НАТАША: Глупый вопрос. Это ей не понравится. Она просто взбесится. Но они же не из-за меня расстались. Да и нельзя всю жизнь думать о чувствах других людей. А как насчет собственных чувств? Я видела, как погибла Ханна. У нее это так легко получилось. Так беззаботно. Будто кто-то выключил свет. Она просто ушла. Нет больше Ханны. Она всю свою жизнь переживала о других. Может, если бы она была более эгоистичной, ее жизнь была бы интереснее. Но ведь это я могла умереть. Это могли быть мои похороны, на которых все, блин, выкладывали бы фото в «Instagram» и были такими эмоциональными, а на следующий же день обо всем забыли.
ДОКТОР ХАРВИ: Почему тебя это так нервирует, Наташа?
(Пауза.)
НАТАША: Извините, не заметила, что разгорячилась. Просто… у меня не укладывается в голове то, что нас так быстро забывают. Впрочем, почему бы мне не радоваться? Я же могла быть на ее месте. Зачем переживать из-за всех этих несущественных вещей? Может, это касается и других людей. Может, они тоже не имеют значения? Если только вы их не любите. А может, даже если любите. Я рассуждаю как сумасшедшая? Тяжело объяснить, что я имею в виду.
ДОКТОР ХАРВИ: Ты пытаешься сказать, что тебя не волнует, ранишь ли ты Бекку тем, что будешь общаться с Эйденом?
НАТАША: (Смеется.) Да, именно об этом я думаю и говорю. И при этом выгляжу ужасной стервой. Странно, да? Они пытались убить меня, потому что считали меня тираном, эгоистичной сукой, а теперь я такая и есть. Но я ему первая понравилась. И мы подростки, они же не собирались жениться и все такое. Возможно, я делаю ей одолжение. (Пауза.) Иногда я думаю, что должна перестать с ним общаться, но он же все равно к ней не вернется, так ведь? Так какой тогда смысл? Я не могу сделать так, чтобы ему не нравиться. И он мне нравится. Он не такой напыщенный, как парни в школе. Вы считаете меня ужасной?
ДОКТОР ХАРВИ: Я считаю, что нет ужасных людей. Есть просто люди.
НАТАША: Осторожно, я заметила улыбку! Или мне показалось? (Смеется.) Ну вот! Так вы даже немного смахиваете на человека.
ДОКТОР ХАРВИ: У тебя сейчас все в порядке со сном?
(Пауза.)
НАТАША: Вы это нарочно сделали? На полке.
ДОКТОР ХАРВИ: О чем ты?
НАТАША: Об этих ракушках. Их тринадцать. И книг на подоконнике тоже тринадцать. Я не помню, чтобы они стояли там раньше. Это проверка?
ДОКТОР ХАРВИ: Ты очень наблюдательная.
НАТАША: Почему вы просто не спросили: «Наташа, ты все еще зацикливаешься на числе тринадцать?» – этим своим голосом как у «Siri». Для чего эта ловушка?
ДОКТОР ХАРВИ: Я не думала об этом в таком ключе. Я тебя расстроила?
НАТАША: Мне не нравится, когда меня обманывают.
ДОКТОР ХАРВИ: Я прошу прощения.
НАТАША: А что, если бы я их сосчитала и не сказала об этом?
ДОКТОР ХАРВИ: Мне было интересно, скажешь ли ты.
НАТАША: Почему?
ДОКТОР ХАРВИ: Потому что упоминание о них означает, что ты хочешь, чтобы тебе помогли с этим разобраться.
НАТАША: Это чтобы убедить меня продолжать ходить на сеансы?
ДОКТОР ХАРВИ: Я понимаю, почему ты хочешь двигаться дальше, но я считаю, что ты можешь оказаться в выигрыше, если наши сеансы продолжатся.
НАТАША: Вы думаете, что я ненормальная.
ДОКТОР ХАРВИ: Я думаю, что ты пережила крайне тревожные события.
(Пауза.)
НАТАША: Извините. За то, что расшумелась из-за количества этих вещей. На самом деле это не имеет значения, так ведь?
ДОКТОР ХАРВИ: Как ты спишь?
