— Никак не могу достать…
Мне кажется, или она совсем тупая?
— Деточка, отойди-ка в сторону, Лео справится с этим и сам! — теряет терпение бабуля, и впервые за этот полёт начинает мне нравиться.
Магдалена на мгновение изменяет своей выправке и теряет даже пластиковую улыбочку, но её разочарование очень скоро сменяется очарованием, потому что Лео поднимает руки. И, кажется, обе перестают дышать — Магдалена и бабуля:
— Ох, где же вы, мои девятнадцать лет…
Still Corners — Beginning To Blue
Нет смысла это отрицать, Лео хорош собой. Тот редкий случай, когда мужик — липкая лента, а женщины на его пути бестолковые мухи. Ладно б он был только высоким и широкоплечим, так нет же, ещё и безупречный типичный англосакский профиль. Всегда думала о том, кому же такие достаются? Наверняка, только стройным и бесконечно миловидным актрисам, с никогда не сходящей улыбкой и здоровым румянцем на щеках после ежедневных прогулок верхом или виндсерфинга. Нет, стюардесса Австрийских авиалиний на роль принцессы не подойдёт, разве что временно. Кратковременно.
Некто с женоподобным, но при этом мужским голосом, просит воды, и Магдалена, пряча раздражение, уносится работать. Кэрол, с трудом вынырнув из хрустального мира любования, благодарит своего благодетеля:
— Спасибо тебе, Лео. Спасибо, дорогой. Хороший ты парень, Лео, — напевает она, поглаживая его по руке чуть ниже плеча. — Но на эту, — кивает в сторону ушедшей стюардессы, — не смотри. Тебе не такая девочка нужна.
— Какая же? — посмеивается в ответ он, но делает это мягко, даже ласково.
— Особенная.
— И в чём же она должна быть особенной?
— В главном — в женской силе. Жизнь в ней должна бить ключом! — и для пущей убедительности Кэрол сжимает свой увесистый темнокожий кулак и машет им перед носом у Лео. — Ну вот, к примеру, как та чудная в балетной юбке, что в аэропорту старой кошёлке натолкала. Видал, как у неё глаза горели? Аж искры кругом! Ох, а как бы такая искрила в твоей спальне…
Ошарашенный, он только поднимает брови, а я аж голодной слюной подавилась: кого это она имеет в виду?
— Такая выберет для твоей жизни только самые яркие краски! — уже разошлась бабуля.
Лео склоняет голову на бок, затем разворачивает её так, что мне теперь виден его профиль — будто уверен, что я за ним наблюдаю, и делает это нарочно.
— Вы полагаете, моей жизни нужны краски?
— Я прилично пожила, дружок. Пятьдесят лет с Бобби рука об руку. Я говорила тебе, что не отказалась от него. А знаешь почему? Потому что мы искрили. Потому что я ни за что не променяла бы эти 50 лет ни на какие другие, если б даже мне предложили выйти хоть за самого принца! Я бы выбрала своего беглого Бобби. А сколько пустых пар за всю мою жизнь прошло мимо меня? Нет, были и счастливые — но это реже, чаще несчастные — пустоцветы. Так вот счастливые всегда дополняют друг друга. Они не похожи, но они два разных черепка одного кувшина. Когда притираются — искры летят, страсть кипит, но скучно им никогда не бывает. А где скука, дружок, там и конец всему.
Мне только видно по макушке, как Лео, замерев, смотрит на старуху в упор:
— С чего вы взяли, что я одинок?
— Давно живу, говорю же. Вижу, как и чем ты бабочек от себя отгоняешь — ловко придумал, но меня не обманешь: глаза у тебя, как у волка без стаи. Неприкаянные они, тоска в них, нет у тебя тепла женского, ласки нет. Нет у тебя женщины.
Лео стоит не двигаясь, кажется, даже не дышит. И он от этих её слов словно меньше стал, скукожился. Ну и ересь, думаю, бабка несёт. Впервые мужика видит, а втирает какую-то чушь ему. Бедный, угораздило же с такой на соседние кресла попасть. Иди уже в туалет, бабуля!
— Радость тебе нужна. Радость, которую мужчине только женщина может дать! Правильная женщина, — никак не унимается.
Он не отвечает ей, и она, снова погладив его по плечу, ретируется, наконец, в уборную. Лео продолжает стоять. Дольше, чем нужно. Затем разворачивается лицом к багажному коробу, медленно опускает его крышку и, уложив на неё свои предплечья, упирается в них лбом.
