– Елена Николаевна, ради бога, я вам сейчас все объясню.
Он подхватил ее под руку, фактически силой довел до своей машины, усадил на пассажирское сиденье, где она растерянно вытащила из-под попы телефон, обежал машину, захлопнул дверь изнутри и тут же ее заблокировал. И вовремя, потому что подбежавшая к ним женщина начала дергать за ручку пассажирской двери. Не обращая на нее внимания, он тронул машину с места.
– Стойте, тут Шура! – закричала Беседина, попыталась открыть заблокированную дверь. – Остановитесь! Выпустите меня!
– И не подумаю, – сообщил Дмитрий злобно. – Елена Николаевна, позвоните Мите и поговорите с ним. Только Шуре этой вашей пока звонить не надо. А я должен связаться со своими братом.
В зеркало заднего вида он видел перекошенное лицо Шуры, оставшейся стоять посреди двора. Больше всего ему хотелось включить задний ход и переехать к чертям эту злобную фурию, которая, скорее всего, имела самое непосредственное отношение ко всем неприятностям. А если нет, то он потом перед ней извинится.
Его пассажирка тем временем дрожащими руками набирала номер сына.
– Мама, мамочка, Дима тебя нашел, раз ты мне звонишь со своего телефона, – услышал Макаров звонкий голос и улыбнулся. У этого парня, правда, все хорошо было с логикой.
Они разговаривали, и Беседина слушала внимательно, задавая уточняющие вопросы и периодически бросая на Дмитрия короткие взгляды. Сначала изумленные, потом благодарные. Впрочем, следить за ней ему было некогда, хотя и интересно, – он в это время говорил с братом, вводя того в курс всего, что произошло за последние сорок пять минут. Надо же, даже часа не прошло!
Именно Женька стал автором плана, который им с Бесединой теперь предстояло воплотить в жизнь. Он требовал внесения корректив в маршрут. Изначально Дмитрий собирался вместе с Еленой забрать Митьку, потому что было ясно: ей не терпится увидеть сына. Однако втягивать мальчишку в то, что должно было произойти дальше, было категорически нельзя.
– Мить, я скоро приеду, – услышал он, и отобрал у Бесединой телефон.
– Митя, ты останешься у Екатерины Александровны до утра, – сказал он и снова поймал на себе изумленный, но, слава тебе господи, не гневный взгляд Елены. – Мы с твоей мамой должны сделать очень важное дело. Помочь полиции. Ты уж не обессудь, но тебя мы с собой позвать не можем, сам понимаешь.
– Я понимаю, – ответил Митя. – Вы только проследите, чтобы с мамой ничего не случилось. И пообещайте, что потом все мне расскажете.
– Прослежу и обещаю, – ответил он и отключился, вернув Бесединой телефон.
Она сидела молча и неотрывно смотрела на дорогу.
– Мы едем в Излуки? – спросила она, наконец.
– Да.
– В дом Еропкиных?
– Нет, в мой дом. Там ты мне все расскажешь. Я примерно понимаю, что произошло, но некоторых частиц этого пазла не хватает, и мы с тобой должны их найти, чтобы составить целостную картину, пока мой брат и его люди делают свою работу.
Она попыталась что-то сказать, но Дмитрий ее перебил:
– Только не ври, что тебе нечего рассказать. И не возмущайся тем, что я самовольно перешел на «ты». Не время сейчас на политесы. Я практически убежден, что твой сын, а следом за ним и ты, только что чудом избежали серьезной опасности.
– Ты считаешь, что эта опасность могла исходить от Шуры? – она приняла подачу, впервые назвав его не на «вы». – Это моя лучшая подруга. Ближе нее у меня уже никого нет почти полгода. Мы знаем все друг о друге. Нам нравится одно и то же, хотя мы совершенно разные. У нее дверной звонок играет ту же мелодию, которая у меня установлена рингтоном на телефоне, – она вдруг захлебнулась и замолчала, как будто рингтон был невесть чем важным.
– Ты чего? – спросил он, уловив уже натренированным ухом перемену в ее настроении. Еще чуть-чуть и он научится ее понимать.
– В ночь, когда пытали Даню, – сказала она хрипло, – мне не спалось, словно я чувствовала, что произойдет что-то плохое. Шура позвонила мне в четыре утра, сказала, знает, что я не сплю, потому что очень хорошо меня чувствует. Она якобы звонила из аэропорта в Сочи, у нее был ранний вылет, но перед тем как отключиться, я услышала странный звук, какого не могло быть в аэропорту. Там же всегда очень характерный шум. Объявления о рейсах, людской гомон, просьба опаздывающим подойти к нужному выходу, потому что посадка заканчивается.