НАТАША: Как правило на боку. (Короткий смешок.) Извините. Не знаю, просто… я до сих пор боюсь темноты. Мне до сих пор снится этот сон. Ну, помните, с голосом из темноты.
ДОКТОР ХАРВИ: Чей это голос?
НАТАША: В том-то и дело! Во сне я знаю, кто это, но, проснувшись, не помню. Я только знаю, что кто-то говорит со мной и я в ужасе. Я думала, это прекратится после того, как ко мне вернется память, но нет.
ДОКТОР ХАРВИ: Это может продолжаться какое-то время. Твое подсознание все еще обрабатывает всю эту информацию. Тебе это может сниться до того момента, когда ты вспомнишь, как оказалась в реке.
НАТАША: Отлично!
ДОКТОР ХАРВИ: Хоть ты и отказываешься от гипноза, он мог бы тебе помочь. Возможно, если бы мы смогли ввести тебя в состояние сна и…
НАТАША: Нет. Никакого гипноза.
ДОКТОР ХАРВИ: Ладно, но подумай об этом.
НАТАША: Я не передумаю. И я также не передумаю насчет наших сеансов. Этот – последний. Это конец. Ваш трюк с ракушками возымел обратный эффект. Я вам больше не доверяю. Я не хочу с вами говорить.
ДОКТОР ХАРВИ: Мне жаль, что ты так к этому относишься. Я могу порекомендовать другого…
НАТАША: Больше никакой терапии. Она мне не нужна.
47
Она не знала, специально оставили газету открытой на этой странице, чтобы она увидела, или это вышло случайно. Трудно сказать. Солнечный свет потоком лился через большие окна, и он, должно быть, приободрил Бекку. Она всегда с нетерпением ждала лета, радовалась предстоящим длинным каникулам, когда выходишь из дома и никто не капает на мозги, не требует надеть пальто. Но сейчас яркое мартовское солнце и тепло мало ее трогали. Все было хреново, все стало совсем хреново после похорон Ханны, с момента которых, казалось, прошла целая вечность. Бесконечный, затянувшийся ад без надежды на прощение. Заголовок был как вишенка на торте.
Найдена предсмертная записка Николы Монро, подтверждающая, что несчастная девушка наложила на себя руки
Блин, ну надо же! Ее сердце сжалось при воспоминании о том, как она ворвалась в дом Джейми Мак-Махона, будто какая-то вопящая банши [15]. Все эти переживания зря. Выходит, Эйден не имел к этому никакого отношения. Она уставилась на свой телефон, сильно прикусив нижнюю губу. Прежде чем передумать, она быстро набрала текст:
Читала о Николе Монро.
Очень печально, но, может, стало легче от того, что это закончилось? Цём.
Бекка сразу же отправила сообщение. Она не знала, стало ли ему от этого легче. Она не знала, допрашивала ли его полиция снова. Она практически ничего о нем не знала.
В первые дни после того, как он ее бросил, она делала то, чего поклялась не делать: писала ему спьяну сообщения, умоляя вернуться, писала злые сообщения, дружелюбные сообщения, пыталась ему звонить. Она поежилась, вспомнив о паре оставленных голосовых сообщений. Она получила ответы только на одно или два ее дружелюбных послания, но они были формальными. Будто они чужие. Будто она не скакала на нем в его в машине, не спала с ним в его кровати и не говорила, что он ее любовь навеки.
Навеки. Это слово ее преследовало. Лучшие друзья навеки. Любовь навеки.
Но разве что-либо может продолжаться вечно? Правда, Ханна и мистер Геррик, как говорится, обрели вечный покой. Бекка больше не сидела на батарее в коридоре кафедры естественных наук, хотя она предпочла бы его общему залу старших классов, где все ее игнорировали. Она как-то зашла в тот коридор, и ей стало жутко. Будто Ханна все еще была там. Ждала ее со своими упреками. Она никогда не считала подругу мстительной, но было тяжело воспринимать Ханну отдельно от реакции на ее смерть, будто ее призрак каким-то образом способствовал этому.