Его искоса посланный в мою сторону взгляд оказывается неожиданностью, застигает меня врасплох. Я, конечно, сразу переключаюсь на небесный пейзаж в окне, но вряд ли мои попытки скрыть свою в нём заинтересованность удачны, потому что он продолжает на меня смотреть, и я это чувствую.
— Спасибо, что помог в аэропорту, — говорю ему негромко, продолжая пялиться на облака.
Это уже второе моё «спасибо», но между нами как минимум три ряда и глухой отдалённый шум двигателей, поэтому, похоже, снобу не удалось расслышать мою признательность. Господи, думаю, неужели мне придётся повторить это в третий раз? И как только я отрываюсь от окна, чтобы громко, чётко и ясно провозгласить уже это «благодарю» и закрыть вопрос, он, глядя в мои глаза, напоминает:
— Ты уже благодарила.
Лео отворачивается, чтобы занять своё место, но не сразу. Этот задержавшийся зрительный контакт — всего на долю секунды дольше, чем мог бы быть взгляд чужого, постороннего человека — умудряется глубоко и безжалостно разбередить мою душу. Потому что там, в той бездне спрятанных за голубыми стёклами глаз, я умудряюсь даже не прочесть, а почувствовать всё то, о чём говорила Кэрол.
Глава седьмая. Издержки воспитания
Tawiah — TEARdrop
Никогда не знаешь, что в действительности случайность, а что твой подсознательный план.
После посадки у меня заедает ремень безопасности. Пока люди вскакивают со своих мест, вынимают рюкзаки и сумки из багажных отсеков, я сражаюсь с металлической пряжкой — то ли это её заклинило, то ли моя судьба соизволила проснуться. Почему судьба? Да потому что, когда мне удаётся отстегнуться и, зажав в руке босоножки, вылезти, наконец, в проход, мой нос утыкается не в какую-нибудь любую спину, а в одну вполне определённую. Я сразу притормаживаю, чтобы пропустить кого-нибудь вперёд, загородиться живым барьером, но за мной никого больше нет — все уже вышли. Меня задержал ремень, а Лео — Кэрол со своим костылём, которая в данный момент просто немыслимо медленно ползёт к выходу.
Почему я ощущаю его тепло? Он близко, но не настолько, чтобы жар его мужского тела горячил мои щёки. Я хмурюсь и делаю шаг назад. Жду, пока Кэрол, а за ней и Лео, пройдут достаточно, чтобы мне не нужно было дышать ему в спину. А главное, смотреть на неё, его шею, затылок и… Господи, прости меня грешную, задницу тоже, да.
И как только между нами образуется метра два пространства, он не оборачивается, нет, только немного поворачивает голову в сторону, чтобы боковым зрением определить, есть кто-нибудь позади него или нет.
И я задаю себе вопрос: почему я делаю то, что делаю? Что со мной не так? Откуда вдруг это ребячество? Чего я боюсь? От чего так рьяно пытаюсь защититься, что в ход уже пошёл полнейший инфантилизм?
Магдалена прощается с Кэрол натянутой улыбкой, для Лео же на её лице целое полярное сияние и карточка в руках:
— Позвони мне, — робко просит она, сладко взмахнув ресницами.
Он кивает в ответ:
— Ещё раз спасибо за бутерброд.
Всё то время, пока мы шагаем по звёздному покрытию рукава, я не могу оторвать глаз от его руки, сжимающей номер её телефона.
Господи, говорю себе, это совершенно посторонние мне люди, случайные попутчики, какое мне дело до возможного продолжения их общения? Но моё воображение очень живое. За время созерцания карточки, зажатой в руке Лео, от начала телетрапа и до его конца, оно успело отснять целый эротический фильм. И в процессе просмотра этого кино меня терзает ничем не обоснованное и с трудом объяснимое чувство, пакостно ползающее где-то под рёбрами.
Снова досмотр, снова вынь телефон из сумки, сигареты и зажигалку из кармана. Пять евро, завалявшиеся в другом кармане, предательски звенят при прохождении рамки. Я сдаю их и всё равно звеню. Мне велят разуться, но и это не помогает. Длинная тощая девица с лицом нациста указывает мне чёрной резиновой палкой на кабинку индивидуального досмотра и довольно грубо бросает что-то на немецком.
— Я не понимаю, — говорю. Хотя отлично всё поняла.
