Согласно этой теории, человечество всегда было разделено на несколько цивилизаций, представители которых обладали принципиально разными взглядами на мир. Несовместимость этих взглядов сделала конфликт цивилизаций неизбежным. Точно так же, как в дикой природе виды борются за выживание в соответствии с беспощадными законами естественного отбора, на протяжении всей человеческой истории разные цивилизации постоянно сталкивались друг с другом, и в результате выживали только самые сильные из них. Те, кто забывает об этом печальном факте, будь то либеральные политики или витающие в облаках инженеры, подвергают себя серьезной опасности[92].
Тезис о «столкновении цивилизаций» имеет далеко идущие политические последствия. Его сторонники утверждают, что любые попытки примирить «Запад» с «исламским миром» обречены на неудачу. Исламские страны никогда не примут западных ценностей, а западные страны никогда не смогут успешно адаптировать мусульманские меньшинства. Стало быть, США не должны принимать иммигрантов из Сирии и Ирака, а Евросоюзу следует отказаться от иллюзии мультикультурализма в пользу западной идентичности. В долгосрочной перспективе лишь одна цивилизация выдержит жестокие испытания естественного отбора, и если бюрократы из Брюсселя отказываются спасать Запад от исламской угрозы, то Великобритании, Дании или Франции лучше делать это каждой в одиночку.
Этот тезис, получивший широкое распространение, ложен. Да, исламский фундаментализм действительно очень опасен, но «цивилизация», которой он бросил вызов, – не западный, а глобальный феномен. Ведь не зря же в борьбе против «Исламского государства» объединились США и Иран. Даже исламские фундаменталисты, несмотря на свои средневековые фантазии, в значительно большей степени опираются на глобальную культуру, чем Аравия VII века. Они ориентируются на страхи и надежды современной молодежи, недовольной своим положением, а не на представления средневековых крестьян и торговцев. Как убедительно показали Панкай Мишра и Кристофер де Белье, на взгляды радикальных исламистов серьезно повлияли идеи Маркса и Фуко, а не только пророка Мухаммеда, и наряду с наследием Омейядского и Аббасидского халифатов они пользуются наследием европейских анархистов XIX века[93]. Таким образом, даже «Исламское государство» будет правильнее рассматривать как заблудший побег общей для нас всех мировой культуры, а не как ветвь таинственного чужого дерева.
Что еще важнее, ошибочна сама аналогия между историей и биологией, лежащая в основе тезиса о «столкновении цивилизаций». Человеческие группы – от небольших племен до огромных цивилизаций – принципиально отличаются от видов животных, а исторические конфликты ничем не похожи на механизмы естественного отбора. Виды животных обладают объективными признаками, сохраняющимися на протяжении тысяч и тысяч поколений. Кто вы, шимпанзе или горилла, зависит от ваших генов, а не от убеждений, а разные гены диктуют разное социальное поведение. Шимпанзе живут смешанными группами из самцов и самок. Они конкурируют за власть, объединяясь в коалиции, состоящие из представителей обоих полов. У горилл один доминантный самец формирует гарем из самок и, как правило, изгоняет любого взрослого самца, который угрожает его положению в иерархии. Шимпанзе не умеют жить так, как гориллы, а гориллы не способны объединяться в группы, как шимпанзе. Насколько нам известно, эти социальные системы у шимпанзе и горилл существовали не только в последние десятилетия, но и на протяжении сотен тысяч лет.
Ничего подобного в человеческих обществах вы не найдете. Да, группы людей могут принадлежать к разным социальным системам, однако такие системы не являются генетически обусловленными и редко существуют дольше нескольких столетий. Взять, к примеру, немцев в XX веке. Меньше чем за сто лет в Германии сменились шесть разных общественных систем: империя Гогенцоллернов, Веймарская республика, Третий рейх, Германская Демократическая Республика (она же коммунистическая Восточная Германия), Федеративная Республика Германии (она же Западная Германия) и, наконец, демократическая воссоединенная Германия. Разумеется, немцы сохранили свой язык, а также любовь к пиву и сарделькам. Но существует ли некая уникальная сущность, которая отличает немцев от других народов и которая в неизменном виде сохранялась все это время, от Вильгельма II до Ангелы Меркель? И существовала ли она 1000 или 5000 лет назад?
Преамбула к так и не вступившей в силу Конституции Евросоюза начинается с заявления, что эта конституция вдохновлена «культурным, религиозным и гуманистическим наследием Европы, на основе которого развивались универсальные ценности, нерушимые и неотъемлемые права личности, свободы, демократии, равенства и верховенства закона»[94]. Легко прийти к выводу, что европейская цивилизация определяется ценностями прав человека, демократии, равенства и свободы. В бесчисленных речах и документах проводится прямая линия от древней афинской демократии к нынешнему Евросоюзу и отмечается, что европейской свободе и демократии уже 2500 лет. Вспоминается притча о слепцах, ощупывающих слона: тот, кому достался хвост животного, говорит, что слон похож на щетку. Да, демократические идеи были частью европейской культуры на протяжении многих веков, но они никогда не преобладали в обществе. Несмотря на свою славу и влияние, афинская демократия была неоднозначным экспериментом, продержавшимся едва 200 лет в отдаленном уголке Балкан. Если последние 25 веков развитие европейской цивилизации определяли демократия и права человека, то что насчет Спарты и Юлия Цезаря, крестоносцев и конкистадоров, инквизиции и работорговли, Людовика XVI и Наполеона, Гитлера и Сталина? Может, они были пришельцами из какой-то другой цивилизации?
На самом деле европейская цивилизация – это то, чем ее считают европейцы, точно так же как христианство – это то, чем его считают христиане, ислам – то, чем его считают мусульмане, а иудаизм – то, чем его считают иудеи. На протяжении столетий их представления существенно менялись. Группы людей характеризуются в большей степени изменениями, которые в них происходят, чем продолжительностью своего существования. Тем не менее они ухитряются придумать для себя древнюю самобытность – благодаря искусству рассказывать сказки. Какие бы революции ни сотрясали их общество, им всегда удается сплести новое и старое в единую ткань.
Даже один человек способен соединить революционные изменения своей личности в яркую и связную историю жизни: «Раньше я был социалистом, а потом стал капиталистом; я родился во Франции, а теперь живу в США; я был женат, но потом развелся; я болел раком, но излечился». Точно так же любая группа людей, например немцев, может определить себя через перемены, которые она пережила: «Раньше мы были нацистами, но усвоили урок, и теперь мы миролюбивые демократы». Вовсе не обязательно искать некую уникальную немецкую сущность, которая проявилась сначала в Вильгельме II, затем в Гитлере и, наконец, в Меркель. Именно эти радикальные изменения и определяют немецкую идентичность. В 2018 году быть немцем означает преодолеть тяжелое наследие нацизма и поддерживать либеральные и демократические ценности. Но кто знает, что это будет означать в 2050-м?
Люди часто отказываются замечать эти перемены, особенно когда речь идет о главных политических и религиозных ценностях. Мы настаиваем, что наши ценности – важное наследие древних предков. Но говорить так мы можем лишь потому, что наши предки давно умерли и не в силах нам возразить. Возьмем, к примеру, отношение евреев к женщинам. Современные ортодоксальные иудеи осуждают изображение женщин в публичной сфере. На плакатах и объявлениях, предназначенных для ортодоксов, обычно изображаются только мужчины и мальчики – но не женщины и не девочки[95].
В 2011 году разразился скандал, когда ультраортодоксальная бруклинская газета Di Tzeitung опубликовала фотографию американских лидеров, наблюдающих за рейдом в убежище Усамы бен Ладена. На снимке с помощью цифрового редактора были стерты изображения всех женщин, в том числе госсекретаря Хиллари Клинтон. Газета объяснила, что была вынуждена это сделать, чтобы соблюсти еврейские «законы целомудрия». Похожий скандал вызвало удаление Ангелы Меркель с фотографии демонстрации против бойни в Charlie Hebdo – газета HaMevaser объяснила это тем, что изображение канцлера может возбудить у благочестивых читателей похотливые мысли. Издатель третьей ультраортодоксальной газеты, Hamodia, защищал свою позицию так: «За нами тысячи лет еврейской традиции»[96].
