– Ты знаешь, что самое ужасное? – Лена внезапно почувствовала, что ей снова хочется плакать. Точнее, даже не плакать, а рыдать, громко, с подвываниями и размазыванием слез по щекам. Кажется, это называлось истерика, и не было ничего постыднее, чем устраивать ее на людях. Так Лену давным-давно учила мама. – Самое ужасное, что все эти люди, которые подозреваются в страшных преступлениях, – близкие мне, почти родные. Как жить дальше, если ты выбираешь, что окажется тебя худшим из зол: если выяснится, что Галина убила мужа, а Шура и Саня – верные друзья и просто хорошие люди, или наоборот?
– Лена, в жизни часто встречаются плохие люди, но и хороших тоже много. И нет ничего страшного в том, чтобы иногда их перепутать. Рано или поздно все встанет на свои места. С плохих людей будут сорваны маски, и они уйдут из твоей жизни. Хорошие останутся и простят, даже если ты их обидишь невольным подозрением. Все будет хорошо, я тебе обещаю! Надо просто довериться моему брату и немного подождать.
– А что ты еще мне обещаешь? – спросила она, внезапно осмелев.
Ее собеседник немного помолчал, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом.
– Я обещаю, что будет интересно, – наконец, сказал он. – Вряд ли просто, скорее всего, довольно сложно, но точно интересно. И никаких Коко. Это я тоже обещаю.
Лена подошла к Дмитрию, привстала на цыпочки и сама его поцеловала. Что будет потом, ее совершенно не интересовало. Все ее мысли, чувства и желания были сфокусированы на «сейчас». В это время, в этом месте, с этим мужчиной.
* * *
Дмитрий открыл глаза и хотел, было, уже рывком сесть в кровати, как делал всегда, и тут вспомнил. Аккуратно повернув голову, чтобы не совершать резких движений, он покосился на спящую рядом женщину. Сон ее был совершенно безмятежен и, кажется, крепок.
Дмитрий аккуратно протянул руку и взял с тумбочки телефон. Половина седьмого утра, как всегда. Удивительно, конечно, с учетом того, что заснули они примерно в три часа ночи, а уж с учетом всего, что было до того, как им удалось заснуть, удивительно вдвойне, но привычка – вторая натура. Если внутренние часы настроены на шесть тридцать, то и срабатывают в это время.
Вернув телефон на место, он снова покосился на спящую рядом женщину, лениво прикидывая, удастся заснуть обратно или лучше встать, чтобы не потревожить ее сон. В доме было тихо, словно обустроенное под своего хозяина и его привычки жилище, тоже удивлялось тому, что в святая святых пустили незнакомку, да еще и оставили спать в хозяйской постели.
Никогда Дмитрий не привозил в этот дом своих женщин. Это было убежище, которое не терпело посторонних, и его уют он не был готов делить ни с кем. Только с Еленой Николаевной Бесединой, как оказалось. Голова на соседней подушке выглядела так, словно провела тут всю жизнь. В его холостяцком доме Елена смотрелась на удивление уместно, как будто была в нем полноправной хозяйкой. Надо признать, что она вообще умела находить общий язык с домами.
При мысли о ее языке лежать без движения тут же стало невозможно. Дмитрий завозился, стараясь неслышно выбраться из кровати и постыдно ретироваться на кухню, в противном случае он за себя не отвечал. Сорвать махровую простыню, скрывающую очертания хрупкого женского тела, разбудить Елену поцелуем и немедленно повторить все то, что они вытворяли четыре часа назад, – к этому призывало тело, но сопротивляющийся разум уговаривал дать Елене отдохнуть. После событий вчерашнего дня она это заслужила.
Чтобы отвлечься, Дмитрий начал вспоминать все, что случилось вчера. Он привез Елену сюда, в Излуки, потому что очень за нее испугался. В какой-то момент он осмелился ее поцеловать и она, к его удивлению, не отпрянула в испуге, а ответила жарко и не очень умело. Она вообще была похожа не на взрослую, разведенную, тридцатипятилетнюю женщину, а на девушку-подростка на первом свидании.
Ее кажущаяся неопытность так сильно разжигала кровь, что Дмитрий отпрянул от нее, прекратив целовать. Он так сильно ее хотел, что был готов уложить прямо на полу в гостиной. До полной потери контроля оставался один шаг, но делать этого было нельзя. Дмитрий отвечал за жизнь и безопасность Елены, а еще за то, чтобы помочь брату и ничего не испортить.
