Сэмми. – Надо было взять его с собой.
– А у меня есть стихи и много всего, – заявила Ингрид.
Она закрыла глаза от горя и, наверное, от стыда. У нее не было выбора: приходилось отстаивать свои законные права, однако это ее унижало.
От долгого стояния ноги у меня болели, но я продолжал стоять, прислонившись спиной к стене, со стаканом виски в руках. Все присутствующие в гостиной балансировали на грани, и я ужасно боялся, что у меня первого хлынут слезы. Я глядел на эти лица, и их вид, казалось мне, воспламенял очередной запал, искра, прыгая и шипя, устремлялась к стиснутой, ненадежной сердцевине моего сознания: каждое горе было уникальным, однако каждое находило себе дорогу в ту часть моего существа, которая была готова взорваться. Роберт продолжил читать письмо Хью.
– «Чего вы, главы благополучных семей, не понимаете, так это насколько мы, блудные отцы, любим своих детей». – По тому, как он покивал головой, я понял: ему хочется взглянуть на Сэмми и Кита, убедиться, что они услышали эти слова, но он воздержался.
Потом Роберт читал дальше, только я уже ничего не слышал. Его голос доносился до меня неясным, нечленораздельным бормотанием, я самым неприличным образом таращился на его открытое, страдающее лицо. Я попросту сосредоточил все свое внимание на ошеломляющей реальности его больших карих глаз, сухих седых волос, тщательно выбритых, несколько мясистых щек и массивного подбородка.
Роберт взял на себя обязанность поддерживать мир после смерти брата. Он уже встал между Ингрид и Энн и, наверное, успел вмешаться, когда началась ссора из-за моего прихода. Он верил в алхимию, которая превращает все страсти в скорбь: вся ревность, вся ярость, вся боль и страх перерождаются и кладутся на безмолвный алтарь смерти. Пока что он не собирался прерывать траур, чтобы выразить свое отношение ко мне. Подобные эмоции – роскошь, предназначенная для живых, и демонстрировать их в такую минуту означало нарушать всякие приличия, подобающие живым. Мое время придет позже. Вот тогда я почувствую на плече тяжелую руку Роберта, увижу стальной блеск в его бархатистых карих глазах. Позже он будет судить меня, как судил бы Хью. Позже меня больно пригвоздят к месту, вынесут обвинение и разделаются со мной.
Я отвернулся от Роберта и бросил взгляд на Ингрид: она уже плакала, не стесняясь, и смотрела на меня. В ее глазах за завесой слез читалось недоумение. Я был уверен, что воспоминания о том, как я стоял всего в десяти шагах от Хью, копошатся у нее в памяти, напрягают силы, чтобы заявить о себе, совсем как те голоса, которые люди, по их уверениям, слышат на спиритических сеансах. Она наклонила голову, разомкнув полные бескровные губы. Она смотрела на меня с неодобрением, и я уже было решил, что первый слой ее воспоминаний обо мне прояснился, однако в следующее мгновение понял, что она просто просит меня не смотреть на нее, чтобы дать ей возможность скорбеть, не чувствуя на себе посторонних взглядов. Я покосился на сестру Ингрид, ширококостную, грузную женщину в бесформенном сером платье, темных чулках и блестящих черных туфлях.
И как раз в этот момент Кит, сидевший, наверное, футах в двадцати от того места, где стоял я, запустил в меня высоким тонким стаканом. Не знаю, хотел ли он причинить мне боль или напугать, думал ли об этом вообще, но стакан разбился о стену в футе или даже меньше от моей головы. Осколки стекла брызнули мне в лицо, но порезов не было, и я решил, что это просто раскрошенный лед. Прозрачное донышко стакана упало на мое плечо, а позже я обнаружил осколки в кармане рубашки. Мне потребовалось время, чтобы осмыслить случившееся, чтобы осознать, какое отношение это имеет ко мне. Я услышал звон и краем глаза, словно в замедленной съемке, увидел, что Кит подается вперед и швыряет стакан, а затем ощутил, как жидкость стекает по волосам на лицо, на рубашку, и что все смотрят на меня. Роберт перестал читать, Нэнси схватилась за плечо Ингрид, и обе они ахнули. Я наконец-то закрыл лицо и отвернулся, сгорбившись и мотая головой.