Строже всего запрет видеть женщину соблюдается в синагоге. В ортодоксальных синагогах женщин тщательно отделяют от мужчин, и они обязаны находиться в запретной для мужчин зоне, за занавеской, чтобы ни один мужчина не увидел даже силуэта женщины, когда молится или читает священные книги. Но если такой порядок освящен тысячелетними еврейскими традициями и незыблемыми божественными законами, то как объяснить находки археологов? В древних синагогах, относящихся к той эпохе, когда были написаны Мишна и Талмуд, исследователи не нашли никаких признаков разделения по половому признаку – более того, на полу и стенах были обнаружены великолепные мозаики с изображением женщин, причем некоторые из этих женщин были в весьма откровенных одеждах. Раввины, писавшие Мишну и Талмуд, регулярно молились и работали в этих синагогах, но современные ортодоксальные иудеи сочтут такие мозаики нечестивым осквернением древних традиций[97].
Похожие искажения древних традиций можно найти во всех религиях. «Исламское государство» хвасталось, что вернулось к чистой, оригинальной версии ислама, но в действительности их взгляд на ислам абсолютно нов. Да, они цитируют множество священных текстов, но при этом тщательно выбирают, какие фрагменты пропускать, какие цитировать и как их толковать.
Их самостоятельная интерпретация священных текстов – это очень современный подход. Традиционно такая интерпретация была уделом ученых улам – мудрецов, которые изучали исламские законы и теологию в авторитетных учреждениях, таких как университет Аль-Азхар в Каире. Лишь немногие лидеры «Исламского государства» могли похвастаться богословским образованием, а большинство почитаемых улам называли Абу Бакра аль-Багдади и ему подобных невеждами и преступниками[98].
Это не означает, что «Исламское государство» было «немусульманским» или «антимусульманским», как утверждают некоторые. Особенно странно звучат слова христианских лидеров, например Барака Обамы, которые берут на себя смелость рассказывать таким людям, как Абу Бакр аль-Багдади, объявившим себя защитниками ислама, что такое настоящий ислам[99]. Жаркие споры об истинной сущности ислама просто бессмысленны. У ислама нет неизменной ДНК. Ислам – это то, чем считают его мусульмане[100].
Немцы и гориллы
Еще более глубокие различия существуют между человеческими группами и группами у животных. Виды животных часто разделяются, но никогда не объединяются. Общие предки шимпанзе и горилл жили приблизительно 7 миллионов лет назад. Древний вид разделился на две популяции, и каждая из них пошла своим эволюционным путем. После этого обратной дороги уже не было. Поскольку потомство особей, принадлежащих к разным видам, бесплодно, виды не смешиваются друг с другом. Гориллы не могут скрещиваться с шимпанзе, жирафы со слонами, а собаки с кошками.
В отличие от видов животных племена людей могут объединяться (и объединяются) во все более многочисленные группы. Современная немецкая нация образовалась из саксонцев, швабов и баварцев, которые еще относительно недавно не испытывали особой любви друг к другу. Отто фон Бисмарку приписывают фразу (якобы произнесенную после прочтения «Происхождения видов» Дарвина) о том, что баварцы – это недостающее звено между австрийцами и людьми[101]. Французы появились в результате смешения франков, норманнов, бретонцев, гасконцев и провансальцев. А по другую сторону Ла-Манша англичане, шотландцы и валлийцы постепенно сплавляются (хотят они того или нет) в единую британскую нацию. Не за горами времена, когда немцы, французы и британцы станут просто европейцами.
Но объединения не всегда бывают прочными, и сегодня это хорошо видят люди в Лондоне, Эдинбурге и Брюсселе. Брекзит может спровоцировать раскол как в Великобритании, так и в Евросоюзе. Но в долговременном плане направление, в котором движется история, вполне очевидно. 10 тысяч лет назад человечество было разделено на огромное число изолированных племен. С каждым новым тысячелетием они объединялись во все более крупные группы, образуя все меньшее количество отдельных цивилизаций. На протяжении последних поколений несколько оставшихся цивилизаций объединялись в единую глобальную цивилизацию. Политические, этнические и культурные различия сохраняются, однако они не подрывают фундаментального единства. И действительно, некоторые расхождения возможны только при наличии всеобъемлющей общей структуры. В экономике, например, разделение труда может быть эффективным только при условии существования единого рынка. Страна не может специализироваться на производстве автомобилей или добыче нефти, если у нее нет возможности покупать продовольствие у других стран, которые выращивают пшеницу и рис.
Процесс объединения людей принял две формы: образование связей между разными группами и гомогенизация самих групп. Связи могут устанавливаться даже между группами, поведение которых по-прежнему существенно различается. Более того – даже между заклятыми врагами. Чрезвычайно сильные связи между людьми формирует даже война. Историки часто говорят о том, что первый пик глобализации пришелся на 1913 год, затем, в период мировых войн и холодной войны, наблюдался спад, и процесс вновь набрал силу только после 1989 года[102]. Это утверждение может быть справедливо для экономической глобализации, но оно не учитывает не менее важную динамику военной глобализации. Война способствует распространению идей, технологий и людей гораздо сильнее, чем торговля. В 1918 году Соединенные Штаты были теснее связаны с Европой, чем в 1913-м. Между двумя мировыми войнами Старый и Новый Свет несколько отдалились друг от друга, но их судьбы снова неразрывно сплелись во время Второй мировой и холодной войны.
Война также усиливает интерес людей друг к другу. Взаимодействие США с Россией никогда не было таким интенсивным, как в период холодной войны, когда каждый чих в московских коридорах власти заставлял американцев бегать вверх-вниз по вашингтонским лестницам. Люди уделяют гораздо больше внимания врагам, чем торговым партнерам. На один американский фильм о Тайване приходится порядка 50 фильмов о Вьетнаме.
Средневековая олимпиада
Мир начала XXI века уже давно прошел этап формирования связей между разными группами. Люди из разных уголков земли не только поддерживают контакты друг с другом, но и разделяют общие убеждения и привычки. Тысячу лет назад наша планета была плодородной почвой для десятков разных политических моделей. В Европе можно было встретить феодальные княжества, соперничающие с независимыми городами-государствами и крошечными теократиями. В исламском мире имелся халифат, претендовавший на полновластие, но наряду с ним существовали также королевства, султанаты и эмираты. Китайские империи считали себя единственным законным политическим образованием, но на севере и западе от них яростно сражались друг с другом племенные союзы. В Индии и Юго-Восточной Азии разные режимы сменялись, как в калейдоскопе; Америка, Африка и Австралия отличались необыкновенным разнообразием сообществ, от крошечных групп охотников и собирателей до обширных империй. Неудивительно, что даже жившие по соседству группы людей с трудом договаривались о взаимоприемлемых дипломатических процедурах, не говоря уже о международных законах. Каждое общество выстраивало свою политическую парадигму, и людям было трудно понимать и уважать чужие политические концепции.
Сегодня во всем мире принята единая политическая парадигма. Планету поделили между собой около 200 суверенных государств, которые, как правило, признают единые дипломатические протоколы и общие международные законы. Швеция, Нигерия, Таиланд и Бразилия – все они отмечены на наших атласах разными красками, все они члены ООН, и, несмотря на бесчисленные различия, все они признаны суверенными государствами с соответствующими правами и привилегиями. И действительно, у них очень много общих политических идей и практик, в том числе вера в представительные органы, политические партии, всеобщее избирательное право и права человека. Парламенты есть в Тегеране, Москве, Кейптауне и Нью-Дели, а не только в Лондоне и Париже. Когда израильтяне и палестинцы, русские и украинцы, курды и турки борются за мировое общественное мнение, все они используют один и тот же дискурс прав человека, государственного суверенитета и международного права.
В мире существуют разные типы «стран-банкротов» (failed state), но есть лишь одна парадигма для успешного государства.