Человек, за которым шла охота, был очень умен и жесток. Ошибка могла стоить жизни, как это чуть не случилось с Даней Еропкиным, а значит, ошибаться было нельзя. Дмитрий Макаров был уверен, что умеет управлять своими чувствами и держать в узде желания. Ровно до тех пор, пока она сама его не поцеловала.
Хваленую макаровскую выдержку разметало в щепки. Он и сам не помнил, как они оба все-таки оказались на полу, лишенные одежды как последней преграды между телами. Одежда куда-то девалась. Как выяснилось позднее, на журнальный столик, телевизор, диван и почему-то под кресло.
Без одежды Елена Беседина оказалась еще чудеснее, чем он представлял в своих горячечных фантазиях. У нее было совершенное тело, в нужных местах узкое, в нужных – пышное, гладкое, шелковистое на ощупь. Ее изгибы и выпуклости идеально помещались в его ладони, а сама она, вся целиком, ладно соединялась с его большим телом, как будто их обоих выполнили по особому заказу, специально друг для друга.
Они синхронно двигались, дышали, вздрагивали, стонали, взбирались на какую-то только им одним видимую вершину и падали с нее тоже вместе, погружаясь на самое дно глубокого озера, полного прохладной воды, и выныривали на поверхность, словно совершая сложное задание на чемпионате по синхронному плаванию.
Никогда не выпускающий ситуацию из-под контроля Дмитрий ничего не видел, не слышал и совершенно точно не соображал. В этот момент для него не существовало на планете Земля ничего, кроме укрывшейся с ним от жизненных невзгод женщины, и он, скорее, сейчас дал бы себя убить, чем забрать ее. К счастью для них обоих, за эти четверть часа за ней никто не пришел.
Когда Дмитрий пришел в себя, осознав, что в приключившейся с ним химической реакции смог не только выжить, но еще и не расплавиться, не разбиться, не утонуть, не захлебнуться, не умереть от разрыва сердца и взрывающей душу нежности, то тут же вскочил на ноги, как волк, предчувствующий опасность. Он, скорее, именно почувствовал, чем услышал шум подъезжающей к его участку машины, оглянулся в поисках одежды, оценил масштабы разрушений, и натянул на голое тело джинсы, оказавшиеся ближе всего, не став тянуться за носками под креслом и рубашкой, бессильно повисшей на плазменной панели телевизора.
– Ты куда? – хрипло спросила Елена, не поднимаясь с пола.
В этой хрипотце было столько невысказанного обещания, что Дмитрий чуть не улегся обратно.
– К нам гости, – коротко ответил он и двинулся в сторону прихожей. – Оденься, Лен.
Надо признать, что она не начала задавать вопросы, испуганно вскрикивать или вскакивать с пола в испуге. Оглянувшись от дверей, он заметил, что она спокойно и быстро одевается, не отвлекая его от главного. Удивительная женщина, просто удивительная! Сквозь окно возле входной двери Дмитрий увидел стремительно шагающего по двору Женьку и выдохнул. Свои. Не враги.
– Ну что? – спросил он брата, открывая дверь. За воротами снова послышался шорох шин. Значит, брат прибыл на служебной машине, и та сейчас уезжает, оставляя его здесь. Ладно, так и запишем.
Макаров-младший оглядел голый торс, босые ноги Дмитрия, понимающе усмехнулся и покачал головой:
– Ну, ты нашел время…
Дмитрий дернул углом рта, показывая, что нотации выслушивать не намерен. Несмотря на очень близкие отношения, была черта, через которую даже брату лучше не переступать. Тот понял и усмехнулся еще раз.
– В дом-то можно?
Дмитрий посторонился, пропуская Женьку внутрь, тщательно запер дверь и крикнул в сторону гостиной, то ли успокаивая, то ли предупреждая:
– Лена, это Женя.
Елена показалась в дверях, полностью одетая и совершенно невозмутимая. Только легкий беспорядок на голове напоминал о том, что три минуты назад они оба валялись на полу, позабыв обо всем. Джинсы, аккуратно заправленная майка, ах, да, лифчика нет, – то ли не успела надеть, то ли просто не нашла. Ее грудь под майкой ужасно его смущала, мешая сосредоточиться.
– Здравствуйте, Евгений Михайлович, – сказала она, совершенно не смущаясь. Удивительная женщина, да.
– Добрый день, Елена Николаевна.
– Вы что-то узнали?
