Я зашел вовнутрь. Звякнул звонок. Я прошел мимо стойки с уцененными комиксами прямо к барной стойке с содовой, за которой стоял Фрэнк Аничетти-старший.
— Что я могу предложить тебе сегодня, друг мой?
На какое-то мгновение меня зацепило, так как это были не те слова, которые он произнес прошлый раз. Но я понял, что так и должно быть. Тогда я взял со стойки газету. А на этот раз — нет. Возможно, каждое путешествие назад в 1958 переустанавливает на одометре все (за исключением Желтой Карточки), но только ты что-то изменил, как выныривают новые варианты. Эта идея показалась мне пугающей и вместе с тем освобождающей.
— Я не против попробовать рутбир.
— А я не против тебя им угостить, у нас здесь единогласие. Пиво за пять или за десять центов?
— Думаю, за десять.
— Ну, а я думаю, что ты думаешь правильно.
Запотевшая кружка появилась из холодильника. Он воспользовался рукояткой деревянной ложки, чтобы снять лишнюю пену. Наполнил кружку по краев и поставил передо мной. Все, как в предыдущий раз.
— Стоит дайм, плюс пенни для губернатора.
Я подал ему один из долларов Эла, и пока Фрэнк 1.0 отсчитывал мне сдачу, я оглянулся через плечо и увидел бывшего Желтую Карточку, он стоял перед винным магазином — перед зеленым фронт оном, — качаясь из стороны в сторону. Это напомнило мне индусского факира, которого я когда-то видел в каком-то старом фильме, где тот дудел в дудку, выманивая из плетеной корзины кобру. А по тротуару приближался, точно по графику, юный Аничетти.
Я отвернулся, хлебнул пива и вздохнул.
— Как раз то, что надо.
— Да, нет ничего лучшего, чем пиво в знойный день. Неместный, конечно?
— Да, из Висконсина, — я протянул руку. — Джордж Эмберсон.
Он пожал ее, назвался:
— Фрэнк Аничетти. — Звякнул дверной звонок. — А это мой мальчик, Фрэнк-младший. Поздоровайся с мистером Эмберсоном из Висконсина, Фрэнки.
— Приветствую, сэр, — он подарил мне кивок и улыбку, а потом повернулся к отцу. — Тайтес загнал грузовик на подъемник. Говорит, что где-то около пяти будет готов.
— Ну и хорошо. — Я ждал, что дальше Аничетти 1.0 зажжет сигарету, и я не был разочарован. Он затянулся, а потом вновь повернулся ко мне. — Путешествуешь по делам или ради удовольствия?
Я задержался с ответом на какое-то мгновение, но не потому, что подыскивал, что сказать. Что меня смущало, так это то, как эта сцена то отклоняется от оригинального сценария, то вновь возвращается к нему. Впрочем, Аничетти, похоже, не обратил на это внимания.
— В любом случае, ты выбрал правильное время для приезда. Большинство летних туристов уже уехали, и мы расслабились. Хочешь черпак ванильного мороженого в свое пиво? Обычно это стоит еще пять центов, но каждый вторник я снижаю цену до никеля[128].
— Батя, ты повторяешь эту шутку уже десять лет, — деликатно проговорил Фрэнк-младший.
— Благодарю, но мне и так вкусно, — сказал я. — Я здесь по бизнес — делам, кстати. Посмотреть кое-какие участки в… Сабаттусе? Думаю, именно такое у него название. Вы слышали о таком городе?
— По крайней мере, всю мою жизнь, — улыбнулся Фрэнк. Он выпустил из ноздрей дым, а потом подарил мне проникновенный взгляд. — Длинный путь ради того, чтобы взглянуть на какой-то участок.
Я ответил ему улыбкой, в которой должно было читаться послание: если бы вы знали то, что знаю я. Вероятно, оно и прочиталось, так как он мне подмигнул. Звонок над дверью звякнул, и вошли леди за фруктами. Настенные часы ПЕЙ БОДРЯЩИЙ КОФЕ показывали12:28. Очевидно, ту часть сценария, где мы с младшим Фрэнком обсуждаем рассказ Ширли Джексон, из этой версии вырезано. Я тремя долгими глотками допил свой рутбир, и буквально сразу же мне судорогой скрутило живот. Персонажи романов редко ходят на горшок, но в реальной жизни умственное потрясение часто провоцирует физиологические реакции.
— Скажите, у вас тут часом нет мужского туалета?
— Извините, нет, — сказал Фрэнк-старший. — Все думаем устроить, но летом мы очень поглощены заботами, а зимой всегда кажется, что мало средств для новаций.
— Вы можете сходить за углом, у Тайтеса, — сказал Фрэнк-младший. Черпая мороженое, он ложил его в металлический цилиндр, готовился сделать себе молочный коктейль. Раньше он этого не делал, и я с тревогой вспомнил об эффекте бабочки. Мне даже померещилось, что я вижу, как эта бабочка трепещет крылышками прямо у меня перед глазами. Мы изменяли этот мир. Только кое-какие мелочи — бесконечно крохотные детали — тем не менее, все-таки изменяли.
— Мистер?
— Извини, — отозвался я, — башню заклинило.
На его лице отразилось удивление, но тут же он рассмеялся:
— Никогда не слышал прежде такого, но звучит интересно.
Вот так возможно, в дальнейшем, он сам где-то произнесет эту новую фразу, когда потеряет ход мыслей. И выражение, которое должно было бы войти в американский сленг только в семидесятых-восьмидесятых, дебютирует раньше. Но о преждевременном дебюте говорить неуместно, так как в этом временном потоке он состоится точно по расписанию.
— «Шеврон» Тайтеса сразу же за углом по правую сторону, — уточнил старший Аничетти. — Если это у вас… гм… срочное, то, пожалуйста, можете воспользоваться и нашим туалетом наверху.
— Нет, все в порядке, — ответил я и, хотя уже смотрел на настенные часы, теперь преднамеренно взглянул еще и на свои наручные — «Бьюлова» на очень дорогом браслете «Спайдел». Хорошо, что им не видно было циферблата, так как я забыл перевести стрелки, и там все еще было время 2011 года. — Но должен уже идти. Дела ждут. Если не посчастливится, они отнимут у меня больше одного дня. Вы не могли бы мне порекомендовать какой-нибудь приличный мотель поблизости?