Для глобальной политики справедлив принцип, сформулированный в «Анне Карениной»: все успешные государства похожи друг на друга, а каждое несостоятельное государство несостоятельно по-своему – в нем отсутствует та или иная составляющая основного политического пакета. Не так давно на этом фоне выделилось «Исламское государство», которое полностью отрицало необходимость этого пакета и попыталось основать принципиально иное политическое образование – всемирный халифат. Но именно по этой причине оно и потерпело крах. В прошлом самым разным партизанским движениям и террористическим организациям удавалось основывать новые государства или захватывать власть в старых. Но они всегда принимали главные принципы глобального политического порядка. Даже движение талибан стремилось к международному признанию в качестве законного правительства суверенной страны Афганистан. Ни одной группе, отвергающей принципы глобальной политики, до сих пор не удавалось надолго сохранить контроль над значительной территорией.
Силу глобальной политической парадигмы, возможно, удобнее оценивать не по главным политическим вопросам войны и дипломатии, а по таким событиям, как Олимпийские игры 2016 года в Рио-де-Жанейро. Как были организованы игры? 11 тысяч спортсменов распределились по группам в соответствии со своим гражданством – а не религией, классом или языком. В Рио не было делегаций буддистов, пролетариев или тех, кто говорит по-английски. За исключением нескольких случаев (прежде всего, Тайваня и Палестины), определить национальную принадлежность спортсмена не составляло труда.
На церемонии открытия Олимпиады спортсмены шли группами, каждая под флагом своей страны. Когда Майкл Фелпс выигрывал очередную золотую медаль, вверх взмывал звездно-полосатый флаг и звучал американский гимн. Когда Эмили Андеоль завоевала золотую медаль в дзюдо, на флагштоке поднялся французский триколор, а оркестр сыграл «Марсельезу».
У каждой страны есть свой гимн, что согласуется с той же самой универсальной моделью. Почти все гимны – это оркестровые произведения продолжительностью несколько минут, а не двадцатиминутные песнопения, исполнять которые вправе лишь представители особой касты потомственных священнослужителей. Даже такие страны, как Саудовская Аравия, Пакистан и Конго, приняли западные музыкальные нормы для своих гимнов. Большинство из них звучат так, словно их сочинил Бетховен в не самый удачный для себя день. (Можете провести с друзьями увлекательный вечер, прослушивая разные гимны на YouTube и пытаясь угадать страну.) Даже тексты гимнов почти одинаковы и содержат общие концепты политики и групповой лояльности. Угадаете, гимн какой страны приведен ниже? (Я заменил название страны словами «моя страна».)
Моя страна, моя родина,
Земля, где я пролил свою кровь.
Здесь я стою, как солдат своей родины.
Моя страна, мой народ,
Мои люди и моя родина.
Давайте воскликнем: «Моя страна едина!»
Да здравствует моя земля, мое государство,
Мой народ и моя родина неразделимы.
Давайте же вместе построим дух и тело
Для моей великой страны.
Великая моя страна, независимая и свободная.
Моя земля, моя страна, которую я люблю.
Великая моя страна, независимая и свободная,
Да здравствует моя великая страна!
Правильный ответ – Индонезия. А вы удивились бы, скажи я, что это Польша, Нигерия или Бразилия?
Такое же однообразие характерно для национальных флагов. Все они, за одним-единственным исключением, представляют собой прямоугольный кусок ткани с весьма ограниченным набором цветов, полос и геометрических форм. На фоне прочих стран выделяется Непал, у которого флаг состоит из двух треугольников. (Правда, непальские спортсмены еще ни разу не выигрывали олимпийские медали.) Флаг Индонезии состоит из двух полос, красной сверху и белой снизу. У польского флага белая полоса сверху, а красная снизу. А у Монако флаг такой же, как у Индонезии. Человек с нарушением цветовосприятия вряд ли различит флаги Бельгии, Чада, Кот-д’Ивуара, Франции, Гвинеи, Ирландии, Италии, Мали и Румынии – на каждом из них по три вертикальных полосы разного цвета.
Некоторые из этих стран воевали друг с другом, но за весь XX век из-за войны Олимпийские игры отменяли всего три раза (в 1916, 1940 и 1944 годах). В 1980 году США и некоторые их союзники бойкотировали Олимпиаду в Москве, в 1984 году страны советского блока бойкотировали игры в Лос-Анджелесе, а в некоторых случаях в центре политической бури оказывались сами олимпийцы (особенно в 1936 году, когда Олимпийские игры принимали нацисты, и в 1972-м, когда палестинские террористы убили израильских спортсменов во время Олимпиады в Мюнхене). Но в целом политические противоречия не подорвали олимпийское движение.
Вернемся на тысячу лет назад. Предположим, вы хотите организовать средневековые Олимпийские игры в Рио-де-Жанейро в 1016 году. Забудем на минуту, что в то время Рио был маленькой деревушкой индейцев племени тупи[103] и что жители Европы и Азии даже не подозревали о существовании Америки. Забудем о логистических проблемах, связанных с доставкой в Рио лучших спортсменов мира в отсутствие самолетов. Забудем о том, что общими для разных стран были лишь несколько видов спорта, и, хотя все люди умели бегать, не все могли договориться об одинаковых правилах соревнований по бегу. Просто спросите себя, на какие группы следовало бы разбить атлетов. Сегодня Олимпийский комитет тратит огромное количество времени на обсуждение тайваньского или палестинского вопроса. Умножьте эти часы на 10 тысяч – и вы получите представление о времени, которое придется уделить политическим вопросам на средневековой Олимпиаде.
Начнем с того, что китайская империя Сун не признавала равным себе ни одно политическое образование на Земле. Поэтому было бы неслыханной дерзостью присвоить ее олимпийцам такой же статус, как и атлетам корейского королевства Корё или вьетнамского королевства Дайковьет – не говоря уже о делегациях «примитивных заморских варваров».
Багдадский халиф тоже претендовал на власть над всем миром, и большинство суннитов признавали его верховным правителем. Но на практике халиф не обладал властью даже над Багдадом. Должны ли спортсмены-сунниты выступать в составе одной делегации или их следует разделить на несколько десятков делегаций по числу эмиратов и султанатов суннитского мира? Аравийскую пустыню населяли свободные племена бедуинов, которые не признавали никакого властителя, кроме Аллаха. Должно ли каждое из них направить отдельную делегацию для участия в состязаниях по стрельбе из лука и в гонках на верблюдах? Таким же источником головной боли стала бы Европа. Под чьим флагом должны выступать спортсмены из нормандского города Иври? Местного графа? Его сюзерена, герцога Нормандии? Или под флагом слабого французского короля?
Многие из политических образований появлялись и быстро исчезали, просуществовав совсем недолго. Занимаясь подготовкой к Олимпиаде-1016, вы не знали бы заранее, какие к вам приедут делегации: никто не сказал бы наверняка, какие политические образования сохранятся к следующему году. Если бы Английское королевство отправило на Олимпиаду-1016 свою делегацию, то спортсмены, вернувшись домой с медалями, обнаружили бы, что Лондон захвачен датчанами, а Англия вместе с Данией, Норвегией и частью Швеции вошла в состав Империи Северного моря Кнуда Великого. Через 20 лет империя распадется, а еще через 30 Англия снова будет завоевана – на этот раз герцогом Нормандии.
Нет нужды говорить, что у подавляющего большинства этих недолговечных политических образований не было ни гимна, который можно было бы исполнить в честь победителя состязаний, ни флага. Конечно, в те времена политическим символам уделялось большое внимание, но язык символов европейской политики сильно отличался от политических языков символов Китая, Индонезии или индейцев тупи. Договориться о едином протоколе чествования победителя было бы практически невозможно.
Поэтому, когда в 2020 году вы будете смотреть игры в Токио, помните о том, что это соревнование между странами на самом деле демонстрирует удивительное всемирное согласие. Помимо чувства национальной гордости, возникающего, когда ваш соотечественник завоевывает золотую медаль и в небо взмывает флаг вашей страны, вы можете испытывать еще бóльшую гордость за человечество, которое сумело организовать такое событие.
