Я гнал машину без остановки больше двадцати часов. Хотелось увидеть Оксану ещё сегодня, уснуть со вкусом её поцелуя на губах. И я даже мечтать не мог, что полураздетая тигрица запрыгнет на колени и разрушит ту крепость, что я воздвиг, не настаивая на близости. Пока она не расставит для себя нужные точки. Потому что близость с ней — это наше многоточие… наши запятые… наше будущее. Вместе с ней. И теперь уже на всю жизнь. Впервые захотелось жить вечно.



Не так я себе это представлял… Казалось бы, такое знакомо дело, отработанный природой механизм, ничего нового… но сейчас будто в первый раз.



Некстати мелькнувшее воспоминание о последней двадцатилетней любовнице с идеальным по всем стандартам телом… жилка… сухарик… Она так старалась понравиться известному адвокату и крутилась в постели, как веретено, будто стремилась показать со всех сторон своё гладкое, без лишней складочки и изъяна скульптурное тело. Закатывая глаза, кусая губы, морщась и во весь голос вскрикивая, будто от боли, убила желание близости на середине процесса. А потом эти потоки слёз, призванные разжалобить меня и вырвать обещание ещё одной встречи, переиграть партию на новый лад и заполучить обеспеченное будущее… Театр одного актёра давно не впечатляет… не возбуждает. Отталкивает. А эти кошмарные стринги с безумным кружевным рисунком на микроскопическом треугольничке, что смотрится, как тату на причинном месте и вызывает только ужас — как это можно вытерпеть? Зачем?



Я провёл ладонью по уютному, согретому теплом женского тела мягкому хлопковому трикотажу обыкновенных трусиков. Приятная мягкость, скрытая ими, возбуждала до головокружения. Руки Оксаны, скользнувшие под резинку моих шорт, обожгли желанием ворваться в неё мощным толчком… и замереть в наслаждении первого мгновения близости. Это мгновение будет лишь однажды, и от того так сильно бьётся сердце, пульсирует во всём теле, отзываясь в эпицентре удовольствия. Лишь однажды это будет и для неё. Не потому ли на мгновение во взгляде метнулось смятение… страх, выдавая её волнение?



Всё получится, любимая... Я волнуюсь и боюсь, как и ты. Волнуюсь, что пропущу неявные сигналы твоего тела… боюсь, что не смогу дать почувствовать, что испытываю к тебе… как люблю тебя… Не время для виртуозной игры… не время демонстрации умений и опыта… не время разных поз и слишком откровенных ласк. Первый раз волнуюсь так сильно, что замирает дыхание. И чувствую, как волнуешься ты. Сегодня будет особенная близость. Такая будет только раз.





* * *


Серебристая дорожка лунного света бессовестно заползла в салон машины, коснулась края ложа и замерла, нахально за нами наблюдая. Я улыбнулась ей… повернулась к Андрею, развязав пояс и стянув с плеч халат. Он упал мягким облаком, сминая шёлковыми складками моё смятение.



Я не собиралась… не думала, что первый раз с Андреем случится вот так неожиданно. Наверное, всему виной полнолуние… и выясненные отношения с Маратом… наверное, я разрешила себе быть собой… не таить желаний… не копить обид — невеликое богатство. Я не хотела больше скрывать, что чувствую. Однажды это погубило всё, что я любила. И я усвоила урок. И знала, что Андрей поймёт всё правильно…



С ним легко не стесняться своего неидеального тела и немодного, но приятного телу белья. Он не заметит невовремя хрустнувшее колено и ему всё равно, красиво ли спадает на мой лоб прядь волос.



Дождь забарабанил по крыше с новой силой, закрыл жемчужными нитями крупных капель машину от случайных взглядов, растворил лунный свет, приглушив его чернильной темнотой туч.



Андрей, пробегая пальцами, губами касался там, где, словно эхом сладкого стона, покрывалась мурашками кожа. Он был первооткрывателем, и моё тело подсказывало ему ориентиры, а он ставил свои метки… свои «якоря». Я тронула на боку старый неровный шрам, и увидела мелькнувшее в его глазах смущение. Он так же, как и я, волновался о своём несовершенстве и трепетал в предвкушении.



Мужчина был внимателен и ласков, его любовь окутывала уютным покрывалом обыкновенного счастьем. Он наливал сосуд моей души… наполнял негой и уверенностью… нежностью и любовью… счастьем и желанием. Наливал щедро, до краёв, отдавая всё, чем владела его душа… что носило его сердце… что наполняло его желания.



Он не брал.



Он отдавал.



Душа в душу.



И приятная наполненность моего лона не стала опустошающей, выкачивающей… она стала естественным продолжением… желанным… долгожданным… невыразимо прекрасным… до головокружения. До изогнувшегося радугой тела. До разлившегося тёплым прибоем предвкушения. До ощущения полёта в невесомости с замершим от трепетной ласки сердцем.



Я почувствовала, как пронеслась по сильному телу Андрея судорога удовольствия, когда он вошёл в меня… и замер на мгновение, сбившись с дыхания.





* * *



Моя женщина… Моя… Теперь навсегда — моя…



Всё, что было до этого мгновения в постели с другими, стало физиологическим актом охоты за удовольствием. Но с ней… с Оксаной это стало любовью.



Хотелось рычать на неведомых самцов, сжимая её в объятиях. Хотелось плакать от счастья обладать ею. Хотелось кричать, оповещая о том, что эта женщина — моя!



Меня переполняли чувства. Никогда прежде взмах ресниц не возносил на седьмое небо… никогда раньше блеск глаз, затуманенный желанием, не вызывал спазм внизу живота и не вырывал из горла поверженный стон. Она владела мной… моим телом… моим сердцем… Нет больше меня. Есть только ОНА. И в ней — моя жизнь.



Она — моё желание.



Она — моё счастье.



Она — смысл жизни.



Она — неотделимая часть меня. Я — неотделимая часть её.



В едином ритме удары сердца… В едином ритме движения тел… В едином ритме, сбивая дыхание… сминая сомнения… сшивая половинки целого…



Сейчас и навсегда.



Душа в душу.





* * *


К Ленке во двор вернулись под утро. Оно мало чем отличалось от ночи, хмурилось низкими тяжёлыми тучами и затапливало тротуары и дворы потоками воды. Изумрудные ковры газонов сникли под натиском стихии, приняв в ослабевшие объятия уложенные стебли газонных цветов. Мы никак не могли расстаться, пережидали ниагарский дождь, сидя в тёплой машине у подъезда. Спать не хотелось, и мы, обнявшись, строили планы на ближайшие дни.



— В пятницу вечером заберу тебя до воскресенья. Поедем к родителям, Данила возьмём, на Матрёшке покатаем, даже если дождь будет.



— А через неделю Яна прилетает.



— Слетаются птенцы под родительское крыло.



— Марат на неё квартиру переоформляет, а сам задумался покупать или строить дом недалеко от города, хочет, чтобы внуки на природе росли. Мы ездили к Ольге, она показала несколько вариантов в своём посёлке.



— Примирились они с твоей сестрой?



— Да, всё нормально. Ты знаешь, Андрей, такое чувство, что съехавшая с рельс жизнь вернулась на нужную дорогу. Осталось примирить Ленку с Маратом — и будет соблюдено даже необязательное условие душевного равновесия.