— Ты имеешь в виду автокемпинг? — переспросил Аничетти-старший. Он как раз вдавливал окурок в одну из тех пепельниц ХОРОШИЙ ВКУС У УИНСТОН, которые выстроились на барной стойке.
— Да, — на этот раз моя улыбка, вероятно, выглядела не многозначительной, а скорее глуповатой…и вновь у меня свело судорогой желудок. Если я скоро не решу эту проблему, она может вылиться в серьезную ситуацию с привлечением номера 911. — Мотелями мы называем их у себя, в Висконсине.
— Ну, я бы, наверное, посоветовал кемпинг «Лиственница», это приблизительно милях в пяти отсюда по 196-му шоссе, в твоем направлении, на Льюистон.
А Аничетти-младший прибавил:
— Там рядом кинотеатр драйв-ин.
— Благодарю за совет, — я встал со стула.
— Я тебя умоляю. А если захочешь привести в порядок прическу перед какой-то из своих деловых встреч, посети парикмахерскую Бавмера. Он хорошо знает свое дело.
— Благодарю. Еще один ценный совет.
— Советы бесплатные, другое дело рутбир — «американец, продано»[129]. Хорошего вам пребывания в Мэне, мистер Эмберсон. Кстати, Фрэнки, допивай свой коктейль и катись назад в школу.
— Конечно, отец, — на этот раз мне подмигнул юный Фрэнк.
— Фрэнк? — отозвалась призывающим голосом одна из леди. — А эти апельсины свежие?
— Свежие, как ваша улыбка, Леола, — ответил он, и леди захохотали. Я тут ничего не стараюсь приукрасить; они действительно захохотали.
Я прошел мимо них, кивнув им «леди». Звякнул звонок, и я вышел в свет, который существовал до моего рождения. Но на этот раз, вместо того, что бы перейти дорогу к тому двору, где находилась кроличья нора, я занырнул глубже в этот мир. На противоположной стороне улицы пьяница в длинном черном пальто жестикулировал перед продавцом в халате. Карточка, которой он там размахивал, должна была быть не желтого, а оранжевого цвета, но вообще-то он полностью вписывался в сценарий.
3
«Шеврон» Тайтеса находился за супермаркетом «Красное и Белое», где Эл снова и снова когда-то покупал одно и то же мясо для своей харчевни. Судя по объявлениям в витрине, лобстер здесь шел по шестьдесят девять центов за фунт. Напротив маркета, на участке, который в 2011 оставался пустым, стояло большое красно-коричневое здание с дверью нараспашку и всякого рода подержанной мебелью на виду — детские коляски, плетеные качели и мягкие кресла типа «папа отдыхает», которых там, похоже, было припасено великое множество. На вывеске над дверью было написано: БЕЗЗАБОТНЫЙ БЕЛЫЙ СЛОН. Дополнительный щит — на треноге, поставленной так, чтобы бросаться в глаза тем, кто едет на Льюистон — дерзко заверял: ЕСЛИ У НАС ЧЕГО-ТО НЕТ, ЭТО ЗНАЧИТ, ОНО ВАМ НЕ НУЖНО. В кресле-качалке там сидел парень, о котором я подумал, что это и есть владелец, он курил трубку и смотрел на меня. На нем была майка на бретельках и слаксы. А еще у него была бородка, которую я оценил как адекватно дерзкую именно для этого островка в потоке времени. Его зачесанные назад волосы держались с помощью геля, но были длинными и завивались на макушке, что привело меня к воспоминанию о когда-то виданном старом рок-н-рольном видео: Джерри Ли Льюис прыгает на рояле и поет «Большие огненные шары»[130]. Наверное, владелец «Беззаботного белого слона» имел репутацию местного битника.
Я поздоровался с ним, пошевелив пальцем. Он ответил мне слабеньким кивком, продолжая сосать свою трубку.
В «Шевроне» (где обычное топливо стоило 19,9 центов, а «супер» на пенни дороже) какой-то мужчина в синем комбинезоне и с короткими волосами под ежик работал рядом с грузовиком — явно с тем, о котором говорилось у Аничетти, решил я, — который находился на подъемнике.
— Мистер Тайтес?
Он взглянул через плечо.
— Да?
— Мистер Аничетти сказал, что я могу воспользоваться вашей туалетной комнатой.
— Ключ внутри на двери, — грюк-бряк.
— Благодарю вас.
На ключе имелась деревянная колодочка, на которой печатными буквами было выбито: МУЖ. На колодке другого ключа — ЖЕН. Мою бывшую жену это разозлило бы до усирачки, подумал я, и не без радостного восторга.
В туалете было чисто, хотя и пахло табаком. Возле унитаза стояла пепельница, наподобие урны. Судя по количеству окурков в ней, я догадался, что немало гостей этой убранной, небольшой комнатушки охотно одновременно дымят и срут.
Уже выйдя оттуда, я увидел на небольшом паркинге рядом с заправкой десятка два подержанных легковых автомобилей. Над ними на легеньком бризе трепетал ряд разноцветных флажков. Машины, которые бы в 2011 стоили тысячи — автомобильная классика, никак не меньше — тут были выставлены по ценам от семидесяти пяти до ста долларов. Только один «Кадди» почти идеального вида предлагался за восемьсот. Табличка над будочкой кассы (внутри, погрузившись в «Фотоплей» [131], жевала жвачку красотка с завязанными в лошадиный хвост волосами) сообщала: ВСЕ ЭТИ МАШИНЫ НА ХОДУ И ИМЕЮТ ГАРАНТИЮ БИЛЛА ТАЙТЕСА. МЫ ОБЕСПЕЧИВАЕМ СЕРВИС ВСЕМУ, ЧТО ПРОДАЕМ!
Я повесил на место ключ, поблагодарил Тайтеса (который что-то буркнул, не оборачиваясь от грузовика на подъемнике) и отправился назад в сторону Мэйн-стрит с мыслью о том, что мне действительно следует подстричься перед визитом в банк. Это навеяло мне воспоминание о битнике с бородкой, и, подчиняясь внезапному порыву, я пересек улицу в направлении его мебельного склада.
— Доброе утро, — поздоровался я.