– Я бывал в аэропорту, – кротко заметил Дмитрий. Она покосилась на него, но отповеди не последовало. Кажется, скоро они смогут мирно сосуществовать, не срываясь на колкости.
– Этого привычного для аэропорта звукового фона не было. Сначала тишина, как будто Шура разговаривает из обычной комнаты, а не зала ожидания, а потом я услышала звонок в дверь. Тот самый, с особенной мелодией. Я отметила это краем сознания, но не придала значения. Просто мне показалось: происходит что-то неправильное. И только сейчас я поняла, что она звонила мне из своей квартиры. Шура не улетала в Сочи. Она была здесь, в городе, когда убили Петра Алексеевича и мучали Даню. Она мне соврала про отпуск. Но зачем?
Она была такая бледная, и Дмитрий вдруг испугался, что Елена сейчас упадет в обморок.
– Мы обязательно все узнаем, – сказал он и неожиданно для себя погладил ее по голове. – Сейчас мы приедем ко мне домой, возьмем лист бумаги и запишем все странности и случайные совпадения, которые есть в этой истории. Когда ты систематизируешь все, что знаешь, на листе бумаги, то, как правило, сразу понимаешь. Только скажи мне сейчас, что именно было спрятано в печи?
– Рубин Цезаря, – ответила она, закусила губу, чтобы не заплакать, и все-таки не сдержалась.
* * *
Почему-то Лене понравилось, что Макаров не бросился ее утешать. Просто протянул пачку салфеток и отвернулся, чтобы не смущать. Или ему все равно? До Излук доехали в молчании, и за это время слезы высохли, словно их и не было. Большая тяжелая машина въехала в крепкие ворота, открывшиеся и закрывшиеся за спиной с пульта-брелока. Лениным глазам открылся дом, от красоты которого она на мгновение замерла, перестав дышать.
Дома и в новой, и уж, тем более, в старой части поселка были в основном деревянными. Быстровозводимые конструкции тоже встречались, из кирпича строили нечасто, да и в конструктивных особенностях таких домов не было ничего неординарного. Один, максимум два этажа, балконы, зачастую украшенные коваными решетками, скатные крыши, застекленные или открытые веранды, обязательная баня в углу участка. Все, как у всех.
Этот дом отличался от остальных так разительно, словно его придумывали и возводили инопланетяне. Казалось, основным материалом, из которого его создал неизвестный автор, был воздух. А еще, конечно, стекло, бетон и металл. Дом был совершенно белым, навес, выполнявший функцию гаража, плавно переходил в террасу первого жилого, а на самом деле второго этажа, весь фасад которого казался стеклянным, прозрачным. Раздвижные двери позволяли выходить из гостиной на воздух, на террасе были видны легкие, словно тоже космические стулья, а также лежаки с мягкими подушками.
Закругленная конструкция, соединяющая второй этаж с третьим, уходила в крышу, образуя полукруг. Дом стоял так, что он большую часть дня создавал приятную тень на обеих террасах, а еще везде было много зелени – цветов, в расставленных ящиках, и небольших деревцев, при одном взгляде на которые чувствовалась легкая прохлада. Фантастический дом! Это Лена как архитектор могла оценить, и на мгновение испытала жгучую зависть, что ей никогда не приходилось работать над чем-нибудь подобным. От особняков XIX века этот дом отличался как летящий по прерии белый мустанг от битюга, тащащего по каменной мостовой груженную бочками повозку.
– Нравится? – спросил Дмитрий, правильно оценивший ее молчание.
– Очень, – призналась Лена. – Кто архитектор?
– Относительно молодой человек по имени Савелий Гранатов. Я совершенно случайно познакомился с ним в Москве, где он после окончания архитектурного института работал в какой-то скучной строительной фирме и мечтал открыть собственное бюро. Его подходы многим казались чересчур современными, а мне понравилось. Я как раз купил этот участок и собирался строить дом, так что мы нашлись к взаимному удовольствию. Он спроектировал мне дом, а я помог ему найти новых заказчиков. Прошло шесть лет, и сейчас у него нет отбоя от клиентов, потому что многим хочется иметь нестандартное жилище. Мотается по стране, вписывая дома в самые необычные ландшафты, и при этом отказывается продавать готовые проекты, чтобы они не повторялись.
– Потрясающе, – искренне сказала Лена.
– Я тебя с ним познакомлю, если захочешь, – буднично пообещал он.
Внутри ощущение воздуха, пространства, света и прохлады усилилось. Этот Савелий Гранатов совершенно точно был гением.