Женька снова усмехнулся, как будто смотреть на них обоих ему было очень весело, но тут же сделал серьезное лицо.
– Могу я для начала спросить, зачем вы утащили рубин из печи?
– Спросить можете, но я вам не отвечу. И не потому, что не хочу, а потому что и сама не знаю. Это было под влиянием минуты. Мне не хотелось оставлять камень: я сразу поняла, что за ним идет охота, а потом мне понадобилось время, чтобы понять, кому его можно доверить, а кому не стоит.
– Я так понимаю, в моем брате вы до поры до времени сомневались.
Она выдержала его взгляд совершенно спокойно.
– Да.
– А теперь больше не сомневаетесь?
– Нет.
– Вы можете показать мне камень?
– Конечно, но не сейчас. Его здесь нет. Сами понимаете, я побеспокоилась о его сохранности. Вернее, Даня Еропкин позаботился. Камень спрятан в надежном месте, но, разумеется, я вам его отдам.
– Кто? – Дмитрий задал вопрос, от которого зависело очень многое. – Ты уже знаешь?
– Да, знаю, – Женька вздохнул. Вид у него был мрачный, из чего Дмитрий сделал вывод, что расследование идет не совсем так, как надо. – Понять, что произошло нетрудно. Трудно доказать, что это было именно так.
– Беспалова или Персиянцевы?
– Вдова ни при чем, – Женька сел на диван, открыл бутылку с водой и жадно припал к горлышку. – Она действительно правнучка художника Балуевского, из дневника его отца узнала про рубин. Они с мужем решили его найти, развернули целую операцию по реставрации – откуда только деньги взяли?
– А она не сообщила? – улыбнулся Дмитрий.
– Нет, говорит личные сбережения, но явно темнит.
– Источник денег неважен, Жень, – заверил он. – Это не имеет отношения к убийству, а поиск кладов законом не запрещен.
– В общем, убийство мужа оказалось для Галины Беспаловой неприятным сюрпризом. Она поняла, что камень ищет кто-то еще, и очень испугалась. Кстати, думала на тебя, Дим.
– Разумеется, на кого ей еще думать, – Дмитрий тоже усмехнулся.
– Это Шура, да? – жалобно спросила Елена. – Шура убила Петра Алексеевича и напала на Даню?
– Разумеется, своими руками Александра Персиянцева никого не убивала и не пытала, – заверил ее Женька. – Хотя идейным вдохновителем всех преступлений была именно она, а совершал их ее брат Александр.
Он рассказывал, а Дмитрий и Елена слушали, молча, как будто Женька читал вслух запутанный и жестокий детектив. Мать Александры в девичестве носила фамилию Яковлева. Она была потомком Николая Пантелеевича Яковлева, городского головы, пропавшего без вести при невыясненных обстоятельствах в 1921 году.
Его сын Георгий Николаевич дожил до глубокой старости, управляя знаменитым совхозом, основанным на месте бывшей усадьбы. Скончался он в возрасте девяноста трех лет, пережив своего старшего сына Николая, погибшего на фронте в сорок третьем году, а также младшего сына Павла, умершего от рака. Мать Александры приходилась Павлу Яковлеву дочерью.
– То есть Шура по происхождению Яковлева, – кивнула Елена, – мы все правильно вычислили.
– Да, ее мать вышла замуж, родила эту самую Шуру, а потом во втором браке стала Персиянцевой. От отца и деда ей досталось в наследство библиографическая редкость – первое издание сочинений Ивана Бунина с дарственной надписью. Правда, книги эти никто в семье не читал. Хранили на предмет особой нужды. Павел Яковлев, пока был жив, продавать книги запрещал, его дочь волю отца свято выполняла, а родители Шуры и Сани жили, особо не задумываясь о том, что делать с раритетом.
Как рассказывал дальше Женька, возможной стоимостью книг некоторое время назад заинтересовалась Шура. Разбирая библиотеку после смерти родителей, она наткнулась на Бунина, увидела дарственную надпись на первом томе, поняла, что это автограф автора и отнесла книгу оценщику, который при первом осмотре и обнаружил между склеившимися от времени страницами пожелтевший запечатанный конверт. В нем оказалось письмо городского головы Николая Яковлева к сыну Георгию, в котором тот рассказывал, что много лет является хранителем рубина Цезаря, спрятанного в доме в специальном тайнике, делился планами о возвращении камня княжне Александре и своем желании поехать в Голландию.