Власть доллара
В прежние времена люди экспериментировали не только с разными политическими системами, но и с невероятным количеством экономических моделей. Русские бояре, индийские махараджи, китайские мандарины и вожди американских индейцев обладали разными представлениями о деньгах, торговле, налогах и занятости. Сегодня почти все верят в слабо различающиеся варианты одной и той же капиталистической модели, и все мы – шестеренки одного глобального производственного конвейера. Где бы вы ни жили, в Конго или Монголии, в Новой Зеландии или Боливии, ваша повседневная жизнь и материальное благосостояние определяются одними и теми же экономическими теориями, одними и теми же корпорациями и банками, одними и теми же потоками капитала. Если бы министры финансов Израиля и Ирана встретились за ланчем, они нашли бы общий язык, без труда поняли бы беды и проблемы друг друга и посочувствовали друг другу.
Когда «Исламское государство» захватило значительную часть Сирии и Ирака, его сторонники убивали тысячи людей, разрушали археологические памятники, сбрасывали с пьедестала статуи и последовательно уничтожали символы прежних режимов и культурного влияния Запада[104]. Но когда они врывались в банк и находили там пачки американских долларов с портретами президентов США и надписями на английском языке, прославляющими американские политические и религиозные идеи, они не сжигали эти символы американского империализма. Дело в том, что долларовой банкноте поклоняются все, независимо от политических и религиозных различий. У нее нет потребительской ценности – долларовую банкноту нельзя съесть или выпить, – но вера в доллар и в мудрость Федеральной резервной системы столь прочна, что ее разделяют даже исламские фундаменталисты, мексиканские наркобароны и северокорейские тираны.
Однородность современного человеческого общества становится еще более очевидной, когда речь заходит о наших взглядах на природу и человеческое тело. Если тысячу лет назад человек заболевал, его действия определялись тем, где он жил. В Европе местный священник, вероятно, сказал бы вам, что вы прогневили Господа и что для восстановления здоровья нужно что-то пожертвовать церкви, предпринять паломничество по святым местам и усиленно молить Бога о прощении. А деревенская ведьма объяснила бы ваше состояние тем, что вы одержимы демоном, и предложила бы изгнать его из вашего тела с помощью песни, танца и крови черного петуха.
На Ближнем Востоке врачи, воспитанные в классической традиции, поведали бы вам, что у вас нарушилось равновесие телесных гуморов и что необходимо восстановить баланс с помощью правильной диеты и неприятно пахнущих настоев. В Индии знатоки аюрведы предложили бы свои теории о равновесии между тремя телесными элементами, известными как доши, и порекомендовали бы лечение травами, массажем и асанами йоги. Китайские врачи, сибирские шаманы, африканские целители, индейские колдуны – в каждой империи, королевстве или племени имелись свои традиции и свои эксперты с разными взглядами на человеческое тело и природу болезней, и все они предлагали разные наборы ритуалов, снадобий и методов. Одни средства помогали на удивление хорошо, а другие были равноценны смертному приговору. Единственный факт, объединявший европейскую, китайскую, африканскую и американскую практику, заключался в том, что не меньше трети детей умирало, не дожив до совершеннолетия, а средняя продолжительность жизни не дотягивала и до 50 лет[105].
В наши дни судьба заболевшего человека почти не зависит от того, где он живет. Больницы в Торонто, Токио, Тегеране и Тель-Авиве похожи друг на друга; там вас встретят врачи в белых халатах, которые изучали одни и те же научные теории на одних и тех же медицинских факультетах. Они будут следовать одним и тем же протоколам, проводить одинаковые анализы, чтобы поставить похожие диагнозы. Затем они выпишут одни и те же лекарства, выпущенные одними и теми же международными фармацевтическими компаниями. Конечно, культурные различия остаются, но канадские, японские, иранские и израильские врачи придерживаются одинаковых взглядов на человеческое тело и человеческие болезни. Когда «Исламское государство» захватило Ракку и Мосул, религиозные фанатики не разрушили местные больницы. Наоборот: они обратились к врачам-мусульманам всего мира с призывом приехать и лечить людей[106]. По всей видимости, даже исламские врачи и медсестры верят, что тело состоит из клеток, болезни вызываются патогенами, а антибиотики убивают бактерий.
Но откуда взялись эти клетки и бактерии? Откуда вообще взялся наш мир? Тысячу лет назад в каждой культуре существовала своя история о сотворении мира и главных ингредиентах космического супа. В наши дни образованные люди всего мира верят в одни и те же теории о материи, энергии, времени и пространстве. Возьмем, к примеру, иранскую и северокорейскую ядерные программы. Суть проблемы в том, что в Иране и КНДР придерживаются точно таких же взглядов на физику, как в Израиле и Америке. Если бы иранские и северокорейские ученые считали, что E = mc4, Израилю и США можно было бы не опасаться, что эти страны создадут ядерное оружие.
В современном мире сохранилась религиозная и национальная идентичность. Но когда речь идет о практических вещах – создать государство, экономику, построить больницу, сделать бомбу, – выясняется, что почти все люди принадлежат к одной цивилизации. Вне всякого сомнения, разногласия существуют – но внутренние споры были во всех цивилизациях. Более того, сами цивилизации и сформировались в результате этих споров. Пытаясь определить свою идентичность, люди часто составляют список общих черт, но это ошибочный путь. Здесь больше помог бы список общих конфликтов и дилемм. Например, в 1618 году в Европе не было общей религиозной идентичности, зато бушевали религиозные распри. В 1618 году идентичность европейца определялась его озабоченностью мизерными доктринальными различиями между католиками и протестантами или между кальвинистами и лютеранами, а также готовностью убивать и умирать за эти различия. Если человека, жившего в 1618 году, не волновали эти конфликты, значит, этот человек был турком, индусом – кем угодно, но не европейцем.
В 1940 году Великобритания и Германия исповедовали разные политические ценности, но обе страны были неотделимы от «европейской цивилизации». Гитлер был не меньшим европейцем, чем Черчилль. Более того, само их противостояние показывало, что значит быть европейцем на этом конкретном историческом этапе. А вот охотники и собиратели из племени кунг в 1940 году не были европейцами, поскольку внутренние европейские споры о расе и империи ничуть их не волновали.
Люди, с которыми мы ожесточенно сражаемся, зачастую оказываются членами нашей семьи. Идентичность в большей степени формируют конфликты и дилеммы, а не согласие. Что значит быть европейцем в 2018 году? Вовсе не обязательно иметь белую кожу, верить в Иисуса Христа или поддерживать идеалы свободы. Скорее это означает яростно спорить по поводу иммиграции, Евросоюза и изъянов капитализма. Это также значит постоянно спрашивать себя: «Что определяет мою идентичность?» – и беспокоиться из-за старения населения, безудержного консьюмеризма и глобального потепления. Конфликты и дилеммы XXI века отличают современных европейцев от их предков, живших в 1618 и 1940 годах, но сближают с нынешними китайскими и индийскими торговыми партнерами.
Какие бы изменения ни ждали нас в будущем, они, скорее всего, будут сопровождаться братскими конфликтами внутри единой цивилизации, а не столкновениями разных цивилизаций. Главные вызовы XXI века будут глобальными по своей природе. Что произойдет, когда изменение климата вызовет экологические катастрофы? Что произойдет, когда компьютеры начнут превосходить человека в решении все большего числа задач и заменять людей во все большем количестве профессий? Что произойдет, когда биотехнологии позволят улучшать людей и продлевать жизнь? Вне всяких сомнений, пытаясь найти ответ на эти вопросы, мы станем свидетелями жарких споров и ожесточенных конфликтов. Но эти споры и конфликты вряд ли приведут к разобщенности людей. Как раз наоборот: они сделают нас еще более зависимыми друг от друга. Хотя человечеству еще очень далеко до построения гармоничного общества, все мы принадлежим к одной буйной глобальной цивилизации.