И с ещё большим раздражением девица разъясняет по-английски:
— Туда!
Мне очень хочется ей что-нибудь сказать, но я вижу прищуренные глаза Лео, натягивающего ремень на свои джинсы, и в прямом смысле зажимаю язык зубами.
Девка облапывает меня с особой тщательностью, не обходя вниманием даже интимные места, и если бы не церберская рожа, я бы точно заподозрила её в лесбийской ориентации. Страстно хочется прокомментировать её унижающие мои честь и достоинство действия, но разве же можно этому мужику быть таким медлительным? Я уже сняла и снова надела юбку, дала ощупать лифчик, а он всё ещё засовывает свои ноги в ботинки! Не могу при нём.
К тому моменту, когда австрийский досмотр оставляет меня в покое, так и не определив, кстати, что во мне звенело (может, спираль?) Лео уже нет, но и желания общаться с досмотрщиками тоже. Мои мысли занимают пять евро и надежды, что на них удастся купить что-нибудь съедобное. В родном канадском самолёте, конечно, должны хорошо покормить, но когда это будет? Рейс только через четыре часа.
Денег мне хватает на пачку печенья. Причём выбираю я по цене и по объёму, не читая названий. В коробке оказываются обычные солёные крекеры, а на воду денег уже нет. Но проблемы разумно решать по мере их поступления, поэтому, отыскав свои ворота и убедившись, что на электронном табло написано «Торонто», время посадки и номер рейса совпадают с моими, я усаживаюсь на пластиковые сиденья у самой стеклянной стены любоваться на посадочную полосу. Вдалеке, уже за ней, раскинулись сочные зелёные поля и разбредающиеся за горизонт цепочки белых ветряков. День ясный, солнечный, и в сочетании с лазурной синевой неба, картина очень даже умиротворяющая. Мне нравится это место. Тут тихо, спокойно, почти никого нет и довольно прохладно.
Я жую печенье и пытаюсь подсоединиться к сети вай-фай аэропорта, как вдруг рядом кто-то так грузно усаживается, что меня даже слегка шатнуло. Ну, не совсем рядом — между нами ещё одно сидение и коробка печенья, но места вокруг более чем достаточно, чтобы вот так «прижиматься». Поднимаю глаза и даже не удивляюсь.
Он не смотрит на меня, целиком и полностью сосредоточен на своём планшете. Изредка, но регулярно отрывается и на пару секунд заглядывает в телефон, будто проверяет что-то.
К нему подкатывает девушка с небольшим красным чемоданом — ручная кладь. Ну вот, опять, думаю.
— Простите, Вы не присмотрите за моим багажом? — просит его.
— Нет.
— Я всего на пару минут отойду!
— Я Вас не знаю, — качает головой. — Мало ли, что у Вас там, — кивает в сторону крошечного красного чемоданчика.
— Я уже прошла досмотр безопасности.
Ноль эмоций. Пялится, не шелохнувшись: ну памятник послушному гражданину, не иначе.
— Если б что у меня и было из запрещённого, это давно бы нашли! — взывает к его разумности.
Никакого эффекта.
— Там конфеты, шоколад, мармелад и пару пачек печенья, — со вздохом. — Мой парень где-то застрял в дьюти фри, а мне капец как в туалет приспичило!
Нормальный мужик сейчас бы улыбнулся. Поднял бы брови, изображая удивление, стал бы шуточки отпускать, пусть и не смешные. Да без разницы, какие! Главное, не сидел бы истуканом. Какой-то эмоциональный чурбан, ей Богу. «Да он и в постели, небось, свая» — успеваю подумать.
— Девушка, я Вас не знаю. Присматривать за чужим багажом запрещено правилами аэропорта, пассажиры самостоятельно несут ответственность за своё имущество.
— Я могу посмотреть, если хотите, — предлагаю ей.
Он смотрит на меня, как на дуру.
— Да-да, — говорю. — Никаких проблем, оставляйте чемодан, я пригляжу.
— О, спасибо Вам огромное! Я быстренько.
Приложение YouTube маячит уведомлением о новых сообщениях.
Пользовать WTF LEO прокомментировал Ваш комментарий.
Моё сердце замирает впервые за очень долгое время. Я не помню, когда в последний раз испытывала это… распирание грудной клетки. Напряжение до звона в ушах, предвкушение, страх снова разочароваться и бессмертная надежда, что на этот раз…
WTF LEO: Найду. Ты только мне помоги. Немного
Мне кажется, или она совсем тупая?