Так Шура узнала о существовании древнего рубина, который, по сегодняшним меркам, мог стоить целое состояние. Семейное предание гласило, что Николай Яковлев пропал после того, как был арестован НКВД. Из этого вытекало только одно обстоятельство: он не мог уехать за границу, а значит, камень до сих пор хранился где-то в доме.
– Дом требовалось по-тихому обыскать, не привлекая внимания, – рассказывал Женька. Дмитрий слушал, не отводя взгляда от Елены. Ее глаза на осунувшемся за последние дни личике выглядели огромными и бездонными. – Однако сделать это было не так просто. С утра до вечера в особняке шли уроки, на ночь включали сигнализацию. А в довершение всех бед по городу пополз слух, что здание собирается взять в долгосрочную аренду и отреставрировать меценат Петр Беспалов.
– О-о-о, я понимаю, как Шура и Саня испугались! При реставрации тайник бы неминуемо нашли, а значит, им нужно было сделать все, чтобы получать информацию о том, что происходит в доме Яковлева! – воскликнула Елена.
– Для начала Александр Персиянцев договорился со своей знакомой Катериной Чистовой, что она соблазнит Беспалова. У девушки все получилось: меценат увлекся ею, проводил у нее много времени, охотно рассказывал про свою благородную миссию по спасению памятников старины, вот только про рубин Цезаря, разумеется, молчал. Катерина, а вслед за ней и Персиянцевы понятия не имели, что Беспалов тоже охотится за камнем. Наконец, договор о передаче особняка был заключен, и Беспалов приступил к поиску подрядчиков. Очень быстро стало ясно, что за ход работ будет отвечать Елена Николаевна, – Женька сделал церемонный кивок в сторону Бесединой.
– И тогда Персиянцевы познакомились со мной, – горько сказала Елена. – Думаю, что Помпон был совершенно здоров – никаких глистов. Это был всего лишь повод обратиться ко мне на улице. Митька сказал, что в компьютере Шуры нашлось полное досье на меня, а значит, брат и сестра знали: я довольно закрытый человек и с осторожностью отношусь к новым знакомствам. Им просто повезло, что в нашу первую встречу я была больна, иначе наверняка заподозрила бы неладное. Но Шура довела меня до дома, когда я потеряла сознание, забрала Помпона, выхаживала меня две недели. Саня приезжал каждый день, лечил, делал уколы, – естественно, что к моменту выздоровления я уже полностью им доверяла.
– Эта твоя Шура сделала все, чтобы ты стала делиться с ней всем, как с лучшей подругой, – согласился Дмитрий. – Я только одного понять не могу, как ты умудрилась не проболтаться, что нашла рубин?
– Я думала, она в отпуске. Да и то, что я стащила камень, выглядело так по-дурацки, что я просто представить не могла, как признаться в этом Шуре, притом по телефону. Я несколько раз хотела ей рассказать, но меня все время что-то останавливало.
– Ни в каком отпуске она, конечно, не была, – покачал головой Женька. – То ли от тебя, то ли от Коко, которую они к тому моменту успели приставить к моему братцу, Персиянцевы знали, на какой день назначена передача ключей. Шура выдумала отпуск, чтобы у нее было алиби, на тот случай, если бы ты вдруг что-то заподозрила. На самом деле она оставалась в городе, и они с братом до мелочей продумывали план по поиску сокровища, поскольку на это у них была всего одна ночь.
– Они все учли, кроме того, что у Петра Алексеевича тоже была всего одна ночь, – горько сказала Лена.
– Они встретились в особняке случайно, и у Александра Персиянцева сдали нервы. Он мог неслышно покинуть дом, но испугался, что его соперник найдет камень, и убил Беспалова. Если бы у него хватило духу продолжить поиски, то его начинание вполне могло бы закончиться успешно, но в первый раз убить человека не так легко даже отъявленному мерзавцу, поэтому он ушел из особняка, не найдя камень.
– Ты исправно держала свою подругу в курсе дела, – Дмитрий посмотрел на Елену с нежностью.
– Да, я рассказала ей, как нашла тело Петра Алексеевича, а потом о тайнике. И о том, что мы с Митькой были у Дани тоже, – Елена обеими руками схватилась за горящие щеки.