– Проходи в гостиную, это туда, – Дмитрий махнул головой в сторону широкого коридора, заканчивающегося раздвижными дверями. – Я кофе сварю. Или что ты хочешь? Сок? Воду? Квас?
– Я хочу все тебе рассказать, – выпалила она. – Про рубин Цезаря.
– Расскажешь, – он пожал плечами, – давно надо было, но тут уж, как получилось. И покажешь, я надеюсь.
– Ты же не думаешь, что я ношу с собой предмет, который стоит пару десятков миллионов долларов? – скептически осведомилась Лена.
– Надеюсь, что не носишь. Тогда злоумышленникам нужно было всего-то ударить тебя в укромном месте пыльным мешком по голове. Как я понимаю, у Дани ты его тоже не оставила.
– Оставляла на одну ночь, – призналась Лена, – сразу после того, как я нашла тайник, я отвезла камень к Дане, чтобы он его оценил. За ночь он успел еще и раскопать его историю в интернет-архивах.
Хозяин дома все-таки сходил на кухню, позвенел там чем-то и вернулся в стильную до невозможности, но очень удобную гостиную, неся поднос, на котором стояли две чашки кофе, бутылка воды, два пузатых стакана, блюдечко с лимоном, сахарница и пакет со сливками.
– Садись, пей и рассказывай, – сказал он. И Лена рассказала все, что узнала от Дани.
– Ты поэтому спрашивала меня, почему я назвал фирму «Турмалин», – спросил Макаров, когда она закончила. – Признаться, я бы тоже насторожился, если бы мне сказали, что подрядчик проекта назвал свою компанию в честь похищенного когда-то сокровища, да еще является потомком человека, который этот самый камень спрятал. Но, Лена, даю тебе честное слово, что не выдумал историю с подаренным моей маме кольцом. А про этот рубин, то есть турмалин, равно как и про своего предприимчивого предка никогда ранее не слышал. Это совпадение, понимаешь?
– Понимаю, – кивнула Лена, – хотя оно и кажется совершенно фантастическим.
– Давай попробуем свести воедино все факты, которые нам известны. Двести лет назад мой предок Александр Штольцен находит в питерском особняке Мятлевых похищенный у Екатерины Великой старинный драгоценный камень, известный под именем рубин Цезаря. Не в силах расстаться с ним он строит для себя особняк, в котором сооружает аналогичный тайник и прячет туда камень. Видимо, его родственники не находят тайник, хотя сестра Штольцена и устраивает скандал, обвиняя брата в воровстве. Эта история всплывает лишь спустя много лет, когда городской голова Николай Яковлев, новый владелец особняка, поручает частному детективу провести расследование. Почему он это делает? Случайно нашел рубин? Похоже на то, но почему тогда положил его обратно? Как бы то ни было, Яковлев знал о существовании камня, а значит, мог кому-то про это рассказать. Своим детям, например.
– Скорее, не рассказать, а написать, – задумчиво сказала Лена. – Яковлев исчез внезапно. Я читала в архивах, когда начала готовиться к реставрации. Он однажды просто вышел из дома и не вернулся. Никто не знает, при каких обстоятельствах он умер и где похоронен. Если бы его семья знала про рубин, то достала бы его из тайника. Или это сделали бы власти. Скорее всего, информация о камне затерялась в каких-то документах, и была найдена совсем недавно. Если ты – потомок Штольцена, то и у Яковлева тоже могли быть потомки, скажем так, не очень-то морально чистоплотные. Именно они и начали поиски рубина.
– Как рабочая версия годится, – признал ее собеседник.
– Вот только как узнать, кто они?
– Это несложно, – заверил ее Макаров. – Сейчас брату позвоню. Мне кажется, он скоро меня прибьет за то, что я выдаю ему информацию по частям.
– Вероятнее, он прибьет меня, – мрачно сказала Лена, – это ведь я утащила рубин из дома и никому про него не сказала даже после того, как напали на Даню.
– Ты, конечно, сделала выдающуюся глупость, но прибить тебя я не дам, – сидящий напротив мужчина улыбнулся так, что у Лены внезапно сбилось дыхание.
Ей вдруг ужасно захотелось, чтобы он ее поцеловал, и это внезапное желание было таким странным и неприличным, что она отвернулась, чтобы не выдать себя ненароком.