Как же объяснить волну национализма, захлестнувшую мир? Возможно, из-за чрезмерного энтузиазма по поводу глобализации мы слишком рано стали забывать о старых добрых нациях? Может ли возврат к традиционному национализму разрешить этот серьезный глобальный кризис? Если глобализация несет с собой столько проблем, почему не отказаться от нее?
Тезис о «столкновении цивилизаций» имеет далеко идущие политические последствия. Его сторонники утверждают, что любые попытки примирить «Запад» с «исламским миром» обречены на неудачу. Исламские страны никогда не примут западных ценностей, а западные страны никогда не смогут успешно адаптировать мусульманские меньшинства. Стало быть, США не должны принимать иммигрантов из Сирии и Ирака, а Евросоюзу следует отказаться от иллюзии мультикультурализма в пользу западной идентичности. В долгосрочной перспективе лишь одна цивилизация выдержит жестокие испытания естественного отбора, и если бюрократы из Брюсселя отказываются спасать Запад от исламской угрозы, то Великобритании, Дании или Франции лучше делать это каждой в одиночку.
Этот тезис, получивший широкое распространение, ложен. Да, исламский фундаментализм действительно очень опасен, но «цивилизация», которой он бросил вызов, – не западный, а глобальный феномен. Ведь не зря же в борьбе против «Исламского государства» объединились США и Иран. Даже исламские фундаменталисты, несмотря на свои средневековые фантазии, в значительно большей степени опираются на глобальную культуру, чем Аравия VII века. Они ориентируются на страхи и надежды современной молодежи, недовольной своим положением, а не на представления средневековых крестьян и торговцев. Как убедительно показали Панкай Мишра и Кристофер де Белье, на взгляды радикальных исламистов серьезно повлияли идеи Маркса и Фуко, а не только пророка Мухаммеда, и наряду с наследием Омейядского и Аббасидского халифатов они пользуются наследием европейских анархистов XIX века[93]. Таким образом, даже «Исламское государство» будет правильнее рассматривать как заблудший побег общей для нас всех мировой культуры, а не как ветвь таинственного чужого дерева.
Что еще важнее, ошибочна сама аналогия между историей и биологией, лежащая в основе тезиса о «столкновении цивилизаций». Человеческие группы – от небольших племен до огромных цивилизаций – принципиально отличаются от видов животных, а исторические конфликты ничем не похожи на механизмы естественного отбора. Виды животных обладают объективными признаками, сохраняющимися на протяжении тысяч и тысяч поколений. Кто вы, шимпанзе или горилла, зависит от ваших генов, а не от убеждений, а разные гены диктуют разное социальное поведение. Шимпанзе живут смешанными группами из самцов и самок. Они конкурируют за власть, объединяясь в коалиции, состоящие из представителей обоих полов. У горилл один доминантный самец формирует гарем из самок и, как правило, изгоняет любого взрослого самца, который угрожает его положению в иерархии. Шимпанзе не умеют жить так, как гориллы, а гориллы не способны объединяться в группы, как шимпанзе. Насколько нам известно, эти социальные системы у шимпанзе и горилл существовали не только в последние десятилетия, но и на протяжении сотен тысяч лет.
Ничего подобного в человеческих обществах вы не найдете. Да, группы людей могут принадлежать к разным социальным системам, однако такие системы не являются генетически обусловленными и редко существуют дольше нескольких столетий. Взять, к примеру, немцев в XX веке. Меньше чем за сто лет в Германии сменились шесть разных общественных систем: империя Гогенцоллернов, Веймарская республика, Третий рейх, Германская Демократическая Республика (она же коммунистическая Восточная Германия), Федеративная Республика Германии (она же Западная Германия) и, наконец, демократическая воссоединенная Германия. Разумеется, немцы сохранили свой язык, а также любовь к пиву и сарделькам. Но существует ли некая уникальная сущность, которая отличает немцев от других народов и которая в неизменном виде сохранялась все это время, от Вильгельма II до Ангелы Меркель? И существовала ли она 1000 или 5000 лет назад?
Преамбула к так и не вступившей в силу Конституции Евросоюза начинается с заявления, что эта конституция вдохновлена «культурным, религиозным и гуманистическим наследием Европы, на основе которого развивались универсальные ценности, нерушимые и неотъемлемые права личности, свободы, демократии, равенства и верховенства закона»[94]. Легко прийти к выводу, что европейская цивилизация определяется ценностями прав человека, демократии, равенства и свободы. В бесчисленных речах и документах проводится прямая линия от древней афинской демократии к нынешнему Евросоюзу и отмечается, что европейской свободе и демократии уже 2500 лет. Вспоминается притча о слепцах, ощупывающих слона: тот, кому достался хвост животного, говорит, что слон похож на щетку. Да, демократические идеи были частью европейской культуры на протяжении многих веков, но они никогда не преобладали в обществе. Несмотря на свою славу и влияние, афинская демократия была неоднозначным экспериментом, продержавшимся едва 200 лет в отдаленном уголке Балкан. Если последние 25 веков развитие европейской цивилизации определяли демократия и права человека, то что насчет Спарты и Юлия Цезаря, крестоносцев и конкистадоров, инквизиции и работорговли, Людовика XVI и Наполеона, Гитлера и Сталина? Может, они были пришельцами из какой-то другой цивилизации?
На самом деле европейская цивилизация – это то, чем ее считают европейцы, точно так же как христианство – это то, чем его считают христиане, ислам – то, чем его считают мусульмане, а иудаизм – то, чем его считают иудеи. На протяжении столетий их представления существенно менялись. Группы людей характеризуются в большей степени изменениями, которые в них происходят, чем продолжительностью своего существования. Тем не менее они ухитряются придумать для себя древнюю самобытность – благодаря искусству рассказывать сказки. Какие бы революции ни сотрясали их общество, им всегда удается сплести новое и старое в единую ткань.
Даже один человек способен соединить революционные изменения своей личности в яркую и связную историю жизни: «Раньше я был социалистом, а потом стал капиталистом; я родился во Франции, а теперь живу в США; я был женат, но потом развелся; я болел раком, но излечился». Точно так же любая группа людей, например немцев, может определить себя через перемены, которые она пережила: «Раньше мы были нацистами, но усвоили урок, и теперь мы миролюбивые демократы». Вовсе не обязательно искать некую уникальную немецкую сущность, которая проявилась сначала в Вильгельме II, затем в Гитлере и, наконец, в Меркель. Именно эти радикальные изменения и определяют немецкую идентичность. В 2018 году быть немцем означает преодолеть тяжелое наследие нацизма и поддерживать либеральные и демократические ценности. Но кто знает, что это будет означать в 2050-м?
Люди часто отказываются замечать эти перемены, особенно когда речь идет о главных политических и религиозных ценностях. Мы настаиваем, что наши ценности – важное наследие древних предков. Но говорить так мы можем лишь потому, что наши предки давно умерли и не в силах нам возразить. Возьмем, к примеру, отношение евреев к женщинам. Современные ортодоксальные иудеи осуждают изображение женщин в публичной сфере. На плакатах и объявлениях, предназначенных для ортодоксов, обычно изображаются только мужчины и мальчики – но не женщины и не девочки[95].
В 2011 году разразился скандал, когда ультраортодоксальная бруклинская газета Di Tzeitung опубликовала фотографию американских лидеров, наблюдающих за рейдом в убежище Усамы бен Ладена. На снимке с помощью цифрового редактора были стерты изображения всех женщин, в том числе госсекретаря Хиллари Клинтон. Газета объяснила, что была вынуждена это сделать, чтобы соблюсти еврейские «законы целомудрия». Похожий скандал вызвало удаление Ангелы Меркель с фотографии демонстрации против бойни в Charlie Hebdo – газета HaMevaser объяснила это тем, что изображение канцлера может возбудить у благочестивых читателей похотливые мысли. Издатель третьей ультраортодоксальной газеты, Hamodia, защищал свою позицию так: «За нами тысячи лет еврейской традиции»[96].