– Про тайник я проболтался Коко, – признался Дмитрий. – Сразу после этого она фактически выгнала меня из квартиры и спешно куда-то засобиралась. Все узнав, Шура позвонила тебе ночью. Ты, конечно, промолчала про камень, но она не до конца поверила тебе, что тайник оказался пуст. Вариантов было всего два: либо сокровище вытащил я, либо ты. В первом случае требовалось обыскать мой дом, во втором, – ты совершенно точно должна была отвезти рубин Еропкину. Составляя план действий, они решили начать с беспомощного инвалида.
– Лена, в жизни часто встречаются плохие люди, но и хороших тоже много. И нет ничего страшного в том, чтобы иногда их перепутать. Рано или поздно все встанет на свои места. С плохих людей будут сорваны маски, и они уйдут из твоей жизни. Хорошие останутся и простят, даже если ты их обидишь невольным подозрением. Все будет хорошо, я тебе обещаю! Надо просто довериться моему брату и немного подождать.
– А что ты еще мне обещаешь? – спросила она, внезапно осмелев.
Ее собеседник немного помолчал, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом.
– Я обещаю, что будет интересно, – наконец, сказал он. – Вряд ли просто, скорее всего, довольно сложно, но точно интересно. И никаких Коко. Это я тоже обещаю.
Лена подошла к Дмитрию, привстала на цыпочки и сама его поцеловала. Что будет потом, ее совершенно не интересовало. Все ее мысли, чувства и желания были сфокусированы на «сейчас». В это время, в этом месте, с этим мужчиной.
* * *
Дмитрий открыл глаза и хотел, было, уже рывком сесть в кровати, как делал всегда, и тут вспомнил. Аккуратно повернув голову, чтобы не совершать резких движений, он покосился на спящую рядом женщину. Сон ее был совершенно безмятежен и, кажется, крепок.
Дмитрий аккуратно протянул руку и взял с тумбочки телефон. Половина седьмого утра, как всегда. Удивительно, конечно, с учетом того, что заснули они примерно в три часа ночи, а уж с учетом всего, что было до того, как им удалось заснуть, удивительно вдвойне, но привычка – вторая натура. Если внутренние часы настроены на шесть тридцать, то и срабатывают в это время.
Вернув телефон на место, он снова покосился на спящую рядом женщину, лениво прикидывая, удастся заснуть обратно или лучше встать, чтобы не потревожить ее сон. В доме было тихо, словно обустроенное под своего хозяина и его привычки жилище, тоже удивлялось тому, что в святая святых пустили незнакомку, да еще и оставили спать в хозяйской постели.
Никогда Дмитрий не привозил в этот дом своих женщин. Это было убежище, которое не терпело посторонних, и его уют он не был готов делить ни с кем. Только с Еленой Николаевной Бесединой, как оказалось. Голова на соседней подушке выглядела так, словно провела тут всю жизнь. В его холостяцком доме Елена смотрелась на удивление уместно, как будто была в нем полноправной хозяйкой. Надо признать, что она вообще умела находить общий язык с домами.
При мысли о ее языке лежать без движения тут же стало невозможно. Дмитрий завозился, стараясь неслышно выбраться из кровати и постыдно ретироваться на кухню, в противном случае он за себя не отвечал. Сорвать махровую простыню, скрывающую очертания хрупкого женского тела, разбудить Елену поцелуем и немедленно повторить все то, что они вытворяли четыре часа назад, – к этому призывало тело, но сопротивляющийся разум уговаривал дать Елене отдохнуть. После событий вчерашнего дня она это заслужила.
Чтобы отвлечься, Дмитрий начал вспоминать все, что случилось вчера. Он привез Елену сюда, в Излуки, потому что очень за нее испугался. В какой-то момент он осмелился ее поцеловать и она, к его удивлению, не отпрянула в испуге, а ответила жарко и не очень умело. Она вообще была похожа не на взрослую, разведенную, тридцатипятилетнюю женщину, а на девушку-подростка на первом свидании.
Ее кажущаяся неопытность так сильно разжигала кровь, что Дмитрий отпрянул от нее, прекратив целовать. Он так сильно ее хотел, что был готов уложить прямо на полу в гостиной. До полной потери контроля оставался один шаг, но делать этого было нельзя. Дмитрий отвечал за жизнь и безопасность Елены, а еще за то, чтобы помочь брату и ничего не испортить.
Человек, за которым шла охота, был очень умен и жесток. Ошибка могла стоить жизни, как это чуть не случилось с Даней Еропкиным, а значит, ошибаться было нельзя. Дмитрий Макаров был уверен, что умеет управлять своими чувствами и держать в узде желания. Ровно до тех пор, пока она сама его не поцеловала.