– Кроме Яковлевых есть еще Балуевские, – торопливо сказала Лена. – Я же рассказывала тебе о дневнике Виктора, в котором был нарисован знак, открывающий тайник. А еще перед арестом он набил себе этот знак в виде татуировки. Виктор был расстрелян на Бутовском полигоне, но его мать Ольга Тихоновна умерла в Ленинграде во время блокады. Остались ли у Виктора дети, я не выясняла, но думаю, что это несложно узнать.
– Да, охотников за сокровищами было несколько, – согласился Макаров. – Ты совершенно права, один из них – Петр Беспалов, который знал, что в одном из двух деревянных особняков хранится клад, но не знал, в каком именно. Сначала он взял в аренду дом Балуевского, однако в нем ничего не нашел. И тогда настал черед дома Яковлева.
– Реставрация стоила очень дорого, – тихо сказала Лена. – Я всегда удивлялась, что, имея, в сущности, довольно скромный бизнес, Петр Алексеевич мог себе позволить такие большие траты.
– Мне кажется, я знаю, где он взял деньги, – вдруг засмеялся ее собеседник. – И это как раз та гипотеза, которую довольно легко проверить.
Он достал телефон, покопался в нем и набрал чей-то номер.
– Здравствуй, Владимир Александрович, – сказал он. – Дмитрий Макаров побеспокоил. Несколько лет назад я оказал тебе услугу, а сейчас хочу попросить об обратной.
Несколько секунд он молчал, слушая собеседника.
– Да вопрос-то у меня копеечный, – сказал он и засмеялся. – Я даже пообещаю, что не расскажу об ответе правоохранительным органам, потому что убежден: ты в этой истории по касательной проходишь, а лишняя слава тебе точно ни к чему. Скажи, это ты дал денег Беспалову на реставрацию особняков? Он как-то очень своевременно меценатом заделался, а с его официальных доходов особо не помеценатствуешь.
В этот раз он молчал довольно долго, слушая ответ, и Лену внезапно посетило озарение. Она знала, с кем говорит Макаров – с Владимиром Перовым по кличке Ванадий.
– Бывай, Владимир Александрович, спасибо, помог. Мы квиты, – услышала она и нетерпеливо уставилась на Дмитрия. Тот улыбнулся бьющему из ее глаз нетерпению и начал рассказывать.
Галина Леонидовна, вторая жена Петра Беспалова знала, что в ее венах течет дворянская кровь. Дедушка ее родился в дворянской семье в 1915 году, но сразу после революции родители развелись, и отец переехал жить в Ленинград. После этого мальчик никогда его не видел, а его мать говорить о ветреном изменнике наотрез отказывалась.
Умер дед довольно рано, а его дочь, мать Галины Леонидовны, выйдя замуж, девичью фамилию сменила, позже это дважды сделала и сама Галина. С юности она мечтала узнать историю своего рода, но все руки не доходили. Воплотить в жизнь мечту супруги к ее пятидесяти пятилетию решил Петр Беспалов, заказав фамильное древо и выполнив его на красивом пергаменте. Отправной точкой стало свидетельство о рождении Галининой матери, из которого следовало, что в девичестве она была Балуевской.
– Как? – воскликнула пораженная Лена, прервав рассказ. – Галина – правнучка художника Виктора Балуевского?
– Получается, так. Беспалов подарил жене копии архивных документов, которые он в течение года собирал в архиве. А также съездил в Питер, нашел квартиру, в которой жил художник перед арестом, и выкупил принадлежащий ему антикварный стол. В этом столе Беспаловы нашли дневник некоего Павла Дмитриевича Балуевского, в котором тот описывал свое расследование по поводу рубина Цезаря.
– Павел Дмитриевич был послом в Швеции, – быстро проговорила Лена. Ей было так интересно, что, кажется, даже уши шевелились. – Он умер от инфаркта в самом начале XIX века. Виктор Балуевский, когда вырос, стал довольно неплохим художником-графиком, по крайней мере, его работы часто выставлялись в частных экспозициях, а сейчас хранятся в Пушкинском музее, Третьяковке и русском музее. Правда, самого Виктора его талант не спас. В 1928 году Балуевский с матерью переехал на постоянное место жительства в Ленинград, однако особняк еще какое-то время оставался в их собственности. Видимо, часть мебели они увезли с собой.
– Ты так хорошо осведомлена…
– Я изучала историю дома, когда бралась за реставрацию. В том числе оставшиеся от Виктора архивы. Это были его рабочие альбомы, наброски, рисунки интерьеров особняка. Они мне очень пригодились в работе, но истории про рубин в них не было, только знак Палеологов на последней странице. В 1937 году Виктора расстреляли по ложному обвинению в шпионаже, его мать умерла от голода в блокаду. После этого дом отошел государству и был отдан под какую-то контору, лесхоз, кажется.