— Деточка, отойди-ка в сторону, Лео справится с этим и сам! — теряет терпение бабуля, и впервые за этот полёт начинает мне нравиться.
Магдалена на мгновение изменяет своей выправке и теряет даже пластиковую улыбочку, но её разочарование очень скоро сменяется очарованием, потому что Лео поднимает руки. И, кажется, обе перестают дышать — Магдалена и бабуля:
— Ох, где же вы, мои девятнадцать лет…
Still Corners — Beginning To Blue
Нет смысла это отрицать, Лео хорош собой. Тот редкий случай, когда мужик — липкая лента, а женщины на его пути бестолковые мухи. Ладно б он был только высоким и широкоплечим, так нет же, ещё и безупречный типичный англосакский профиль. Всегда думала о том, кому же такие достаются? Наверняка, только стройным и бесконечно миловидным актрисам, с никогда не сходящей улыбкой и здоровым румянцем на щеках после ежедневных прогулок верхом или виндсерфинга. Нет, стюардесса Австрийских авиалиний на роль принцессы не подойдёт, разве что временно. Кратковременно.
Некто с женоподобным, но при этом мужским голосом, просит воды, и Магдалена, пряча раздражение, уносится работать. Кэрол, с трудом вынырнув из хрустального мира любования, благодарит своего благодетеля:
— Спасибо тебе, Лео. Спасибо, дорогой. Хороший ты парень, Лео, — напевает она, поглаживая его по руке чуть ниже плеча. — Но на эту, — кивает в сторону ушедшей стюардессы, — не смотри. Тебе не такая девочка нужна.
— Какая же? — посмеивается в ответ он, но делает это мягко, даже ласково.
— Особенная.
— И в чём же она должна быть особенной?
— В главном — в женской силе. Жизнь в ней должна бить ключом! — и для пущей убедительности Кэрол сжимает свой увесистый темнокожий кулак и машет им перед носом у Лео. — Ну вот, к примеру, как та чудная в балетной юбке, что в аэропорту старой кошёлке натолкала. Видал, как у неё глаза горели? Аж искры кругом! Ох, а как бы такая искрила в твоей спальне…
Ошарашенный, он только поднимает брови, а я аж голодной слюной подавилась: кого это она имеет в виду?
— Такая выберет для твоей жизни только самые яркие краски! — уже разошлась бабуля.
Лео склоняет голову на бок, затем разворачивает её так, что мне теперь виден его профиль — будто уверен, что я за ним наблюдаю, и делает это нарочно.
— Вы полагаете, моей жизни нужны краски?
— Я прилично пожила, дружок. Пятьдесят лет с Бобби рука об руку. Я говорила тебе, что не отказалась от него. А знаешь почему? Потому что мы искрили. Потому что я ни за что не променяла бы эти 50 лет ни на какие другие, если б даже мне предложили выйти хоть за самого принца! Я бы выбрала своего беглого Бобби. А сколько пустых пар за всю мою жизнь прошло мимо меня? Нет, были и счастливые — но это реже, чаще несчастные — пустоцветы. Так вот счастливые всегда дополняют друг друга. Они не похожи, но они два разных черепка одного кувшина. Когда притираются — искры летят, страсть кипит, но скучно им никогда не бывает. А где скука, дружок, там и конец всему.
Мне только видно по макушке, как Лео, замерев, смотрит на старуху в упор:
— С чего вы взяли, что я одинок?
— Давно живу, говорю же. Вижу, как и чем ты бабочек от себя отгоняешь — ловко придумал, но меня не обманешь: глаза у тебя, как у волка без стаи. Неприкаянные они, тоска в них, нет у тебя тепла женского, ласки нет. Нет у тебя женщины.
Лео стоит не двигаясь, кажется, даже не дышит. И он от этих её слов словно меньше стал, скукожился. Ну и ересь, думаю, бабка несёт. Впервые мужика видит, а втирает какую-то чушь ему. Бедный, угораздило же с такой на соседние кресла попасть. Иди уже в туалет, бабуля!
— Радость тебе нужна. Радость, которую мужчине только женщина может дать! Правильная женщина, — никак не унимается.
Он не отвечает ей, и она, снова погладив его по плечу, ретируется, наконец, в уборную. Лео продолжает стоять. Дольше, чем нужно. Затем разворачивается лицом к багажному коробу, медленно опускает его крышку и, уложив на неё свои предплечья, упирается в них лбом.