Она смотрела на телефон. Эйден не отвечал, хотя она поставила в конце знак вопроса, чтобы поторопить его с ответом. Она пыталась не расстраиваться. Она уже должна была привыкнуть к этому. Бекка ненавидела себя за то, что написала ему. Теперь все, что происходило в его жизни, ее не касалось, даже если она каждое утро просыпалась, надеясь прочитать его сообщение о том, что он передумал, что бросить ее было ужасной ошибкой. Что он до сих пор ее любит.
Она смотрела на газету, но не читала заметку. У нее был урок театральных технологий, и она его прогуливала. Вряд ли у нее могли возникнуть проблемы из-за этого. Было бы лучше во всех отношениях больше не изучать этот предмет – на самом деле она была уверена, что все только обрадуются, если она бросит школу.
Таша тоже с ней больше не общалась.
Мне жаль, Бекс, правда, но, глядя на тебя, я вспоминаю о бедной Ханне и о том, как Хейли и Дженни со мной поступили. Знаю, это не твоя вина, но мне нужно попытаться жить дальше.
Она даже перестала отвечать на сообщения об их шахматной партии. В ее свите были теперь новые Барби, и на ее стороне были симпатии всей школы и города. Бекка могла представить, сколько сейчас у Таши друзей на «Facebook». Иногда у нее появлялся соблазн зайти туда и посмотреть, что происходит в этом другом мире, но она деактивировала свою страницу и удалила профиль на «Twitter», после того как случилось все это дерьмо.
Так всегда было и будет. Таша красавица и жертва, а людям надо кого-то ненавидеть, и Бекка была идеальным кандидатом. В конце концов, это же она управляла осветительной установкой. Она позволила Хейли залезть на стремянку. Технически, как она услышала в женском туалете в первый день, когда вернулась в школу, она тоже была убийцей, как Хейли и Дженни.
Кроме того, оказалось, что у Ханны действительно были друзья, кроме нее. Бекка, вероятно, была слишком сосредоточена на себе, чтобы их замечать, но они существовали. Возможно, она нравилась Ханне больше, чем другие, но Бекка не была ее единственной подругой. По всей видимости, быть в школе невидимкой не означало не иметь друзей. Когда Бекка снова стала ходить с Ташей, Ханна делилась своей обидой не только с мамой. Ту незнакомую девушку, с которой Ханна тогда шла на урок географии, оказывается звали Адель Коттерил, и Ханна часто плакалась ей в жилетку. Хуже всего было то, что, по словам Адель, исходя из всех ее постов на странице памяти Ханны Альдертон, которую она создала, Ханна никогда не была стервой. Она всегда видела в Бекке лучшее. Может, это и было правдой. Но Адель сочла своей обязанностью донести миру, что Ребекка Крисп не заслуживает никакого сочувствия. Альдертоны тоже так считали, и она с ними согласилась. На самом деле Бекка не была жертвой. Она просто пустышка, которая бросила замечательную подругу, а потом нечаянно ее убила. Адель, конечно же, ни разу прямо не обвинила Бекку в смерти Ханны. И все это просто висело там, затхлая туча, покрывающая ее веб-пространство, которое уже никогда не станет чистым и ясным.
Примерно через час после создания страницы памяти Бекка уже увидела первый неприятный пост. Она не могла его пропустить. Ее телефон вибрировал, оповещая о том, что на ее стене появлялись записи. В них не было ничего хорошего. Хватало и тех, кто писал ей в «Twitter». Ей стало плохо. Ей все еще становилось плохо, когда она об этом вспоминала. А хуже всего было то, что Таша пыталась всех успокоить и заступиться за нее. Святая Наташа, которая вдруг стала другом для всех. Никого не волновало, что Таше всегда было плевать на Ханну, потому что она, по крайней мере, этого не скрывала. Она не дружила с ней, поэтому ее и не бросала, как она поступила с Беккой в седьмом классе, – об этом, кстати, все почему-то забыли. Но через день или даже раньше Таша перестала бороться с этим онлайн-натиском, и в конце концов Бекка просто заблокировала «Twitter», «Facebook», «Instagram» и все социальные сети. Так было проще. Не все были способны высказывать подобное в лицо, а ехидные, услышанные краем уха комментарии в коридорах и то, что ее игнорируют, она могла выдержать. Пока могла.