Он подхватил ее под руку, фактически силой довел до своей машины, усадил на пассажирское сиденье, где она растерянно вытащила из-под попы телефон, обежал машину, захлопнул дверь изнутри и тут же ее заблокировал. И вовремя, потому что подбежавшая к ним женщина начала дергать за ручку пассажирской двери. Не обращая на нее внимания, он тронул машину с места.
– Стойте, тут Шура! – закричала Беседина, попыталась открыть заблокированную дверь. – Остановитесь! Выпустите меня!
– И не подумаю, – сообщил Дмитрий злобно. – Елена Николаевна, позвоните Мите и поговорите с ним. Только Шуре этой вашей пока звонить не надо. А я должен связаться со своими братом.
В зеркало заднего вида он видел перекошенное лицо Шуры, оставшейся стоять посреди двора. Больше всего ему хотелось включить задний ход и переехать к чертям эту злобную фурию, которая, скорее всего, имела самое непосредственное отношение ко всем неприятностям. А если нет, то он потом перед ней извинится.
Его пассажирка тем временем дрожащими руками набирала номер сына.
– Мама, мамочка, Дима тебя нашел, раз ты мне звонишь со своего телефона, – услышал Макаров звонкий голос и улыбнулся. У этого парня, правда, все хорошо было с логикой.
Они разговаривали, и Беседина слушала внимательно, задавая уточняющие вопросы и периодически бросая на Дмитрия короткие взгляды. Сначала изумленные, потом благодарные. Впрочем, следить за ней ему было некогда, хотя и интересно, – он в это время говорил с братом, вводя того в курс всего, что произошло за последние сорок пять минут. Надо же, даже часа не прошло!
Именно Женька стал автором плана, который им с Бесединой теперь предстояло воплотить в жизнь. Он требовал внесения корректив в маршрут. Изначально Дмитрий собирался вместе с Еленой забрать Митьку, потому что было ясно: ей не терпится увидеть сына. Однако втягивать мальчишку в то, что должно было произойти дальше, было категорически нельзя.
– Мить, я скоро приеду, – услышал он, и отобрал у Бесединой телефон.
– Митя, ты останешься у Екатерины Александровны до утра, – сказал он и снова поймал на себе изумленный, но, слава тебе господи, не гневный взгляд Елены. – Мы с твоей мамой должны сделать очень важное дело. Помочь полиции. Ты уж не обессудь, но тебя мы с собой позвать не можем, сам понимаешь.
– Я понимаю, – ответил Митя. – Вы только проследите, чтобы с мамой ничего не случилось. И пообещайте, что потом все мне расскажете.
– Прослежу и обещаю, – ответил он и отключился, вернув Бесединой телефон.
Она сидела молча и неотрывно смотрела на дорогу.
– Мы едем в Излуки? – спросила она, наконец.
– Да.
– В дом Еропкиных?
– Нет, в мой дом. Там ты мне все расскажешь. Я примерно понимаю, что произошло, но некоторых частиц этого пазла не хватает, и мы с тобой должны их найти, чтобы составить целостную картину, пока мой брат и его люди делают свою работу.
Она попыталась что-то сказать, но Дмитрий ее перебил:
– Только не ври, что тебе нечего рассказать. И не возмущайся тем, что я самовольно перешел на «ты». Не время сейчас на политесы. Я практически убежден, что твой сын, а следом за ним и ты, только что чудом избежали серьезной опасности.
– Ты считаешь, что эта опасность могла исходить от Шуры? – она приняла подачу, впервые назвав его не на «вы». – Это моя лучшая подруга. Ближе нее у меня уже никого нет почти полгода. Мы знаем все друг о друге. Нам нравится одно и то же, хотя мы совершенно разные. У нее дверной звонок играет ту же мелодию, которая у меня установлена рингтоном на телефоне, – она вдруг захлебнулась и замолчала, как будто рингтон был невесть чем важным.
– Ты чего? – спросил он, уловив уже натренированным ухом перемену в ее настроении. Еще чуть-чуть и он научится ее понимать.
– В ночь, когда пытали Даню, – сказала она хрипло, – мне не спалось, словно я чувствовала, что произойдет что-то плохое. Шура позвонила мне в четыре утра, сказала, знает, что я не сплю, потому что очень хорошо меня чувствует. Она якобы звонила из аэропорта в Сочи, у нее был ранний вылет, но перед тем как отключиться, я услышала странный звук, какого не могло быть в аэропорту. Там же всегда очень характерный шум. Объявления о рейсах, людской гомон, просьба опаздывающим подойти к нужному выходу, потому что посадка заканчивается.