— Ну, сейчас уже на самом деле середина дня, но лишь бы вам нравилось.
Он пыхнул своей трубкой, и легкий летний бриз донес до меня дыхание «Черри бленд»[132]. А заодно и воспоминание о моем дедушке, который обычно курил именно этот табак, когда я был маленьким. Иногда, когда у меня болели уши, он дул мне туда дымом, но вряд ли чтобы этот способ лечения утвердила Американская медицинская ассоциация.
— У вас есть в продаже чемоданы?
— Да, есть несколько, как на мою беду. Не больше двух сотен, скажем, так. Пройдите вглубь до самого конца, посмотрите там, они по правую сторону.
— Если я куплю у вас чемодан, можно будет его здесь оставить на пару часов, пока я схожу на закупки в другое место?
— Я открыт до пяти, — сказал он и повернулся лицом к солнцу. — После этого рассчитывайте сами на себя.
4
Отдав за кожаный чемодан два Эловых доллара, я оставил его за прилавком этого битника и, помахивая портфелем, отправился назад по Мэйн-стрит. Взглянув через витрину зеленого фронта, я увидел продавца, который сидел рядом с кассой и читал газету. Никаких признаков моего приятеля в черном пальто там не было.
Тяжело было бы потеряться в здешнем торговом районе, который занимал всего лишь какой-то квартал. В трех-четырех витринах после «Фруктовой компании» я увидел парикмахерскую Бавмера. В ее витрине вращался красно-белый столбик[133]. Рядом с ним висел политический плакат, на котором был изображен Эдмонд Маски[134]. Я помнил его старым, уставшим и поникшим, но этот его вариант имел вид юнца, едва достигшего возраста голосования, не говоря уже о том, чтобы самому куда-то быть избранным. Плакат призывал: ПОШЛЕМ ЭДА МАСКИ В СЕНАТ, ГОЛОСУЕМ ЗА ДЕМОКРАТА! Под этой надписью кто-то прицепил чистую белую полосу. На ней вручную был выведен печатными буквами слоган: ОНИ ГОВОРИЛИ, ЧТО В МЭНЕ ЭТО СДЕЛАТЬ НЕВОЗМОЖНО, НО МЫ ЭТО СДЕЛАЛИ! СЛЕДУЮЩИЙ ШАГ: ХАМФРИ В 1960![135]
Внутри парикмахерской два старика сидели под стеной, а третий, не менее дряхлый старичок, в кресле, где ему ровняли прическу. Оба ожидающих дымили, как паровозы. Также дымил и парикмахер (это и есть Бавмер, решил я), который стриг клиента, прищурив один глаз от поднимающегося вверх дыма. Все четверо посмотрели в мою сторону хорошо мне знакомым взглядом: не то чтобы совсем недоверчиво, но оценивая, этот взгляд Кристи когда-то назвала «внимательным янковским осмотром». Приятно было мысленно отметить, что некоторые вещи всегда остаются неизменными.
— Я не из вашего города, но я друг. Голосовал за весь список демократов всю мою жизнь, — поведал я им, подняв правую руку в жесте «и да поможет мне Бог».
Бавмер весело хмыкнул. С его сигареты скатился пепел. Он привычно смахнул его со своего халата прямо на пол, где среди настриженных волос уже валялось несколько раздавленных окурков.
— Гарольд здесь единственный республиканец. Берегись, чтобы он те' не укусил.
— Да у него уже зубов маловато, — добавил кто-то другой, и все они вместе захохотали.
— А откуда ты будешь, мистер? — спросил Гарольд-республиканец.
— Висконсин, — и, чтобы прекратить дальнейшую беседу, я взял в руки выпуск «Мужских приключений». На обложке какой-то джентльмен с внешностью азиатского извращенца, в перчатках и с кнутом в руке, приближался к привязанной к столбу прекрасной блондинке. Напечатанная внутри история имела название «СЕКС-РАБЫНИ ЯПОНЦЕВ НА ТИХОМ ОКЕАНЕ». Запах в парикмахерской стоял довольно нежный и абсолютно прекрасный, это была смесь талька, помады для волос и сигаретного дыма. К тому времени, когда Бавмер показал мне рукой на кресло, я уже погрузился в историю о секс-рабынях. Она оказалась не такой волнующей, как рисунок на обложке.
— Немного путешествуете, мистер Висконсин? — спросил он, набрасывая на меня впереди вискозную простыню, и оборачивая мне шею бумажным воротничком.
— Довольно далеко, — ответил я правдиво.
— Ну, сейчас вы в Божьем крае. Насколько коротко вы желаете?
— Так коротко, чтобы я не был похожим на… — я едва не проговорил «хиппи», но Бавмер не понял бы о чем идет речь, — на битника, — закончил я.
— Вижу, вы немного с этим припоздали, — он начал стричь. — Еще бы немного, и стали бы похожим на того гомика, который заправляет «Беззаботным белым слоном».
— Этого мне бы не хотелось, — заметил я.
— Еще бы, сэр, у него еще тот видок, — последнее у него прозвучало, как «щетоуидоу».
Закончив, Бавмер попудрил мне шею, спросил, что мне по душе — «Бриолин-крем», помада «Виталис» или «Вайлдрут»? — и назвал общую цену: сорок центов.
Вот это дело.
5
Открытие счета в тысячу долларов в «Трасте родного города» не вызвало никаких вопросов. Вероятно, помог мой свежестриженный вид, хотя я думаю — на самом деле исключительно наличный, большей частью, способ существования этого общества, где кредитные карточки еще находились в младенческом состоянии… вероятно, вызывая некоторое подозрение у скуповатых янки. Чрезвычайно миловидная кассирша с высоко приподнятыми волосами и цепочкой на шее сосчитала мои деньги, внесла сумму во входной реестр, потом позвала помощника менеджера, который пересчитал их вновь, проверил реестр, и уже тогда выписал расписку, где было указано как депозит, так и мой чековый счет.
— Если Вам будет угодно, мистер Эмберсон, я позволю себе заметить, что это довольно большая сумма как для чековых операций. Не хотели бы вы открыть накопительный счет? Мы предлагаем трехпроцентный интерес, который начисляется ежеквартально. — Он закатил глаза себе под лоб, показывая, какое это удачное вложение. И стал похожим на того древнего кубинского дирижера, Хавьера Кугата[136].