Иногда она смотрела на обломки своей жизни и думала: «Как это произошло? Я ведь только пыталась помочь». Хуже того, Наташа ошиблась, сказав, что Ханну быстро забудут. Она стала символом этакой неброской чистоты. Бекка же теперь была изгоем. Потребительницей. Пустой, эгоистичной, слабой девушкой, которую заботило только то, как вернуться в свою компанию, и она воспользовалась случившимся с Ташей, чтобы это сделать. Никто не хотел забывать Ханну – даже те, кто до ее смерти не имел о ней ни малейшего понятия, – ведь это значило бы, что они лишатся удовольствия ненавидеть Бекку.
В зал вошли две девушки и парень, посмотрели в ее сторону, а потом сели кружком на стульях в дальнем углу, и Бекка восприняла это как намек на то, что пора уходить. Она все равно хотела пойти покурить и уже сделала самокрутку. Она сейчас много курила, около двадцати штук в день, и стала курить самокрутки вместо обычных сигарет, потому что не могла позволить себе их на карманные деньги. Даже ее мама это заметила – страдальческое выражение лица у нее появлялось каждый раз при взгляде на дочь. Джулия Крисп наверняка хотела многое сказать, но ей, скорее всего, порекомендовали позволить Бекке самой с этим разобраться. А это Джулии Крисп всегда тяжело давалось. Бекка думала, что мать доканывает то, что ей приходится улыбаться и сочувствовать, и ничего кроме этого. Все же, по крайней мере, она могла курить, сколько захочет, и при этом не выслушивать упреков.
Ветер был таким пронизывающим, что она задрожала, хотя солнце уже припекало. Вскоре зима окончательно будет изгнана до конца осени. Ханна умерла, а вот Хейли преследовала Бекку, точнее ее отсутствие. Она практически видела, как Хейли стоит, прислонившись к стене, и, презрительно глядя в пространство перед собой, несильно затягивается своей «Vogue». Никаких терпких самокруток, от которых кружится голова. «Может, я и в тюрьме, – говорила в голове у Бекки пустота вместо Хейли, – но ты тоже не очень похожа на победительницу, так ведь?»
Прежде чем жалость к себе переполнила ее, Бекка выбросила недокуренную самокрутку и направилась в помещение. Она не хотела оставаться в школе, но ей больше некуда было пойти. Не было ожидания репетиций, не было Эйдена, с которым можно было заняться сексом, и друзей, чтобы пообщаться. Может, это она была призраком, бесцельно плывущим по коридорам?
Наконец она пошла в то единственное место, где могла почувствовать хоть какое-то умиротворение, – в класс, где проходили занятия по рисованию. Теперь, когда зима закончилась, а отопление в школе еще не отключили, в цокольном этаже было тепло и душно. Казалось, это отдельный мир, не имеющий отношения к школе. Тут было тише, чем в библиотеке, ученики погружались в сонное спокойствие, которое приходит, когда сосредотачиваешься на творчестве. И здесь было много места, можно было поставить мольберт в углу и спрятаться за ним. В этом классе было легче не чувствовать себя изгоем. Во всяком случае тут говорили мало.
Она делала не домашнее задание, а то, что ей предложила попробовать доктор Харви. Просто нарисовать свои чувства. Похоже, это работало. Бекка думала, что у нее в итоге получится нечто яркое, постмодернистское, с агрессивными цветными брызгами, но каким-то образом на холсте появился заснеженный лес и замерзшая река на рассвете. Это было затишье перед бурей. Пустая сцена, перед тем как Таша вылетела из кустов и то ли упала в воду, то ли ее толкнули. Это было началом. Да, для Таши, Хейли и Дженни все происходило за кулисами, а это было главным выходом на авансцену, в действо на которой была вовлечена и Бекка.
– Это уже выглядит жутковато-красивым. – Мисс Бордерс поставила на стоящий рядом столик две чашки с чаем и придвинула стул. – Мне особенно нравятся эти оттенки красного в небе и вода на кромке льда.
– Спасибо.
– Ты тут уже довольно долго. – Она подождала, пока Бекка поставит кисточку в стакан с водой, и протянула ей чашку. – Я положила одну ложечку сахара. Так нормально?