– Я бывал в аэропорту, – кротко заметил Дмитрий. Она покосилась на него, но отповеди не последовало. Кажется, скоро они смогут мирно сосуществовать, не срываясь на колкости.
– Этого привычного для аэропорта звукового фона не было. Сначала тишина, как будто Шура разговаривает из обычной комнаты, а не зала ожидания, а потом я услышала звонок в дверь. Тот самый, с особенной мелодией. Я отметила это краем сознания, но не придала значения. Просто мне показалось: происходит что-то неправильное. И только сейчас я поняла, что она звонила мне из своей квартиры. Шура не улетала в Сочи. Она была здесь, в городе, когда убили Петра Алексеевича и мучали Даню. Она мне соврала про отпуск. Но зачем?
Она была такая бледная, и Дмитрий вдруг испугался, что Елена сейчас упадет в обморок.
– Мы обязательно все узнаем, – сказал он и неожиданно для себя погладил ее по голове. – Сейчас мы приедем ко мне домой, возьмем лист бумаги и запишем все странности и случайные совпадения, которые есть в этой истории. Когда ты систематизируешь все, что знаешь, на листе бумаги, то, как правило, сразу понимаешь. Только скажи мне сейчас, что именно было спрятано в печи?
– Рубин Цезаря, – ответила она, закусила губу, чтобы не заплакать, и все-таки не сдержалась.
* * *
Почему-то Лене понравилось, что Макаров не бросился ее утешать. Просто протянул пачку салфеток и отвернулся, чтобы не смущать. Или ему все равно? До Излук доехали в молчании, и за это время слезы высохли, словно их и не было. Большая тяжелая машина въехала в крепкие ворота, открывшиеся и закрывшиеся за спиной с пульта-брелока. Лениным глазам открылся дом, от красоты которого она на мгновение замерла, перестав дышать.
Дома и в новой, и уж, тем более, в старой части поселка были в основном деревянными. Быстровозводимые конструкции тоже встречались, из кирпича строили нечасто, да и в конструктивных особенностях таких домов не было ничего неординарного. Один, максимум два этажа, балконы, зачастую украшенные коваными решетками, скатные крыши, застекленные или открытые веранды, обязательная баня в углу участка. Все, как у всех.
Этот дом отличался от остальных так разительно, словно его придумывали и возводили инопланетяне. Казалось, основным материалом, из которого его создал неизвестный автор, был воздух. А еще, конечно, стекло, бетон и металл. Дом был совершенно белым, навес, выполнявший функцию гаража, плавно переходил в террасу первого жилого, а на самом деле второго этажа, весь фасад которого казался стеклянным, прозрачным. Раздвижные двери позволяли выходить из гостиной на воздух, на террасе были видны легкие, словно тоже космические стулья, а также лежаки с мягкими подушками.
Закругленная конструкция, соединяющая второй этаж с третьим, уходила в крышу, образуя полукруг. Дом стоял так, что он большую часть дня создавал приятную тень на обеих террасах, а еще везде было много зелени – цветов, в расставленных ящиках, и небольших деревцев, при одном взгляде на которые чувствовалась легкая прохлада. Фантастический дом! Это Лена как архитектор могла оценить, и на мгновение испытала жгучую зависть, что ей никогда не приходилось работать над чем-нибудь подобным. От особняков XIX века этот дом отличался как летящий по прерии белый мустанг от битюга, тащащего по каменной мостовой груженную бочками повозку.
– Нравится? – спросил Дмитрий, правильно оценивший ее молчание.
– Очень, – призналась Лена. – Кто архитектор?
– Относительно молодой человек по имени Савелий Гранатов. Я совершенно случайно познакомился с ним в Москве, где он после окончания архитектурного института работал в какой-то скучной строительной фирме и мечтал открыть собственное бюро. Его подходы многим казались чересчур современными, а мне понравилось. Я как раз купил этот участок и собирался строить дом, так что мы нашлись к взаимному удовольствию. Он спроектировал мне дом, а я помог ему найти новых заказчиков. Прошло шесть лет, и сейчас у него нет отбоя от клиентов, потому что многим хочется иметь нестандартное жилище. Мотается по стране, вписывая дома в самые необычные ландшафты, и при этом отказывается продавать готовые проекты, чтобы они не повторялись.
– Потрясающе, – искренне сказала Лена.
– Я тебя с ним познакомлю, если захочешь, – буднично пообещал он.
Внутри ощущение воздуха, пространства, света и прохлады усилилось. Этот Савелий Гранатов совершенно точно был гением.