Его искоса посланный в мою сторону взгляд оказывается неожиданностью, застигает меня врасплох. Я, конечно, сразу переключаюсь на небесный пейзаж в окне, но вряд ли мои попытки скрыть свою в нём заинтересованность удачны, потому что он продолжает на меня смотреть, и я это чувствую.
— Спасибо, что помог в аэропорту, — говорю ему негромко, продолжая пялиться на облака.
Это уже второе моё «спасибо», но между нами как минимум три ряда и глухой отдалённый шум двигателей, поэтому, похоже, снобу не удалось расслышать мою признательность. Господи, думаю, неужели мне придётся повторить это в третий раз? И как только я отрываюсь от окна, чтобы громко, чётко и ясно провозгласить уже это «благодарю» и закрыть вопрос, он, глядя в мои глаза, напоминает:
— Ты уже благодарила.
Лео отворачивается, чтобы занять своё место, но не сразу. Этот задержавшийся зрительный контакт — всего на долю секунды дольше, чем мог бы быть взгляд чужого, постороннего человека — умудряется глубоко и безжалостно разбередить мою душу. Потому что там, в той бездне спрятанных за голубыми стёклами глаз, я умудряюсь даже не прочесть, а почувствовать всё то, о чём говорила Кэрол.
Глава седьмая. Издержки воспитания
Tawiah — TEARdrop
Никогда не знаешь, что в действительности случайность, а что твой подсознательный план.
После посадки у меня заедает ремень безопасности. Пока люди вскакивают со своих мест, вынимают рюкзаки и сумки из багажных отсеков, я сражаюсь с металлической пряжкой — то ли это её заклинило, то ли моя судьба соизволила проснуться. Почему судьба? Да потому что, когда мне удаётся отстегнуться и, зажав в руке босоножки, вылезти, наконец, в проход, мой нос утыкается не в какую-нибудь любую спину, а в одну вполне определённую. Я сразу притормаживаю, чтобы пропустить кого-нибудь вперёд, загородиться живым барьером, но за мной никого больше нет — все уже вышли. Меня задержал ремень, а Лео — Кэрол со своим костылём, которая в данный момент просто немыслимо медленно ползёт к выходу.
Почему я ощущаю его тепло? Он близко, но не настолько, чтобы жар его мужского тела горячил мои щёки. Я хмурюсь и делаю шаг назад. Жду, пока Кэрол, а за ней и Лео, пройдут достаточно, чтобы мне не нужно было дышать ему в спину. А главное, смотреть на неё, его шею, затылок и… Господи, прости меня грешную, задницу тоже, да.
И как только между нами образуется метра два пространства, он не оборачивается, нет, только немного поворачивает голову в сторону, чтобы боковым зрением определить, есть кто-нибудь позади него или нет.
И я задаю себе вопрос: почему я делаю то, что делаю? Что со мной не так? Откуда вдруг это ребячество? Чего я боюсь? От чего так рьяно пытаюсь защититься, что в ход уже пошёл полнейший инфантилизм?
Магдалена прощается с Кэрол натянутой улыбкой, для Лео же на её лице целое полярное сияние и карточка в руках:
— Позвони мне, — робко просит она, сладко взмахнув ресницами.
Он кивает в ответ:
— Ещё раз спасибо за бутерброд.
Всё то время, пока мы шагаем по звёздному покрытию рукава, я не могу оторвать глаз от его руки, сжимающей номер её телефона.
Господи, говорю себе, это совершенно посторонние мне люди, случайные попутчики, какое мне дело до возможного продолжения их общения? Но моё воображение очень живое. За время созерцания карточки, зажатой в руке Лео, от начала телетрапа и до его конца, оно успело отснять целый эротический фильм. И в процессе просмотра этого кино меня терзает ничем не обоснованное и с трудом объяснимое чувство, пакостно ползающее где-то под рёбрами.
Снова досмотр, снова вынь телефон из сумки, сигареты и зажигалку из кармана. Пять евро, завалявшиеся в другом кармане, предательски звенят при прохождении рамки. Я сдаю их и всё равно звеню. Мне велят разуться, но и это не помогает. Длинная тощая девица с лицом нациста указывает мне чёрной резиновой палкой на кабинку индивидуального досмотра и довольно грубо бросает что-то на немецком.
— Я не понимаю, — говорю. Хотя отлично всё поняла.