Хваленую макаровскую выдержку разметало в щепки. Он и сам не помнил, как они оба все-таки оказались на полу, лишенные одежды как последней преграды между телами. Одежда куда-то девалась. Как выяснилось позднее, на журнальный столик, телевизор, диван и почему-то под кресло.
Без одежды Елена Беседина оказалась еще чудеснее, чем он представлял в своих горячечных фантазиях. У нее было совершенное тело, в нужных местах узкое, в нужных – пышное, гладкое, шелковистое на ощупь. Ее изгибы и выпуклости идеально помещались в его ладони, а сама она, вся целиком, ладно соединялась с его большим телом, как будто их обоих выполнили по особому заказу, специально друг для друга.
Они синхронно двигались, дышали, вздрагивали, стонали, взбирались на какую-то только им одним видимую вершину и падали с нее тоже вместе, погружаясь на самое дно глубокого озера, полного прохладной воды, и выныривали на поверхность, словно совершая сложное задание на чемпионате по синхронному плаванию.
Никогда не выпускающий ситуацию из-под контроля Дмитрий ничего не видел, не слышал и совершенно точно не соображал. В этот момент для него не существовало на планете Земля ничего, кроме укрывшейся с ним от жизненных невзгод женщины, и он, скорее, сейчас дал бы себя убить, чем забрать ее. К счастью для них обоих, за эти четверть часа за ней никто не пришел.
Когда Дмитрий пришел в себя, осознав, что в приключившейся с ним химической реакции смог не только выжить, но еще и не расплавиться, не разбиться, не утонуть, не захлебнуться, не умереть от разрыва сердца и взрывающей душу нежности, то тут же вскочил на ноги, как волк, предчувствующий опасность. Он, скорее, именно почувствовал, чем услышал шум подъезжающей к его участку машины, оглянулся в поисках одежды, оценил масштабы разрушений, и натянул на голое тело джинсы, оказавшиеся ближе всего, не став тянуться за носками под креслом и рубашкой, бессильно повисшей на плазменной панели телевизора.
– Ты куда? – хрипло спросила Елена, не поднимаясь с пола.
В этой хрипотце было столько невысказанного обещания, что Дмитрий чуть не улегся обратно.
– К нам гости, – коротко ответил он и двинулся в сторону прихожей. – Оденься, Лен.
Надо признать, что она не начала задавать вопросы, испуганно вскрикивать или вскакивать с пола в испуге. Оглянувшись от дверей, он заметил, что она спокойно и быстро одевается, не отвлекая его от главного. Удивительная женщина, просто удивительная! Сквозь окно возле входной двери Дмитрий увидел стремительно шагающего по двору Женьку и выдохнул. Свои. Не враги.
– Ну что? – спросил он брата, открывая дверь. За воротами снова послышался шорох шин. Значит, брат прибыл на служебной машине, и та сейчас уезжает, оставляя его здесь. Ладно, так и запишем.
Макаров-младший оглядел голый торс, босые ноги Дмитрия, понимающе усмехнулся и покачал головой:
– Ну, ты нашел время…
Дмитрий дернул углом рта, показывая, что нотации выслушивать не намерен. Несмотря на очень близкие отношения, была черта, через которую даже брату лучше не переступать. Тот понял и усмехнулся еще раз.
– В дом-то можно?
Дмитрий посторонился, пропуская Женьку внутрь, тщательно запер дверь и крикнул в сторону гостиной, то ли успокаивая, то ли предупреждая:
– Лена, это Женя.
Елена показалась в дверях, полностью одетая и совершенно невозмутимая. Только легкий беспорядок на голове напоминал о том, что три минуты назад они оба валялись на полу, позабыв обо всем. Джинсы, аккуратно заправленная майка, ах, да, лифчика нет, – то ли не успела надеть, то ли просто не нашла. Ее грудь под майкой ужасно его смущала, мешая сосредоточиться.
– Здравствуйте, Евгений Михайлович, – сказала она, совершенно не смущаясь. Удивительная женщина, да.
– Добрый день, Елена Николаевна.
– Вы что-то узнали?
Женька снова усмехнулся, как будто смотреть на них обоих ему было очень весело, но тут же сделал серьезное лицо.
– Могу я для начала спросить, зачем вы утащили рубин из печи?