— Благодарю, но у меня впереди немало деловых операций. — Я понизил голос. — Операции с недвижимостью. Как я надеюсь.
— Удачи вам, — проговорил он, тоже понизив голос до такой же конфиденциальной тональности. — Лорейн выдаст вам чеки. Пятьдесят хватит для начала?
— Пятьдесят будет самый раз.
— Попозже мы вас сможем обеспечить чеками с напечатанным вашим именем и адресом, — он вопросительно поднял брови.
— Я рассчитываю расположиться в Дерри. Будем поддерживать связь.
— Прекрасно. Что касается меня, это Дрексел восемь, четыре-семь-семь-семь.
Я представления не имел, о чем идет речь, пока он не протянул мне через окошко свою бизнес-карточку. На ней было выгравировано «Грегори Дюзен, помощник менеджера», а ниже «DRexel 8-4777»[137].
Лорейн подала мне чеки и чековую книжку для них из фальшивой кожи аллигатора. Поблагодарив ее, я положил все в портфель. В двери я задержался, чтобы обернуться. Пара кассиров работали с арифмометрами, но в целом, подавляющее большинство операций выполнялись с помощью чернил и человеческого пота. Меня пронзила мысль, что, за небольшими исключениями, здесь полностью дома мог бы чувствовать себя Чарльз Диккенс. А еще мне подумалось, что жизнь в прошлом немного похожа на жизнь под водой, когда дышишь через трубку.
6
В магазине Мэйсона я приобрел ту одежду, которую мне посоветовал Эл, и тамошний клерк сказал мне «да», они радушно примут чек, при условии, если он будет выписан местным банком. Благодаря Лорейн, я мог выполнить это условие.
Вновь оказавшись в «Беззаботном белом слоне», я переложил содержимое трех пакетов из магазинов в мой новый чемодан, в то время как битник молча на это смотрел. Только когда я наконец-то захлопнул чемодан, он высказал свое мнение:
— Забавный способ делать покупки, дружище.
— Думаю, да, — согласился я. — Но весь этот мир забавная штука, разве не так?
Он на это ощерился:
— По мне, лучше и не скажешь. Тиранемся кожей, Джексон, — протянул он мне свою руку ладонью кверху.
Мгновение я чувствовал себя так, как тогда, когда старался вычислить, что может означать вместе с каким-то номером слово Дрексел. Но тут же вспомнил «Девушку автогонщика» и понял, что битник предлагает мне стукнуться кулаками по версии пятидесятых. Я скользнул своей ладонью по его, ощутив тепло и пот, и вновь подумал: «Это все реально. Это происходит на самом деле».
— Кожа, мужик, — сказал я.
7
Улицу, назад к Тайтесовскому «Шеврону», я пересек с чемоданом в одной руке и портфелем во второй. В мире 2011 года, откуда я сюда прибыл, сейчас было позднее утро, но чувствовал я себя уже утомленным. Между автосервисом и стоянкой машин стояла телефонная будка. Я зашел в нее, прикрыл дверь и прочитал написанное вручную объявление над старомодным таксофоном: ПОМНИ, ЗВОНОК ТЕПЕРЬ СТОИТ ВСЕГО ЛИШЬ ДАЙМ, БЛАГОДАРЯ «МАМОЧКЕ БЕЛЛ»[138].
Я полистал «Желтые страницы» в местном телефонном справочнике и нашел фирму «Линкольн-такси». Их рекламное объявление содержало нарисованную машинку с фарами-глазами и большой улыбкой на месте радиатора. Фирма обещала БЫСТРЫЙ, ЛЮБЕЗНЫЙ СЕРВИС. Мне понравилась эта фраза. Я полез в карман за мелочью, но первым, на что наткнулся, оказалось кое-что, что я должен был бы оставить дома: мой мобильный телефон «Нокиа». По стандартам того года, из которого я сюда заявился, это было уже устаревшее устройство — я собирался заменить его на «Айфон», — но тут ему было не место. Если бы его кто-то увидел, возникло бы немало вопросов, на которые у меня бы не было ответов. Я убрал телефон в портфель. Пока что пусть полежит там, подумал я, но уже в скором времени мне надо от него избавиться. Держать такую вещь при себе — это все равно, что гулять с неразорвавшейся бомбой.
Я нашел дайм и протолкнул его в щель, но тот тут же выпал в лоток возврата монет. Этот дайм, как и мой «Нокиа», прибыл сюда из будущего; это был медный сэндвич, ценность его представляла не больше чем пенни с претензиями[139]. Я достал все мои монеты, порылся в них и нашел дайм 1953 года, полученный, вероятно, вместе со сдачей за рутбир в «Кеннебекской фруктовой». Я уже было продвинул его в щель, но тут меня пронзила мысль, от которой я застыл. А что если мой дайм 2002 года не вывалился бы в лоток, а застрял в телефонной глотке? А потом какой-нибудь работник телефонной компании, обслуживающий автоматы в Лисбон-Фолсе, его нашел?
«Он бы решил, что это чья-то шутка, вот и все. Чей-то дурацкий розыгрыш».
Но меня терзали сомнения — дайм был слишком качественным. Тот человек начал бы его всем показывать, возможно, потом и в какой-то газете появилось бы сообщение о находке. На этот раз мне повезло, но в следующий, может и не посчастливиться. Мне необходимо вести себя осторожнее. Вспомнился вновь мобильный телефон, беспокойство возросло. Наконец я вкинул в монетоприемник дайм 1953 года и был вознагражден гудком. Номер я набирал медленно и внимательно, стараясь припомнить, пользовался ли я когда-нибудь дисковым телефонным аппаратом? Подумал, что никогда в жизни. Каждый раз, когда я отпускал диск, тот, откручиваясь назад, издавал странный квакающий звук.
— Лисбон, такси, — отозвался женский голос. — С нами мили очень милые. Чем мы можем вам сегодня помочь?
8
Ожидая такси, я прогуливался по тротуару Тайтеса, прицениваясь к его машинам. Особенно меня приворожил красный «Форд»- кабриолет 1954-го года — «Санлайнер», согласно бумажке, прицепленной под фарой с водительской стороны. У него были колеса с белой окантовкой и брезентовая крыша такая, которую стильные киски в «Девушке автогонщика» называли «раскладушками».