Строже всего запрет видеть женщину соблюдается в синагоге. В ортодоксальных синагогах женщин тщательно отделяют от мужчин, и они обязаны находиться в запретной для мужчин зоне, за занавеской, чтобы ни один мужчина не увидел даже силуэта женщины, когда молится или читает священные книги. Но если такой порядок освящен тысячелетними еврейскими традициями и незыблемыми божественными законами, то как объяснить находки археологов? В древних синагогах, относящихся к той эпохе, когда были написаны Мишна и Талмуд, исследователи не нашли никаких признаков разделения по половому признаку – более того, на полу и стенах были обнаружены великолепные мозаики с изображением женщин, причем некоторые из этих женщин были в весьма откровенных одеждах. Раввины, писавшие Мишну и Талмуд, регулярно молились и работали в этих синагогах, но современные ортодоксальные иудеи сочтут такие мозаики нечестивым осквернением древних традиций[97].
Похожие искажения древних традиций можно найти во всех религиях. «Исламское государство» хвасталось, что вернулось к чистой, оригинальной версии ислама, но в действительности их взгляд на ислам абсолютно нов. Да, они цитируют множество священных текстов, но при этом тщательно выбирают, какие фрагменты пропускать, какие цитировать и как их толковать.
Их самостоятельная интерпретация священных текстов – это очень современный подход. Традиционно такая интерпретация была уделом ученых улам – мудрецов, которые изучали исламские законы и теологию в авторитетных учреждениях, таких как университет Аль-Азхар в Каире. Лишь немногие лидеры «Исламского государства» могли похвастаться богословским образованием, а большинство почитаемых улам называли Абу Бакра аль-Багдади и ему подобных невеждами и преступниками[98].
Это не означает, что «Исламское государство» было «немусульманским» или «антимусульманским», как утверждают некоторые. Особенно странно звучат слова христианских лидеров, например Барака Обамы, которые берут на себя смелость рассказывать таким людям, как Абу Бакр аль-Багдади, объявившим себя защитниками ислама, что такое настоящий ислам[99]. Жаркие споры об истинной сущности ислама просто бессмысленны. У ислама нет неизменной ДНК. Ислам – это то, чем считают его мусульмане[100].
Немцы и гориллы
Еще более глубокие различия существуют между человеческими группами и группами у животных. Виды животных часто разделяются, но никогда не объединяются. Общие предки шимпанзе и горилл жили приблизительно 7 миллионов лет назад. Древний вид разделился на две популяции, и каждая из них пошла своим эволюционным путем. После этого обратной дороги уже не было. Поскольку потомство особей, принадлежащих к разным видам, бесплодно, виды не смешиваются друг с другом. Гориллы не могут скрещиваться с шимпанзе, жирафы со слонами, а собаки с кошками.
В отличие от видов животных племена людей могут объединяться (и объединяются) во все более многочисленные группы. Современная немецкая нация образовалась из саксонцев, швабов и баварцев, которые еще относительно недавно не испытывали особой любви друг к другу. Отто фон Бисмарку приписывают фразу (якобы произнесенную после прочтения «Происхождения видов» Дарвина) о том, что баварцы – это недостающее звено между австрийцами и людьми[101]. Французы появились в результате смешения франков, норманнов, бретонцев, гасконцев и провансальцев. А по другую сторону Ла-Манша англичане, шотландцы и валлийцы постепенно сплавляются (хотят они того или нет) в единую британскую нацию. Не за горами времена, когда немцы, французы и британцы станут просто европейцами.
Но объединения не всегда бывают прочными, и сегодня это хорошо видят люди в Лондоне, Эдинбурге и Брюсселе. Брекзит может спровоцировать раскол как в Великобритании, так и в Евросоюзе. Но в долговременном плане направление, в котором движется история, вполне очевидно. 10 тысяч лет назад человечество было разделено на огромное число изолированных племен. С каждым новым тысячелетием они объединялись во все более крупные группы, образуя все меньшее количество отдельных цивилизаций. На протяжении последних поколений несколько оставшихся цивилизаций объединялись в единую глобальную цивилизацию. Политические, этнические и культурные различия сохраняются, однако они не подрывают фундаментального единства. И действительно, некоторые расхождения возможны только при наличии всеобъемлющей общей структуры. В экономике, например, разделение труда может быть эффективным только при условии существования единого рынка. Страна не может специализироваться на производстве автомобилей или добыче нефти, если у нее нет возможности покупать продовольствие у других стран, которые выращивают пшеницу и рис.
Процесс объединения людей принял две формы: образование связей между разными группами и гомогенизация самих групп. Связи могут устанавливаться даже между группами, поведение которых по-прежнему существенно различается. Более того – даже между заклятыми врагами. Чрезвычайно сильные связи между людьми формирует даже война. Историки часто говорят о том, что первый пик глобализации пришелся на 1913 год, затем, в период мировых войн и холодной войны, наблюдался спад, и процесс вновь набрал силу только после 1989 года[102]. Это утверждение может быть справедливо для экономической глобализации, но оно не учитывает не менее важную динамику военной глобализации. Война способствует распространению идей, технологий и людей гораздо сильнее, чем торговля. В 1918 году Соединенные Штаты были теснее связаны с Европой, чем в 1913-м. Между двумя мировыми войнами Старый и Новый Свет несколько отдалились друг от друга, но их судьбы снова неразрывно сплелись во время Второй мировой и холодной войны.
Война также усиливает интерес людей друг к другу. Взаимодействие США с Россией никогда не было таким интенсивным, как в период холодной войны, когда каждый чих в московских коридорах власти заставлял американцев бегать вверх-вниз по вашингтонским лестницам. Люди уделяют гораздо больше внимания врагам, чем торговым партнерам. На один американский фильм о Тайване приходится порядка 50 фильмов о Вьетнаме.
Средневековая олимпиада
Мир начала XXI века уже давно прошел этап формирования связей между разными группами. Люди из разных уголков земли не только поддерживают контакты друг с другом, но и разделяют общие убеждения и привычки. Тысячу лет назад наша планета была плодородной почвой для десятков разных политических моделей. В Европе можно было встретить феодальные княжества, соперничающие с независимыми городами-государствами и крошечными теократиями. В исламском мире имелся халифат, претендовавший на полновластие, но наряду с ним существовали также королевства, султанаты и эмираты. Китайские империи считали себя единственным законным политическим образованием, но на севере и западе от них яростно сражались друг с другом племенные союзы. В Индии и Юго-Восточной Азии разные режимы сменялись, как в калейдоскопе; Америка, Африка и Австралия отличались необыкновенным разнообразием сообществ, от крошечных групп охотников и собирателей до обширных империй. Неудивительно, что даже жившие по соседству группы людей с трудом договаривались о взаимоприемлемых дипломатических процедурах, не говоря уже о международных законах. Каждое общество выстраивало свою политическую парадигму, и людям было трудно понимать и уважать чужие политические концепции.
Сегодня во всем мире принята единая политическая парадигма. Планету поделили между собой около 200 суверенных государств, которые, как правило, признают единые дипломатические протоколы и общие международные законы. Швеция, Нигерия, Таиланд и Бразилия – все они отмечены на наших атласах разными красками, все они члены ООН, и, несмотря на бесчисленные различия, все они признаны суверенными государствами с соответствующими правами и привилегиями. И действительно, у них очень много общих политических идей и практик, в том числе вера в представительные органы, политические партии, всеобщее избирательное право и права человека. Парламенты есть в Тегеране, Москве, Кейптауне и Нью-Дели, а не только в Лондоне и Париже. Когда израильтяне и палестинцы, русские и украинцы, курды и турки борются за мировое общественное мнение, все они используют один и тот же дискурс прав человека, государственного суверенитета и международного права.
В мире существуют разные типы «стран-банкротов» (failed state), но есть лишь одна парадигма для успешного государства.