– Спросить можете, но я вам не отвечу. И не потому, что не хочу, а потому что и сама не знаю. Это было под влиянием минуты. Мне не хотелось оставлять камень: я сразу поняла, что за ним идет охота, а потом мне понадобилось время, чтобы понять, кому его можно доверить, а кому не стоит.
– Я так понимаю, в моем брате вы до поры до времени сомневались.
Она выдержала его взгляд совершенно спокойно.
– Да.
– А теперь больше не сомневаетесь?
– Нет.
– Вы можете показать мне камень?
– Конечно, но не сейчас. Его здесь нет. Сами понимаете, я побеспокоилась о его сохранности. Вернее, Даня Еропкин позаботился. Камень спрятан в надежном месте, но, разумеется, я вам его отдам.
– Кто? – Дмитрий задал вопрос, от которого зависело очень многое. – Ты уже знаешь?
– Да, знаю, – Женька вздохнул. Вид у него был мрачный, из чего Дмитрий сделал вывод, что расследование идет не совсем так, как надо. – Понять, что произошло нетрудно. Трудно доказать, что это было именно так.
– Беспалова или Персиянцевы?
– Вдова ни при чем, – Женька сел на диван, открыл бутылку с водой и жадно припал к горлышку. – Она действительно правнучка художника Балуевского, из дневника его отца узнала про рубин. Они с мужем решили его найти, развернули целую операцию по реставрации – откуда только деньги взяли?
– А она не сообщила? – улыбнулся Дмитрий.
– Нет, говорит личные сбережения, но явно темнит.
– Источник денег неважен, Жень, – заверил он. – Это не имеет отношения к убийству, а поиск кладов законом не запрещен.
– В общем, убийство мужа оказалось для Галины Беспаловой неприятным сюрпризом. Она поняла, что камень ищет кто-то еще, и очень испугалась. Кстати, думала на тебя, Дим.
– Разумеется, на кого ей еще думать, – Дмитрий тоже усмехнулся.
– Это Шура, да? – жалобно спросила Елена. – Шура убила Петра Алексеевича и напала на Даню?
– Разумеется, своими руками Александра Персиянцева никого не убивала и не пытала, – заверил ее Женька. – Хотя идейным вдохновителем всех преступлений была именно она, а совершал их ее брат Александр.
Он рассказывал, а Дмитрий и Елена слушали, молча, как будто Женька читал вслух запутанный и жестокий детектив. Мать Александры в девичестве носила фамилию Яковлева. Она была потомком Николая Пантелеевича Яковлева, городского головы, пропавшего без вести при невыясненных обстоятельствах в 1921 году.
Его сын Георгий Николаевич дожил до глубокой старости, управляя знаменитым совхозом, основанным на месте бывшей усадьбы. Скончался он в возрасте девяноста трех лет, пережив своего старшего сына Николая, погибшего на фронте в сорок третьем году, а также младшего сына Павла, умершего от рака. Мать Александры приходилась Павлу Яковлеву дочерью.
– То есть Шура по происхождению Яковлева, – кивнула Елена, – мы все правильно вычислили.
– Да, ее мать вышла замуж, родила эту самую Шуру, а потом во втором браке стала Персиянцевой. От отца и деда ей досталось в наследство библиографическая редкость – первое издание сочинений Ивана Бунина с дарственной надписью. Правда, книги эти никто в семье не читал. Хранили на предмет особой нужды. Павел Яковлев, пока был жив, продавать книги запрещал, его дочь волю отца свято выполняла, а родители Шуры и Сани жили, особо не задумываясь о том, что делать с раритетом.
Как рассказывал дальше Женька, возможной стоимостью книг некоторое время назад заинтересовалась Шура. Разбирая библиотеку после смерти родителей, она наткнулась на Бунина, увидела дарственную надпись на первом томе, поняла, что это автограф автора и отнесла книгу оценщику, который при первом осмотре и обнаружил между склеившимися от времени страницами пожелтевший запечатанный конверт. В нем оказалось письмо городского головы Николая Яковлева к сыну Георгию, в котором тот рассказывал, что много лет является хранителем рубина Цезаря, спрятанного в доме в специальном тайнике, делился планами о возвращении камня княжне Александре и своем желании поехать в Голландию.
Так Шура узнала о существовании древнего рубина, который, по сегодняшним меркам, мог стоить целое состояние. Семейное предание гласило, что Николай Яковлев пропал после того, как был арестован НКВД. Из этого вытекало только одно обстоятельство: он не мог уехать за границу, а значит, камень до сих пор хранился где-то в доме.