— Очень быстрая тачка, мистер, — отозвался позади меня Билл Тайтес. — Летит, как на пожар, могу это удостоверить лично.
Я обернулся. Он вытирал ладони красной тряпкой, на вид не менее замасленной, чем его руки.
— Немного ржавчины под порогами, — заметил я.
— Да, конечно, такой климат, — ответил он, пожав плечами в жесте «а что вы хотели». — Главное, что двигатель в хорошем состоянии и колеса почти новые.
— V-подобный, восьмицилиндровый?
— Верхнеклапанный, — уточнил он, и я кивнул, словно все понимаю. — Купил его у Арлин Хэйдли из Дарама после того, как умер ее муж. Если и было что-то, что понимал Билл Хэйдли, то это как присматривать за машиной… но же вы их не знаете, так как вы же неместный, не так ли?
— Да, из Висконсина. Джордж Эмберсон, — протянул я руку.
Он, слегка улыбаясь, покачал головой:
— Приятно познакомиться, мистер Эмберсон, тем не менее, не хочу, чтобы вы вымазались в машинное масло. Считайте, что мы поздоровались. Вы покупатель или просто зритель?
— Сам пока что не знаю, — ответил я, но неискренне. «Санлайнер» мне показался самым стильным автомобилем из всех, которые я только видел в своей жизни. Я уже было открыл рот, чтобы спросить, сколько он ест за милю, но своевременно понял, что в мире, где полный бак можно заправить за два доллара, такой вопрос не имеет смысла. И я спросил, стандартная ли у него коробка.
— Да, конечно. А когда переключаешь на вторую, только и берегись копов. На второй скорости она летит, как черт. Желаете прокатиться?
— Не могу, — отказался я. — Только что вызвал себе такси.
— Это не тот способ, которым желательно путешествовать, — сказал Тайтес. — Если купите эту машину, вы сможете вернуться к себе в Висконсин стильно и вообще забудете о поездах.
— Сколько вы просите? У него нет ценника на лобовом стекле.
— Нет, я выставил его на продажу только позавчера. Еще не было времени ей заняться. («Не'бло»), — он достал сигарету. — Я замахиваюсь на три с половиной, но скажу честно, готов поторговаться («Потоуваця»).
Я щелкнул зубами, чтобы не разрешить отпасть моей челюсти, и сказал, что подумаю. Если мои мысли пойдут в нужном направлении, я вернусь завтра.
— Лучше не опаздывайте, мистер Эмберсон, эта машина здесь не застоится долго.
И вновь я успокоился. У меня есть монеты, которые не годятся в автоматах, в банках все еще работают по большей части вручную, телефоны во время набора номера смешно квакают тебе в ухо, но некоторые вещи всегда остаются неизменными.
9
Таксист был толстяком в поношенной кепке с прицепленным к ней жетоном ЛИЦЕНЗИРОВАННЫЕ ПЕРЕВОЗКИ. Он одна за другой курил сигареты «Лаки-Страйк», радио у него было настроено на станцию WJAB[140]. Мы с ним прослушали «Сахарные времена» сестер Мак-Гуаер, «Охотничьего пса» братьев Эверли и какое-то чучело по имени Шеб Вули, который спел нам о «Пурпурном людоеде»[141]. Без этого последнего номера я вполне мог бы обойтись. После каждой песни трио молодых женских голосов нестройно выводило: Четыр-надцать со-рок Дабл-ю-джей-эй-биии…Крутой джеб! Я узнал, что у Романова продолжается ежегодная невиданная распродажа конца лета, а у Ф.В.Вулворта только что получили свежую партию хула-хупов, которые идут по неслыханной цене $1.39.[142]
— Проклятые ублюдки, ничего больше не делают, как только учат детей, как бедрами вертеть, — проговорил таксист, позволяя сквозняку засосать пепел с кончика своей сигареты в приоткрытую форточку окна. Это была его единственная реплика в течение всей поездки от «Шеврона» Тайтеса до кемпинга «Лиственница».
Чтобы хоть как-то отвлечься от сигаретного чада, я опустил свое окно и смотрел, как рядом прокатывается этот иной мир. Знакомого урбанизованного поселка между Лисбон-Фолсом и границей города Льюистоном здесь не существовало. Если не принимать во внимание пары автозаправок, придорожного ресторана «Хай-Хетт» и открытого кинотеатра драйв-ин (афиша рекламировала двойной сеанс, который состоял из «Умопомрачения» и «Длинного, горячего лета» — подчеркивалось, что обе картины «широкоформатные» и «цветные»)[143], мы ехали через сугубо сельский пейзаж Мэна. Коров я видел чаще, чем людей.
Автокемпинг находился поодаль от шоссе, кроме того, он находился под защитой не лиственниц, а исполинских, могучих вязов. Нельзя с уверенностью сказать, что они показались мне стадом динозавров, но впечатление было сильным. Пока я их рассматривал, мистер Лицензированные Перевозки закурил очередную сигарету:
— Вам помочь с чеумаданами, сэр?
— Нет, сам справлюсь.
Сумма на таксометре не была такой грандиозной, как здешние вязы, но все же она вызывала уважение. Я подал ему два доллара, попросив вернуть мне пятьдесят центов сдачи. Похоже, было, он обрадовался; чаевых ему как раз хватало на приобретение пачки «Лаки».
10
Я зарегистрировался (здесь с этим без проблем; деньги наличкой, и никто у тебя не спрашивает никаких документов) и долго проспал в комнате, где кондиционером воздуха служил вентилятор на подоконнике. Проснулся свежим (хорошо), но потом выяснил, что не в состоянии уснуть ночью (не хорошо). После заката солнца движение на шоссе превратилось почти в нулевое, и вокруг упала тишина такая смиренная, что вызвала беспокойство. Настольный телевизор «Зенит» весил чуть ли не под сотню фунтов. На нем торчали «кроличьи уши». К ним был прислонен листочек с предостережением: НАСТРАИВАЙТЕ АНТЕННУ РУКАМИ. НЕ ИСПОЛЬЗУЙТЕ ФОЛЬГИ! БЛАГОДАРИМ, МЕНЕДЖМЕНТ[144].