– О, Кит! Кит… – Голос Энн прозвучал измученно, в нем была скорее боль, чем порицание.
– Пусть уходит! Пусть убирается отсюда! – закричал Кит.
Я повернулся к нему, тряся мокрыми руками, все еще согнувшись, готовый защищаться от следующих ударов. Кит поднялся и сорвался с места, словно беговая лошадь. Было жутко наблюдать, как гневно и напряженно он дышит. Его ребра ходили вверх и вниз, как огромные крылья. Наверное, не один я испугался, что надо будет делать, если Кит вдруг потеряет сознание.
– Когда он здесь, я ничего не чувствую. Он снова вернулся только для того, чтобы причинить новые несчастья. Господи, не могу поверить! Ему нельзя здесь оставаться. Пусть уходит! – А затем, повернувшись ко мне, он повторил: – Убирайся, убирайся!
– Я ухожу, – посмотрев на Энн, сказал я.
– Прочь! Прочь! – вопил Кит. – Прочь! Прочь! Прочь!
– Заткнись! – велел Сэмми. Он попытался схватить Кита за руку, но промахнулся.
Энн прикрыла глаза и покачала головой. Уходи? Оставайся?
– Я пойду, – сказал я не столько Киту, сколько самому себе.
Я оглядел комнату. Никто из них не осмелился встретиться со мной взглядом. Я кивнул, по глупости стараясь вести себя нормально. Сквозь лихорадочный туман я увидел, как Кит взял со стола второй стакан, а потом тот поплыл ко мне, медленно, по горизонтали, расплескивая виски и лед, выстреливая отраженным светом лампы. На этот раз он разбился о стену на порядочном расстоянии от меня. На белой стене расплылось огромное пятно. Я шагнул вперед и раздавил ногой большой кусок стекла. Осколки захрустели по деревянному полу, производя мерзкий, царапающий звук. Я закрыл лицо руками. Мне показалось, в меня летит очередной стакан, однако Кит стоял неподвижно, чуть выставив перед собой руки, защищаясь, как будто я мог наброситься на него.
Я быстро прошел по длинному коридору и вышел из квартиры. Конечно же, никто не окликнул меня. Я закрыл за собой дверь, но замок не защелкнулся. Дверь так и осталась приоткрытой. Я не рискнул вызвать лифт и нашел в центре площадки лестницу. Спустился бегом на пару пролетов, но потом вынужден был присесть, потому что ноги меня не слушались. Мне показалось, будто целый пучок нервов вышел из строя. Я опустился на мраморные ступеньки и принялся щипать лодыжки и колотить себя по коленям до тех пор, пока чувствительность не вернулась.
Когда я вышел из дома Энн, подъехало такси. Его шины шваркнули о бордюрный камень, а следующее, что я запомнил, как открывается задняя дверь и из машины выходит Джейд. Она немного подросла. Вместо длинных волос она носила теперь короткую, спортивную стрижку, совершенно гладкую, с прямым пробором, волосы убраны за уши и перехвачены темно-синим пластмассовым обручем. На Джейд была желтая блузка, расстегнутая сверху на две пуговицы. На шее, на которой висела тонкая золотая цепочка, образовались три глубокие складки. Брюки цвета хаки, свободные, с завышенной талией. Небольшая дорожная сумка из черного нейлона. Джейд была загорелая, сильно загорелая. Она пристально смотрела на меня.
Такси отъехало. Джейд сделала шаг вперед. Она раскрыла рот, а потом снова плотно его сжала. Я медленно пошел к ней, а когда остановился, носки моих ботинок практически касались ее.