– Дом требовалось по-тихому обыскать, не привлекая внимания, – рассказывал Женька. Дмитрий слушал, не отводя взгляда от Елены. Ее глаза на осунувшемся за последние дни личике выглядели огромными и бездонными. – Однако сделать это было не так просто. С утра до вечера в особняке шли уроки, на ночь включали сигнализацию. А в довершение всех бед по городу пополз слух, что здание собирается взять в долгосрочную аренду и отреставрировать меценат Петр Беспалов.
– О-о-о, я понимаю, как Шура и Саня испугались! При реставрации тайник бы неминуемо нашли, а значит, им нужно было сделать все, чтобы получать информацию о том, что происходит в доме Яковлева! – воскликнула Елена.
– Для начала Александр Персиянцев договорился со своей знакомой Катериной Чистовой, что она соблазнит Беспалова. У девушки все получилось: меценат увлекся ею, проводил у нее много времени, охотно рассказывал про свою благородную миссию по спасению памятников старины, вот только про рубин Цезаря, разумеется, молчал. Катерина, а вслед за ней и Персиянцевы понятия не имели, что Беспалов тоже охотится за камнем. Наконец, договор о передаче особняка был заключен, и Беспалов приступил к поиску подрядчиков. Очень быстро стало ясно, что за ход работ будет отвечать Елена Николаевна, – Женька сделал церемонный кивок в сторону Бесединой.
– И тогда Персиянцевы познакомились со мной, – горько сказала Елена. – Думаю, что Помпон был совершенно здоров – никаких глистов. Это был всего лишь повод обратиться ко мне на улице. Митька сказал, что в компьютере Шуры нашлось полное досье на меня, а значит, брат и сестра знали: я довольно закрытый человек и с осторожностью отношусь к новым знакомствам. Им просто повезло, что в нашу первую встречу я была больна, иначе наверняка заподозрила бы неладное. Но Шура довела меня до дома, когда я потеряла сознание, забрала Помпона, выхаживала меня две недели. Саня приезжал каждый день, лечил, делал уколы, – естественно, что к моменту выздоровления я уже полностью им доверяла.
– Эта твоя Шура сделала все, чтобы ты стала делиться с ней всем, как с лучшей подругой, – согласился Дмитрий. – Я только одного понять не могу, как ты умудрилась не проболтаться, что нашла рубин?
– Я думала, она в отпуске. Да и то, что я стащила камень, выглядело так по-дурацки, что я просто представить не могла, как признаться в этом Шуре, притом по телефону. Я несколько раз хотела ей рассказать, но меня все время что-то останавливало.
– Ни в каком отпуске она, конечно, не была, – покачал головой Женька. – То ли от тебя, то ли от Коко, которую они к тому моменту успели приставить к моему братцу, Персиянцевы знали, на какой день назначена передача ключей. Шура выдумала отпуск, чтобы у нее было алиби, на тот случай, если бы ты вдруг что-то заподозрила. На самом деле она оставалась в городе, и они с братом до мелочей продумывали план по поиску сокровища, поскольку на это у них была всего одна ночь.
– Они все учли, кроме того, что у Петра Алексеевича тоже была всего одна ночь, – горько сказала Лена.
– Они встретились в особняке случайно, и у Александра Персиянцева сдали нервы. Он мог неслышно покинуть дом, но испугался, что его соперник найдет камень, и убил Беспалова. Если бы у него хватило духу продолжить поиски, то его начинание вполне могло бы закончиться успешно, но в первый раз убить человека не так легко даже отъявленному мерзавцу, поэтому он ушел из особняка, не найдя камень.
– Ты исправно держала свою подругу в курсе дела, – Дмитрий посмотрел на Елену с нежностью.
– Да, я рассказала ей, как нашла тело Петра Алексеевича, а потом о тайнике. И о том, что мы с Митькой были у Дани тоже, – Елена обеими руками схватилась за горящие щеки.
– Про тайник я проболтался Коко, – признался Дмитрий. – Сразу после этого она фактически выгнала меня из квартиры и спешно куда-то засобиралась. Все узнав, Шура позвонила тебе ночью. Ты, конечно, промолчала про камень, но она не до конца поверила тебе, что тайник оказался пуст. Вариантов было всего два: либо сокровище вытащил я, либо ты. В первом случае требовалось обыскать мой дом, во втором, – ты совершенно точно должна была отвезти рубин Еропкину. Составляя план действий, они решили начать с беспомощного инвалида.