Принималось три станции. Как я не старался манипулировать «кроличьими ушами», тем не менее, на Эн-Би-Си снежило так, что невозможно было смотреть; на Си-Би-Эс гуляла картинка, и регулятор вертикальной развертки никак не мог на это повлиять. По Эй-Би-Си, где сигнал был чистым, как колокольчик, показывали «Жизнь и легенду Ваета Эрпа» с Хью О’Брайаном в главной роли[145]. Он успел застрелить нескольких бандитов, как началась реклама сигарет «Вайсрой». Стив Мак-Куин объяснял, что у этих сигарет фильтр для думающего человека, а вкус — для того, кто любит курить[146]. Когда он начал подкуривать, я встал с кровати и выключил телевизор.
Оставался только хор сверчков.
Я разделся до трусов, лег и постарался заснуть. Припомнились мои мать и отец. Отцу сейчас шесть лет, он живет в Оклере[147]. Маме только пять, она живет на ферме в Айове, их дом сгорит дотла через три или четыре года. Тогда ее семья переедет в Висконсин, поближе к переплетению судеб, которые со временем создадут… меня.
«Я сошел с ума, — подумал я. — Тронулся и переживаю ужасно реалистичные галлюцинации где-то в госпитале для душевнобольных. Потом какой-либо врач опишет мою историю в психиатрическом журнале. Вместо „Человека, который принял свою жену за шляпу“, я буду „Человеком, который решил, что он попал в 1958 год“». [148]
Но тут же я провел ладонью по поверхности жаккардового покрывала и понял, что оно настоящее. Я подумал о Ли Харви Освальде, но Освальд пока что принадлежал будущему и не он меня беспокоил в этом музейного типа номере мотеля.
Я сел на краешек кровати, открыл свой портфель и достал оттуда мобильный телефон, тоже своего рода прибор для путешествий через время, от которого тут не было абсолютно никакой пользы. Тем не менее, я не удержался, открыл его и нажал кнопку питания. В окошке выскочила надпись НЕТ СЕТИ, конечно, что другое я мог ожидать? Пять черточек? Жалобный голос, который будет взывать: «Возвращайся домой, Джейк, пока не наделал вреда, который невозможно будет исправить»? Глупая, суеверная мысль. Если причиню вред, я сам же и смогу исправить, так как каждое путешествие стирает предыдущее. Можно сказать, что в комплект путешествия через время входит и автоматический включатель безопасности.
— Что я могу предложить тебе сегодня, друг мой?
На какое-то мгновение меня зацепило, так как это были не те слова, которые он произнес прошлый раз. Но я понял, что так и должно быть. Тогда я взял со стойки газету. А на этот раз — нет. Возможно, каждое путешествие назад в 1958 переустанавливает на одометре все (за исключением Желтой Карточки), но только ты что-то изменил, как выныривают новые варианты. Эта идея показалась мне пугающей и вместе с тем освобождающей.
— Я не против попробовать рутбир.
— А я не против тебя им угостить, у нас здесь единогласие. Пиво за пять или за десять центов?
— Думаю, за десять.
— Ну, а я думаю, что ты думаешь правильно.
Запотевшая кружка появилась из холодильника. Он воспользовался рукояткой деревянной ложки, чтобы снять лишнюю пену. Наполнил кружку по краев и поставил передо мной. Все, как в предыдущий раз.
— Стоит дайм, плюс пенни для губернатора.
Я подал ему один из долларов Эла, и пока Фрэнк 1.0 отсчитывал мне сдачу, я оглянулся через плечо и увидел бывшего Желтую Карточку, он стоял перед винным магазином — перед зеленым фронт оном, — качаясь из стороны в сторону. Это напомнило мне индусского факира, которого я когда-то видел в каком-то старом фильме, где тот дудел в дудку, выманивая из плетеной корзины кобру. А по тротуару приближался, точно по графику, юный Аничетти.
Я отвернулся, хлебнул пива и вздохнул.
— Как раз то, что надо.
— Да, нет ничего лучшего, чем пиво в знойный день. Неместный, конечно?
— Да, из Висконсина, — я протянул руку. — Джордж Эмберсон.
Он пожал ее, назвался:
— Фрэнк Аничетти. — Звякнул дверной звонок. — А это мой мальчик, Фрэнк-младший. Поздоровайся с мистером Эмберсоном из Висконсина, Фрэнки.
— Приветствую, сэр, — он подарил мне кивок и улыбку, а потом повернулся к отцу. — Тайтес загнал грузовик на подъемник. Говорит, что где-то около пяти будет готов.
— Ну и хорошо. — Я ждал, что дальше Аничетти 1.0 зажжет сигарету, и я не был разочарован. Он затянулся, а потом вновь повернулся ко мне. — Путешествуешь по делам или ради удовольствия?
Я задержался с ответом на какое-то мгновение, но не потому, что подыскивал, что сказать. Что меня смущало, так это то, как эта сцена то отклоняется от оригинального сценария, то вновь возвращается к нему. Впрочем, Аничетти, похоже, не обратил на это внимания.
— В любом случае, ты выбрал правильное время для приезда. Большинство летних туристов уже уехали, и мы расслабились. Хочешь черпак ванильного мороженого в свое пиво? Обычно это стоит еще пять центов, но каждый вторник я снижаю цену до никеля[128].
— Батя, ты повторяешь эту шутку уже десять лет, — деликатно проговорил Фрэнк-младший.
— Благодарю, но мне и так вкусно, — сказал я. — Я здесь по бизнес — делам, кстати. Посмотреть кое-какие участки в… Сабаттусе? Думаю, именно такое у него название. Вы слышали о таком городе?
— По крайней мере, всю мою жизнь, — улыбнулся Фрэнк. Он выпустил из ноздрей дым, а потом подарил мне проникновенный взгляд. — Длинный путь ради того, чтобы взглянуть на какой-то участок.
Я ответил ему улыбкой, в которой должно было читаться послание: если бы вы знали то, что знаю я. Вероятно, оно и прочиталось, так как он мне подмигнул. Звонок над дверью звякнул, и вошли леди за фруктами. Настенные часы ПЕЙ БОДРЯЩИЙ КОФЕ показывали12:28. Очевидно, ту часть сценария, где мы с младшим Фрэнком обсуждаем рассказ Ширли Джексон, из этой версии вырезано. Я тремя долгими глотками допил свой рутбир, и буквально сразу же мне судорогой скрутило живот. Персонажи романов редко ходят на горшок, но в реальной жизни умственное потрясение часто провоцирует физиологические реакции.