И с ещё большим раздражением девица разъясняет по-английски:
— Туда!
Мне очень хочется ей что-нибудь сказать, но я вижу прищуренные глаза Лео, натягивающего ремень на свои джинсы, и в прямом смысле зажимаю язык зубами.
Девка облапывает меня с особой тщательностью, не обходя вниманием даже интимные места, и если бы не церберская рожа, я бы точно заподозрила её в лесбийской ориентации. Страстно хочется прокомментировать её унижающие мои честь и достоинство действия, но разве же можно этому мужику быть таким медлительным? Я уже сняла и снова надела юбку, дала ощупать лифчик, а он всё ещё засовывает свои ноги в ботинки! Не могу при нём.
К тому моменту, когда австрийский досмотр оставляет меня в покое, так и не определив, кстати, что во мне звенело (может, спираль?) Лео уже нет, но и желания общаться с досмотрщиками тоже. Мои мысли занимают пять евро и надежды, что на них удастся купить что-нибудь съедобное. В родном канадском самолёте, конечно, должны хорошо покормить, но когда это будет? Рейс только через четыре часа.
Денег мне хватает на пачку печенья. Причём выбираю я по цене и по объёму, не читая названий. В коробке оказываются обычные солёные крекеры, а на воду денег уже нет. Но проблемы разумно решать по мере их поступления, поэтому, отыскав свои ворота и убедившись, что на электронном табло написано «Торонто», время посадки и номер рейса совпадают с моими, я усаживаюсь на пластиковые сиденья у самой стеклянной стены любоваться на посадочную полосу. Вдалеке, уже за ней, раскинулись сочные зелёные поля и разбредающиеся за горизонт цепочки белых ветряков. День ясный, солнечный, и в сочетании с лазурной синевой неба, картина очень даже умиротворяющая. Мне нравится это место. Тут тихо, спокойно, почти никого нет и довольно прохладно.
Я жую печенье и пытаюсь подсоединиться к сети вай-фай аэропорта, как вдруг рядом кто-то так грузно усаживается, что меня даже слегка шатнуло. Ну, не совсем рядом — между нами ещё одно сидение и коробка печенья, но места вокруг более чем достаточно, чтобы вот так «прижиматься». Поднимаю глаза и даже не удивляюсь.
Он не смотрит на меня, целиком и полностью сосредоточен на своём планшете. Изредка, но регулярно отрывается и на пару секунд заглядывает в телефон, будто проверяет что-то.
К нему подкатывает девушка с небольшим красным чемоданом — ручная кладь. Ну вот, опять, думаю.
— Простите, Вы не присмотрите за моим багажом? — просит его.
— Нет.
— Я всего на пару минут отойду!
— Я Вас не знаю, — качает головой. — Мало ли, что у Вас там, — кивает в сторону крошечного красного чемоданчика.
— Я уже прошла досмотр безопасности.
Ноль эмоций. Пялится, не шелохнувшись: ну памятник послушному гражданину, не иначе.
— Если б что у меня и было из запрещённого, это давно бы нашли! — взывает к его разумности.
Никакого эффекта.
— Там конфеты, шоколад, мармелад и пару пачек печенья, — со вздохом. — Мой парень где-то застрял в дьюти фри, а мне капец как в туалет приспичило!
Нормальный мужик сейчас бы улыбнулся. Поднял бы брови, изображая удивление, стал бы шуточки отпускать, пусть и не смешные. Да без разницы, какие! Главное, не сидел бы истуканом. Какой-то эмоциональный чурбан, ей Богу. «Да он и в постели, небось, свая» — успеваю подумать.
— Девушка, я Вас не знаю. Присматривать за чужим багажом запрещено правилами аэропорта, пассажиры самостоятельно несут ответственность за своё имущество.
— Я могу посмотреть, если хотите, — предлагаю ей.
Он смотрит на меня, как на дуру.
— Да-да, — говорю. — Никаких проблем, оставляйте чемодан, я пригляжу.
— О, спасибо Вам огромное! Я быстренько.
Приложение YouTube маячит уведомлением о новых сообщениях.
Пользовать WTF LEO прокомментировал Ваш комментарий.
Моё сердце замирает впервые за очень долгое время. Я не помню, когда в последний раз испытывала это… распирание грудной клетки. Напряжение до звона в ушах, предвкушение, страх снова разочароваться и бессмертная надежда, что на этот раз…
WTF LEO: Найду. Ты только мне помоги. Немного