– Проходи в гостиную, это туда, – Дмитрий махнул головой в сторону широкого коридора, заканчивающегося раздвижными дверями. – Я кофе сварю. Или что ты хочешь? Сок? Воду? Квас?
– Я хочу все тебе рассказать, – выпалила она. – Про рубин Цезаря.
– Расскажешь, – он пожал плечами, – давно надо было, но тут уж, как получилось. И покажешь, я надеюсь.
– Ты же не думаешь, что я ношу с собой предмет, который стоит пару десятков миллионов долларов? – скептически осведомилась Лена.
– Надеюсь, что не носишь. Тогда злоумышленникам нужно было всего-то ударить тебя в укромном месте пыльным мешком по голове. Как я понимаю, у Дани ты его тоже не оставила.
– Оставляла на одну ночь, – призналась Лена, – сразу после того, как я нашла тайник, я отвезла камень к Дане, чтобы он его оценил. За ночь он успел еще и раскопать его историю в интернет-архивах.
Хозяин дома все-таки сходил на кухню, позвенел там чем-то и вернулся в стильную до невозможности, но очень удобную гостиную, неся поднос, на котором стояли две чашки кофе, бутылка воды, два пузатых стакана, блюдечко с лимоном, сахарница и пакет со сливками.
– Садись, пей и рассказывай, – сказал он. И Лена рассказала все, что узнала от Дани.
– Ты поэтому спрашивала меня, почему я назвал фирму «Турмалин», – спросил Макаров, когда она закончила. – Признаться, я бы тоже насторожился, если бы мне сказали, что подрядчик проекта назвал свою компанию в честь похищенного когда-то сокровища, да еще является потомком человека, который этот самый камень спрятал. Но, Лена, даю тебе честное слово, что не выдумал историю с подаренным моей маме кольцом. А про этот рубин, то есть турмалин, равно как и про своего предприимчивого предка никогда ранее не слышал. Это совпадение, понимаешь?
– Понимаю, – кивнула Лена, – хотя оно и кажется совершенно фантастическим.
– Давай попробуем свести воедино все факты, которые нам известны. Двести лет назад мой предок Александр Штольцен находит в питерском особняке Мятлевых похищенный у Екатерины Великой старинный драгоценный камень, известный под именем рубин Цезаря. Не в силах расстаться с ним он строит для себя особняк, в котором сооружает аналогичный тайник и прячет туда камень. Видимо, его родственники не находят тайник, хотя сестра Штольцена и устраивает скандал, обвиняя брата в воровстве. Эта история всплывает лишь спустя много лет, когда городской голова Николай Яковлев, новый владелец особняка, поручает частному детективу провести расследование. Почему он это делает? Случайно нашел рубин? Похоже на то, но почему тогда положил его обратно? Как бы то ни было, Яковлев знал о существовании камня, а значит, мог кому-то про это рассказать. Своим детям, например.
– Скорее, не рассказать, а написать, – задумчиво сказала Лена. – Яковлев исчез внезапно. Я читала в архивах, когда начала готовиться к реставрации. Он однажды просто вышел из дома и не вернулся. Никто не знает, при каких обстоятельствах он умер и где похоронен. Если бы его семья знала про рубин, то достала бы его из тайника. Или это сделали бы власти. Скорее всего, информация о камне затерялась в каких-то документах, и была найдена совсем недавно. Если ты – потомок Штольцена, то и у Яковлева тоже могли быть потомки, скажем так, не очень-то морально чистоплотные. Именно они и начали поиски рубина.
– Как рабочая версия годится, – признал ее собеседник.
– Вот только как узнать, кто они?
– Это несложно, – заверил ее Макаров. – Сейчас брату позвоню. Мне кажется, он скоро меня прибьет за то, что я выдаю ему информацию по частям.
– Вероятнее, он прибьет меня, – мрачно сказала Лена, – это ведь я утащила рубин из дома и никому про него не сказала даже после того, как напали на Даню.
– Ты, конечно, сделала выдающуюся глупость, но прибить тебя я не дам, – сидящий напротив мужчина улыбнулся так, что у Лены внезапно сбилось дыхание.
Ей вдруг ужасно захотелось, чтобы он ее поцеловал, и это внезапное желание было таким странным и неприличным, что она отвернулась, чтобы не выдать себя ненароком.
– Кроме Яковлевых есть еще Балуевские, – торопливо сказала Лена. – Я же рассказывала тебе о дневнике Виктора, в котором был нарисован знак, открывающий тайник. А еще перед арестом он набил себе этот знак в виде татуировки. Виктор был расстрелян на Бутовском полигоне, но его мать Ольга Тихоновна умерла в Ленинграде во время блокады. Остались ли у Виктора дети, я не выясняла, но думаю, что это несложно узнать.