— Скажите, у вас тут часом нет мужского туалета?
— Извините, нет, — сказал Фрэнк-старший. — Все думаем устроить, но летом мы очень поглощены заботами, а зимой всегда кажется, что мало средств для новаций.
— Вы можете сходить за углом, у Тайтеса, — сказал Фрэнк-младший. Черпая мороженое, он ложил его в металлический цилиндр, готовился сделать себе молочный коктейль. Раньше он этого не делал, и я с тревогой вспомнил об эффекте бабочки. Мне даже померещилось, что я вижу, как эта бабочка трепещет крылышками прямо у меня перед глазами. Мы изменяли этот мир. Только кое-какие мелочи — бесконечно крохотные детали — тем не менее, все-таки изменяли.
— Мистер?
— Извини, — отозвался я, — башню заклинило.
На его лице отразилось удивление, но тут же он рассмеялся:
— Никогда не слышал прежде такого, но звучит интересно.
Вот так возможно, в дальнейшем, он сам где-то произнесет эту новую фразу, когда потеряет ход мыслей. И выражение, которое должно было бы войти в американский сленг только в семидесятых-восьмидесятых, дебютирует раньше. Но о преждевременном дебюте говорить неуместно, так как в этом временном потоке он состоится точно по расписанию.
— «Шеврон» Тайтеса сразу же за углом по правую сторону, — уточнил старший Аничетти. — Если это у вас… гм… срочное, то, пожалуйста, можете воспользоваться и нашим туалетом наверху.
— Нет, все в порядке, — ответил я и, хотя уже смотрел на настенные часы, теперь преднамеренно взглянул еще и на свои наручные — «Бьюлова» на очень дорогом браслете «Спайдел». Хорошо, что им не видно было циферблата, так как я забыл перевести стрелки, и там все еще было время 2011 года. — Но должен уже идти. Дела ждут. Если не посчастливится, они отнимут у меня больше одного дня. Вы не могли бы мне порекомендовать какой-нибудь приличный мотель поблизости?
— Ты имеешь в виду автокемпинг? — переспросил Аничетти-старший. Он как раз вдавливал окурок в одну из тех пепельниц ХОРОШИЙ ВКУС У УИНСТОН, которые выстроились на барной стойке.
— Да, — на этот раз моя улыбка, вероятно, выглядела не многозначительной, а скорее глуповатой…и вновь у меня свело судорогой желудок. Если я скоро не решу эту проблему, она может вылиться в серьезную ситуацию с привлечением номера 911. — Мотелями мы называем их у себя, в Висконсине.
— Ну, я бы, наверное, посоветовал кемпинг «Лиственница», это приблизительно милях в пяти отсюда по 196-му шоссе, в твоем направлении, на Льюистон.
А Аничетти-младший прибавил:
— Там рядом кинотеатр драйв-ин.
— Благодарю за совет, — я встал со стула.
— Я тебя умоляю. А если захочешь привести в порядок прическу перед какой-то из своих деловых встреч, посети парикмахерскую Бавмера. Он хорошо знает свое дело.
— Благодарю. Еще один ценный совет.
— Советы бесплатные, другое дело рутбир — «американец, продано»[129]. Хорошего вам пребывания в Мэне, мистер Эмберсон. Кстати, Фрэнки, допивай свой коктейль и катись назад в школу.
— Конечно, отец, — на этот раз мне подмигнул юный Фрэнк.
— Фрэнк? — отозвалась призывающим голосом одна из леди. — А эти апельсины свежие?
— Свежие, как ваша улыбка, Леола, — ответил он, и леди захохотали. Я тут ничего не стараюсь приукрасить; они действительно захохотали.
Я прошел мимо них, кивнув им «леди». Звякнул звонок, и я вышел в свет, который существовал до моего рождения. Но на этот раз, вместо того, что бы перейти дорогу к тому двору, где находилась кроличья нора, я занырнул глубже в этот мир. На противоположной стороне улицы пьяница в длинном черном пальто жестикулировал перед продавцом в халате. Карточка, которой он там размахивал, должна была быть не желтого, а оранжевого цвета, но вообще-то он полностью вписывался в сценарий.
3
«Шеврон» Тайтеса находился за супермаркетом «Красное и Белое», где Эл снова и снова когда-то покупал одно и то же мясо для своей харчевни. Судя по объявлениям в витрине, лобстер здесь шел по шестьдесят девять центов за фунт. Напротив маркета, на участке, который в 2011 оставался пустым, стояло большое красно-коричневое здание с дверью нараспашку и всякого рода подержанной мебелью на виду — детские коляски, плетеные качели и мягкие кресла типа «папа отдыхает», которых там, похоже, было припасено великое множество. На вывеске над дверью было написано: БЕЗЗАБОТНЫЙ БЕЛЫЙ СЛОН. Дополнительный щит — на треноге, поставленной так, чтобы бросаться в глаза тем, кто едет на Льюистон — дерзко заверял: ЕСЛИ У НАС ЧЕГО-ТО НЕТ, ЭТО ЗНАЧИТ, ОНО ВАМ НЕ НУЖНО. В кресле-качалке там сидел парень, о котором я подумал, что это и есть владелец, он курил трубку и смотрел на меня. На нем была майка на бретельках и слаксы. А еще у него была бородка, которую я оценил как адекватно дерзкую именно для этого островка в потоке времени. Его зачесанные назад волосы держались с помощью геля, но были длинными и завивались на макушке, что привело меня к воспоминанию о когда-то виданном старом рок-н-рольном видео: Джерри Ли Льюис прыгает на рояле и поет «Большие огненные шары»[130]. Наверное, владелец «Беззаботного белого слона» имел репутацию местного битника.
Я поздоровался с ним, пошевелив пальцем. Он ответил мне слабеньким кивком, продолжая сосать свою трубку.
В «Шевроне» (где обычное топливо стоило 19,9 центов, а «супер» на пенни дороже) какой-то мужчина в синем комбинезоне и с короткими волосами под ежик работал рядом с грузовиком — явно с тем, о котором говорилось у Аничетти, решил я, — который находился на подъемнике.