– Мама сказала, что ты здесь, – произнесла Джейд.
– Да. Да, я здесь, – сказал я, а затем притянул ее к себе.
Я чувствовал, что она сопротивляется, однако не сильно. Я заключил ее в объятия, обнял так, как представлял это себе десять тысяч раз. Я подумал – мимоходом, – не принуждаю ли ее. Я ощущал прикосновение ее груди, вдыхал великолепный запах ее духов, навсегда запоминая контуры ее тела. Она положила руки мне на плечи. Не отвечая на мое объятие. Не отталкивая меня.
Я обнимал ее так долго, на сколько осмелился, а когда выпустил из объятий, то не стал смотреть на нее, потому что знал: она этого не хочет. Я глядел прямо перед собой, слушая сначала ее дыхание, потом задумчивую тишину, пока Джейд силилась произнести одно простое слово, а под конец – негромкий, неровный звук ее шагов, пока она не ушла, но и тогда я не стал оборачиваться. Я пошел быстро, стискивая руки и разговаривая с самим собой, затем побежал, остановился, снова пошел и наконец просто сел на тротуар на углу Двадцать девятой и Парк-авеню, привалившись спиной к почтовому ящику. И стал ждать.
Глава 14
Спустя двадцать восемь часов у меня в гостиничном номере зазвонил телефон, и я поднял трубку на середине первого звонка. Звонили со стойки администратора.
– Мистер Аксельрод?
– Да.
– К вам пришли. – Служащий помолчал. – Могу я предложить даме подняться?
– Пожалуйста, дайте ей сначала трубку.
– Секунду.
– Алло, – произнесла Джейд. Голос у нее был сипловатый. Он всегда заставлял меня вспомнить о песке, солнце и дыме.
– Я просто хотел сам предложить тебе подняться. Ты знаешь, в каком я номере?
– Да. Мне сказали.
– А может, ты хочешь, чтобы я спустился? Может, так будет лучше?
– Нет. Я поднимусь. – Она помолчала. – Можно?
– Да. Конечно.
Я встретил ее у лифта. Она вышла вместе с двумя женщинами в коротких кожаных юбках и ковбойских шляпах. Джейд была в сером, с той же черной нейлоновой сумкой. От нее пахло сигаретами и алкоголем, а поверх этих запахов, словно свет на волнах, скользил аромат сиреневой туалетной воды. Похоже, она подушилась перед тем, как отправиться в «Макальпин».
Мы довольно долго стояли, глядя друг на друга. Я слышал пронзительный свист, такой, должно быть, слышат летчики, если летят с незакрытой кабиной. Порыв, который вчера позволил мне стиснуть Джейд в объятиях, теперь прошел. Я мог лишь смотреть ей в глаза, хотя, конечно, я просто не мог смотреть куда-то еще.
Она казалась измученной. Глаза были огромные, страдальческие и смотрели в никуда. Губы запеклись. Она подкрасилась, и в унылом, водянистом свете гостиничного коридора небрежно наложенная косметика была особенно заметна. Короткие волосы заправлены за уши, которые, как я заметил, слегка покраснели. Сережка-гвоздик была у нее только в одной мочке.
– Ты потеряла сережку, – сказал я.
Она коснулась правого уха.
– Ой! – воскликнула она. Несколько раз тронула мочку с пустой дырочкой. – Черт!
– Мы купим тебе другие, – пожал я плечами и поморщился.
Какое идиотское замечание! Даже хуже, чем идиотское: оно самонадеянное, гнусное, и я вовсе не удивился бы, если бы она рассмеялась мне в лицо.
Но Джейд смотрела на меня так, будто не слышала. Сердце скреблось в груди, словно огромная собака за дверью.
– Ты удивился? – спросила Джейд. – Что я пришла.
– Ты должна была прийти, – покачав головой, ответил я.
– Нет. – Она немного сощурилась. – Это мой выбор. Я так решила.
– Да, и я рад.