– Да, охотников за сокровищами было несколько, – согласился Макаров. – Ты совершенно права, один из них – Петр Беспалов, который знал, что в одном из двух деревянных особняков хранится клад, но не знал, в каком именно. Сначала он взял в аренду дом Балуевского, однако в нем ничего не нашел. И тогда настал черед дома Яковлева.
– Реставрация стоила очень дорого, – тихо сказала Лена. – Я всегда удивлялась, что, имея, в сущности, довольно скромный бизнес, Петр Алексеевич мог себе позволить такие большие траты.
– Мне кажется, я знаю, где он взял деньги, – вдруг засмеялся ее собеседник. – И это как раз та гипотеза, которую довольно легко проверить.
Он достал телефон, покопался в нем и набрал чей-то номер.
– Здравствуй, Владимир Александрович, – сказал он. – Дмитрий Макаров побеспокоил. Несколько лет назад я оказал тебе услугу, а сейчас хочу попросить об обратной.
Несколько секунд он молчал, слушая собеседника.
– Да вопрос-то у меня копеечный, – сказал он и засмеялся. – Я даже пообещаю, что не расскажу об ответе правоохранительным органам, потому что убежден: ты в этой истории по касательной проходишь, а лишняя слава тебе точно ни к чему. Скажи, это ты дал денег Беспалову на реставрацию особняков? Он как-то очень своевременно меценатом заделался, а с его официальных доходов особо не помеценатствуешь.
В этот раз он молчал довольно долго, слушая ответ, и Лену внезапно посетило озарение. Она знала, с кем говорит Макаров – с Владимиром Перовым по кличке Ванадий.
– Бывай, Владимир Александрович, спасибо, помог. Мы квиты, – услышала она и нетерпеливо уставилась на Дмитрия. Тот улыбнулся бьющему из ее глаз нетерпению и начал рассказывать.
Галина Леонидовна, вторая жена Петра Беспалова знала, что в ее венах течет дворянская кровь. Дедушка ее родился в дворянской семье в 1915 году, но сразу после революции родители развелись, и отец переехал жить в Ленинград. После этого мальчик никогда его не видел, а его мать говорить о ветреном изменнике наотрез отказывалась.
Умер дед довольно рано, а его дочь, мать Галины Леонидовны, выйдя замуж, девичью фамилию сменила, позже это дважды сделала и сама Галина. С юности она мечтала узнать историю своего рода, но все руки не доходили. Воплотить в жизнь мечту супруги к ее пятидесяти пятилетию решил Петр Беспалов, заказав фамильное древо и выполнив его на красивом пергаменте. Отправной точкой стало свидетельство о рождении Галининой матери, из которого следовало, что в девичестве она была Балуевской.
– Как? – воскликнула пораженная Лена, прервав рассказ. – Галина – правнучка художника Виктора Балуевского?
– Получается, так. Беспалов подарил жене копии архивных документов, которые он в течение года собирал в архиве. А также съездил в Питер, нашел квартиру, в которой жил художник перед арестом, и выкупил принадлежащий ему антикварный стол. В этом столе Беспаловы нашли дневник некоего Павла Дмитриевича Балуевского, в котором тот описывал свое расследование по поводу рубина Цезаря.
– Павел Дмитриевич был послом в Швеции, – быстро проговорила Лена. Ей было так интересно, что, кажется, даже уши шевелились. – Он умер от инфаркта в самом начале XIX века. Виктор Балуевский, когда вырос, стал довольно неплохим художником-графиком, по крайней мере, его работы часто выставлялись в частных экспозициях, а сейчас хранятся в Пушкинском музее, Третьяковке и русском музее. Правда, самого Виктора его талант не спас. В 1928 году Балуевский с матерью переехал на постоянное место жительства в Ленинград, однако особняк еще какое-то время оставался в их собственности. Видимо, часть мебели они увезли с собой.
– Ты так хорошо осведомлена…
– Я изучала историю дома, когда бралась за реставрацию. В том числе оставшиеся от Виктора архивы. Это были его рабочие альбомы, наброски, рисунки интерьеров особняка. Они мне очень пригодились в работе, но истории про рубин в них не было, только знак Палеологов на последней странице. В 1937 году Виктора расстреляли по ложному обвинению в шпионаже, его мать умерла от голода в блокаду. После этого дом отошел государству и был отдан под какую-то контору, лесхоз, кажется.