Для глобальной политики справедлив принцип, сформулированный в «Анне Карениной»: все успешные государства похожи друг на друга, а каждое несостоятельное государство несостоятельно по-своему – в нем отсутствует та или иная составляющая основного политического пакета. Не так давно на этом фоне выделилось «Исламское государство», которое полностью отрицало необходимость этого пакета и попыталось основать принципиально иное политическое образование – всемирный халифат. Но именно по этой причине оно и потерпело крах. В прошлом самым разным партизанским движениям и террористическим организациям удавалось основывать новые государства или захватывать власть в старых. Но они всегда принимали главные принципы глобального политического порядка. Даже движение талибан стремилось к международному признанию в качестве законного правительства суверенной страны Афганистан. Ни одной группе, отвергающей принципы глобальной политики, до сих пор не удавалось надолго сохранить контроль над значительной территорией.
Силу глобальной политической парадигмы, возможно, удобнее оценивать не по главным политическим вопросам войны и дипломатии, а по таким событиям, как Олимпийские игры 2016 года в Рио-де-Жанейро. Как были организованы игры? 11 тысяч спортсменов распределились по группам в соответствии со своим гражданством – а не религией, классом или языком. В Рио не было делегаций буддистов, пролетариев или тех, кто говорит по-английски. За исключением нескольких случаев (прежде всего, Тайваня и Палестины), определить национальную принадлежность спортсмена не составляло труда.
На церемонии открытия Олимпиады спортсмены шли группами, каждая под флагом своей страны. Когда Майкл Фелпс выигрывал очередную золотую медаль, вверх взмывал звездно-полосатый флаг и звучал американский гимн. Когда Эмили Андеоль завоевала золотую медаль в дзюдо, на флагштоке поднялся французский триколор, а оркестр сыграл «Марсельезу».
У каждой страны есть свой гимн, что согласуется с той же самой универсальной моделью. Почти все гимны – это оркестровые произведения продолжительностью несколько минут, а не двадцатиминутные песнопения, исполнять которые вправе лишь представители особой касты потомственных священнослужителей. Даже такие страны, как Саудовская Аравия, Пакистан и Конго, приняли западные музыкальные нормы для своих гимнов. Большинство из них звучат так, словно их сочинил Бетховен в не самый удачный для себя день. (Можете провести с друзьями увлекательный вечер, прослушивая разные гимны на YouTube и пытаясь угадать страну.) Даже тексты гимнов почти одинаковы и содержат общие концепты политики и групповой лояльности. Угадаете, гимн какой страны приведен ниже? (Я заменил название страны словами «моя страна».)
Моя страна, моя родина,
Земля, где я пролил свою кровь.
Здесь я стою, как солдат своей родины.
Моя страна, мой народ,
Мои люди и моя родина.
Давайте воскликнем: «Моя страна едина!»
Да здравствует моя земля, мое государство,
Мой народ и моя родина неразделимы.
Давайте же вместе построим дух и тело
Для моей великой страны.
Великая моя страна, независимая и свободная.
Моя земля, моя страна, которую я люблю.
Великая моя страна, независимая и свободная,
Да здравствует моя великая страна!
Правильный ответ – Индонезия. А вы удивились бы, скажи я, что это Польша, Нигерия или Бразилия?
Такое же однообразие характерно для национальных флагов. Все они, за одним-единственным исключением, представляют собой прямоугольный кусок ткани с весьма ограниченным набором цветов, полос и геометрических форм. На фоне прочих стран выделяется Непал, у которого флаг состоит из двух треугольников. (Правда, непальские спортсмены еще ни разу не выигрывали олимпийские медали.) Флаг Индонезии состоит из двух полос, красной сверху и белой снизу. У польского флага белая полоса сверху, а красная снизу. А у Монако флаг такой же, как у Индонезии. Человек с нарушением цветовосприятия вряд ли различит флаги Бельгии, Чада, Кот-д’Ивуара, Франции, Гвинеи, Ирландии, Италии, Мали и Румынии – на каждом из них по три вертикальных полосы разного цвета.
Некоторые из этих стран воевали друг с другом, но за весь XX век из-за войны Олимпийские игры отменяли всего три раза (в 1916, 1940 и 1944 годах). В 1980 году США и некоторые их союзники бойкотировали Олимпиаду в Москве, в 1984 году страны советского блока бойкотировали игры в Лос-Анджелесе, а в некоторых случаях в центре политической бури оказывались сами олимпийцы (особенно в 1936 году, когда Олимпийские игры принимали нацисты, и в 1972-м, когда палестинские террористы убили израильских спортсменов во время Олимпиады в Мюнхене). Но в целом политические противоречия не подорвали олимпийское движение.
Вернемся на тысячу лет назад. Предположим, вы хотите организовать средневековые Олимпийские игры в Рио-де-Жанейро в 1016 году. Забудем на минуту, что в то время Рио был маленькой деревушкой индейцев племени тупи[103] и что жители Европы и Азии даже не подозревали о существовании Америки. Забудем о логистических проблемах, связанных с доставкой в Рио лучших спортсменов мира в отсутствие самолетов. Забудем о том, что общими для разных стран были лишь несколько видов спорта, и, хотя все люди умели бегать, не все могли договориться об одинаковых правилах соревнований по бегу. Просто спросите себя, на какие группы следовало бы разбить атлетов. Сегодня Олимпийский комитет тратит огромное количество времени на обсуждение тайваньского или палестинского вопроса. Умножьте эти часы на 10 тысяч – и вы получите представление о времени, которое придется уделить политическим вопросам на средневековой Олимпиаде.
Начнем с того, что китайская империя Сун не признавала равным себе ни одно политическое образование на Земле. Поэтому было бы неслыханной дерзостью присвоить ее олимпийцам такой же статус, как и атлетам корейского королевства Корё или вьетнамского королевства Дайковьет – не говоря уже о делегациях «примитивных заморских варваров».
Багдадский халиф тоже претендовал на власть над всем миром, и большинство суннитов признавали его верховным правителем. Но на практике халиф не обладал властью даже над Багдадом. Должны ли спортсмены-сунниты выступать в составе одной делегации или их следует разделить на несколько десятков делегаций по числу эмиратов и султанатов суннитского мира? Аравийскую пустыню населяли свободные племена бедуинов, которые не признавали никакого властителя, кроме Аллаха. Должно ли каждое из них направить отдельную делегацию для участия в состязаниях по стрельбе из лука и в гонках на верблюдах? Таким же источником головной боли стала бы Европа. Под чьим флагом должны выступать спортсмены из нормандского города Иври? Местного графа? Его сюзерена, герцога Нормандии? Или под флагом слабого французского короля?
Многие из политических образований появлялись и быстро исчезали, просуществовав совсем недолго. Занимаясь подготовкой к Олимпиаде-1016, вы не знали бы заранее, какие к вам приедут делегации: никто не сказал бы наверняка, какие политические образования сохранятся к следующему году. Если бы Английское королевство отправило на Олимпиаду-1016 свою делегацию, то спортсмены, вернувшись домой с медалями, обнаружили бы, что Лондон захвачен датчанами, а Англия вместе с Данией, Норвегией и частью Швеции вошла в состав Империи Северного моря Кнуда Великого. Через 20 лет империя распадется, а еще через 30 Англия снова будет завоевана – на этот раз герцогом Нормандии.
Нет нужды говорить, что у подавляющего большинства этих недолговечных политических образований не было ни гимна, который можно было бы исполнить в честь победителя состязаний, ни флага. Конечно, в те времена политическим символам уделялось большое внимание, но язык символов европейской политики сильно отличался от политических языков символов Китая, Индонезии или индейцев тупи. Договориться о едином протоколе чествования победителя было бы практически невозможно.
Поэтому, когда в 2020 году вы будете смотреть игры в Токио, помните о том, что это соревнование между странами на самом деле демонстрирует удивительное всемирное согласие. Помимо чувства национальной гордости, возникающего, когда ваш соотечественник завоевывает золотую медаль и в небо взмывает флаг вашей страны, вы можете испытывать еще бóльшую гордость за человечество, которое сумело организовать такое событие.
Власть доллара
В прежние времена люди экспериментировали не только с разными политическими системами, но и с невероятным количеством экономических моделей. Русские бояре, индийские махараджи, китайские мандарины и вожди американских индейцев обладали разными представлениями о деньгах, торговле, налогах и занятости. Сегодня почти все верят в слабо различающиеся варианты одной и той же капиталистической модели, и все мы – шестеренки одного глобального производственного конвейера. Где бы вы ни жили, в Конго или Монголии, в Новой Зеландии или Боливии, ваша повседневная жизнь и материальное благосостояние определяются одними и теми же экономическими теориями, одними и теми же корпорациями и банками, одними и теми же потоками капитала. Если бы министры финансов Израиля и Ирана встретились за ланчем, они нашли бы общий язык, без труда поняли бы беды и проблемы друг друга и посочувствовали друг другу.
Когда «Исламское государство» захватило значительную часть Сирии и Ирака, его сторонники убивали тысячи людей, разрушали археологические памятники, сбрасывали с пьедестала статуи и последовательно уничтожали символы прежних режимов и культурного влияния Запада[104]. Но когда они врывались в банк и находили там пачки американских долларов с портретами президентов США и надписями на английском языке, прославляющими американские политические и религиозные идеи, они не сжигали эти символы американского империализма. Дело в том, что долларовой банкноте поклоняются все, независимо от политических и религиозных различий. У нее нет потребительской ценности – долларовую банкноту нельзя съесть или выпить, – но вера в доллар и в мудрость Федеральной резервной системы столь прочна, что ее разделяют даже исламские фундаменталисты, мексиканские наркобароны и северокорейские тираны.
Однородность современного человеческого общества становится еще более очевидной, когда речь заходит о наших взглядах на природу и человеческое тело. Если тысячу лет назад человек заболевал, его действия определялись тем, где он жил. В Европе местный священник, вероятно, сказал бы вам, что вы прогневили Господа и что для восстановления здоровья нужно что-то пожертвовать церкви, предпринять паломничество по святым местам и усиленно молить Бога о прощении. А деревенская ведьма объяснила бы ваше состояние тем, что вы одержимы демоном, и предложила бы изгнать его из вашего тела с помощью песни, танца и крови черного петуха.
На Ближнем Востоке врачи, воспитанные в классической традиции, поведали бы вам, что у вас нарушилось равновесие телесных гуморов и что необходимо восстановить баланс с помощью правильной диеты и неприятно пахнущих настоев. В Индии знатоки аюрведы предложили бы свои теории о равновесии между тремя телесными элементами, известными как доши, и порекомендовали бы лечение травами, массажем и асанами йоги. Китайские врачи, сибирские шаманы, африканские целители, индейские колдуны – в каждой империи, королевстве или племени имелись свои традиции и свои эксперты с разными взглядами на человеческое тело и природу болезней, и все они предлагали разные наборы ритуалов, снадобий и методов. Одни средства помогали на удивление хорошо, а другие были равноценны смертному приговору. Единственный факт, объединявший европейскую, китайскую, африканскую и американскую практику, заключался в том, что не меньше трети детей умирало, не дожив до совершеннолетия, а средняя продолжительность жизни не дотягивала и до 50 лет[105].
В наши дни судьба заболевшего человека почти не зависит от того, где он живет. Больницы в Торонто, Токио, Тегеране и Тель-Авиве похожи друг на друга; там вас встретят врачи в белых халатах, которые изучали одни и те же научные теории на одних и тех же медицинских факультетах. Они будут следовать одним и тем же протоколам, проводить одинаковые анализы, чтобы поставить похожие диагнозы. Затем они выпишут одни и те же лекарства, выпущенные одними и теми же международными фармацевтическими компаниями. Конечно, культурные различия остаются, но канадские, японские, иранские и израильские врачи придерживаются одинаковых взглядов на человеческое тело и человеческие болезни. Когда «Исламское государство» захватило Ракку и Мосул, религиозные фанатики не разрушили местные больницы. Наоборот: они обратились к врачам-мусульманам всего мира с призывом приехать и лечить людей[106]. По всей видимости, даже исламские врачи и медсестры верят, что тело состоит из клеток, болезни вызываются патогенами, а антибиотики убивают бактерий.
Но откуда взялись эти клетки и бактерии? Откуда вообще взялся наш мир? Тысячу лет назад в каждой культуре существовала своя история о сотворении мира и главных ингредиентах космического супа. В наши дни образованные люди всего мира верят в одни и те же теории о материи, энергии, времени и пространстве. Возьмем, к примеру, иранскую и северокорейскую ядерные программы. Суть проблемы в том, что в Иране и КНДР придерживаются точно таких же взглядов на физику, как в Израиле и Америке. Если бы иранские и северокорейские ученые считали, что E = mc4, Израилю и США можно было бы не опасаться, что эти страны создадут ядерное оружие.
В современном мире сохранилась религиозная и национальная идентичность. Но когда речь идет о практических вещах – создать государство, экономику, построить больницу, сделать бомбу, – выясняется, что почти все люди принадлежат к одной цивилизации. Вне всякого сомнения, разногласия существуют – но внутренние споры были во всех цивилизациях. Более того, сами цивилизации и сформировались в результате этих споров. Пытаясь определить свою идентичность, люди часто составляют список общих черт, но это ошибочный путь. Здесь больше помог бы список общих конфликтов и дилемм. Например, в 1618 году в Европе не было общей религиозной идентичности, зато бушевали религиозные распри. В 1618 году идентичность европейца определялась его озабоченностью мизерными доктринальными различиями между католиками и протестантами или между кальвинистами и лютеранами, а также готовностью убивать и умирать за эти различия. Если человека, жившего в 1618 году, не волновали эти конфликты, значит, этот человек был турком, индусом – кем угодно, но не европейцем.
В 1940 году Великобритания и Германия исповедовали разные политические ценности, но обе страны были неотделимы от «европейской цивилизации». Гитлер был не меньшим европейцем, чем Черчилль. Более того, само их противостояние показывало, что значит быть европейцем на этом конкретном историческом этапе. А вот охотники и собиратели из племени кунг в 1940 году не были европейцами, поскольку внутренние европейские споры о расе и империи ничуть их не волновали.
Люди, с которыми мы ожесточенно сражаемся, зачастую оказываются членами нашей семьи. Идентичность в большей степени формируют конфликты и дилеммы, а не согласие. Что значит быть европейцем в 2018 году? Вовсе не обязательно иметь белую кожу, верить в Иисуса Христа или поддерживать идеалы свободы. Скорее это означает яростно спорить по поводу иммиграции, Евросоюза и изъянов капитализма. Это также значит постоянно спрашивать себя: «Что определяет мою идентичность?» – и беспокоиться из-за старения населения, безудержного консьюмеризма и глобального потепления. Конфликты и дилеммы XXI века отличают современных европейцев от их предков, живших в 1618 и 1940 годах, но сближают с нынешними китайскими и индийскими торговыми партнерами.
Какие бы изменения ни ждали нас в будущем, они, скорее всего, будут сопровождаться братскими конфликтами внутри единой цивилизации, а не столкновениями разных цивилизаций. Главные вызовы XXI века будут глобальными по своей природе. Что произойдет, когда изменение климата вызовет экологические катастрофы? Что произойдет, когда компьютеры начнут превосходить человека в решении все большего числа задач и заменять людей во все большем количестве профессий? Что произойдет, когда биотехнологии позволят улучшать людей и продлевать жизнь? Вне всяких сомнений, пытаясь найти ответ на эти вопросы, мы станем свидетелями жарких споров и ожесточенных конфликтов. Но эти споры и конфликты вряд ли приведут к разобщенности людей. Как раз наоборот: они сделают нас еще более зависимыми друг от друга. Хотя человечеству еще очень далеко до построения гармоничного общества, все мы принадлежим к одной буйной глобальной цивилизации.
Как же объяснить волну национализма, захлестнувшую мир? Возможно, из-за чрезмерного энтузиазма по поводу глобализации мы слишком рано стали забывать о старых добрых нациях? Может ли возврат к традиционному национализму разрешить этот серьезный глобальный кризис? Если глобализация несет с собой столько проблем, почему не отказаться от нее?