— Мистер Тайтес?
Он взглянул через плечо.
— Да?
— Мистер Аничетти сказал, что я могу воспользоваться вашей туалетной комнатой.
— Ключ внутри на двери, — грюк-бряк.
— Благодарю вас.
На ключе имелась деревянная колодочка, на которой печатными буквами было выбито: МУЖ. На колодке другого ключа — ЖЕН. Мою бывшую жену это разозлило бы до усирачки, подумал я, и не без радостного восторга.
В туалете было чисто, хотя и пахло табаком. Возле унитаза стояла пепельница, наподобие урны. Судя по количеству окурков в ней, я догадался, что немало гостей этой убранной, небольшой комнатушки охотно одновременно дымят и срут.
Уже выйдя оттуда, я увидел на небольшом паркинге рядом с заправкой десятка два подержанных легковых автомобилей. Над ними на легеньком бризе трепетал ряд разноцветных флажков. Машины, которые бы в 2011 стоили тысячи — автомобильная классика, никак не меньше — тут были выставлены по ценам от семидесяти пяти до ста долларов. Только один «Кадди» почти идеального вида предлагался за восемьсот. Табличка над будочкой кассы (внутри, погрузившись в «Фотоплей» [131], жевала жвачку красотка с завязанными в лошадиный хвост волосами) сообщала: ВСЕ ЭТИ МАШИНЫ НА ХОДУ И ИМЕЮТ ГАРАНТИЮ БИЛЛА ТАЙТЕСА. МЫ ОБЕСПЕЧИВАЕМ СЕРВИС ВСЕМУ, ЧТО ПРОДАЕМ!
Я повесил на место ключ, поблагодарил Тайтеса (который что-то буркнул, не оборачиваясь от грузовика на подъемнике) и отправился назад в сторону Мэйн-стрит с мыслью о том, что мне действительно следует подстричься перед визитом в банк. Это навеяло мне воспоминание о битнике с бородкой, и, подчиняясь внезапному порыву, я пересек улицу в направлении его мебельного склада.
— Доброе утро, — поздоровался я.
— Ну, сейчас уже на самом деле середина дня, но лишь бы вам нравилось.
Он пыхнул своей трубкой, и легкий летний бриз донес до меня дыхание «Черри бленд»[132]. А заодно и воспоминание о моем дедушке, который обычно курил именно этот табак, когда я был маленьким. Иногда, когда у меня болели уши, он дул мне туда дымом, но вряд ли чтобы этот способ лечения утвердила Американская медицинская ассоциация.
— У вас есть в продаже чемоданы?
— Да, есть несколько, как на мою беду. Не больше двух сотен, скажем, так. Пройдите вглубь до самого конца, посмотрите там, они по правую сторону.
— Если я куплю у вас чемодан, можно будет его здесь оставить на пару часов, пока я схожу на закупки в другое место?
— Я открыт до пяти, — сказал он и повернулся лицом к солнцу. — После этого рассчитывайте сами на себя.
4
Отдав за кожаный чемодан два Эловых доллара, я оставил его за прилавком этого битника и, помахивая портфелем, отправился назад по Мэйн-стрит. Взглянув через витрину зеленого фронта, я увидел продавца, который сидел рядом с кассой и читал газету. Никаких признаков моего приятеля в черном пальто там не было.
Тяжело было бы потеряться в здешнем торговом районе, который занимал всего лишь какой-то квартал. В трех-четырех витринах после «Фруктовой компании» я увидел парикмахерскую Бавмера. В ее витрине вращался красно-белый столбик[133]. Рядом с ним висел политический плакат, на котором был изображен Эдмонд Маски[134]. Я помнил его старым, уставшим и поникшим, но этот его вариант имел вид юнца, едва достигшего возраста голосования, не говоря уже о том, чтобы самому куда-то быть избранным. Плакат призывал: ПОШЛЕМ ЭДА МАСКИ В СЕНАТ, ГОЛОСУЕМ ЗА ДЕМОКРАТА! Под этой надписью кто-то прицепил чистую белую полосу. На ней вручную был выведен печатными буквами слоган: ОНИ ГОВОРИЛИ, ЧТО В МЭНЕ ЭТО СДЕЛАТЬ НЕВОЗМОЖНО, НО МЫ ЭТО СДЕЛАЛИ! СЛЕДУЮЩИЙ ШАГ: ХАМФРИ В 1960![135]
Внутри парикмахерской два старика сидели под стеной, а третий, не менее дряхлый старичок, в кресле, где ему ровняли прическу. Оба ожидающих дымили, как паровозы. Также дымил и парикмахер (это и есть Бавмер, решил я), который стриг клиента, прищурив один глаз от поднимающегося вверх дыма. Все четверо посмотрели в мою сторону хорошо мне знакомым взглядом: не то чтобы совсем недоверчиво, но оценивая, этот взгляд Кристи когда-то назвала «внимательным янковским осмотром». Приятно было мысленно отметить, что некоторые вещи всегда остаются неизменными.
— Я не из вашего города, но я друг. Голосовал за весь список демократов всю мою жизнь, — поведал я им, подняв правую руку в жесте «и да поможет мне Бог».
Бавмер весело хмыкнул. С его сигареты скатился пепел. Он привычно смахнул его со своего халата прямо на пол, где среди настриженных волос уже валялось несколько раздавленных окурков.
— Гарольд здесь единственный республиканец. Берегись, чтобы он те' не укусил.
— Да у него уже зубов маловато, — добавил кто-то другой, и все они вместе захохотали.
— А откуда ты будешь, мистер? — спросил Гарольд-республиканец.
— Висконсин, — и, чтобы прекратить дальнейшую беседу, я взял в руки выпуск «Мужских приключений». На обложке какой-то джентльмен с внешностью азиатского извращенца, в перчатках и с кнутом в руке, приближался к привязанной к столбу прекрасной блондинке. Напечатанная внутри история имела название «СЕКС-РАБЫНИ ЯПОНЦЕВ НА ТИХОМ ОКЕАНЕ». Запах в парикмахерской стоял довольно нежный и абсолютно прекрасный, это была смесь талька, помады для волос и сигаретного дыма. К тому времени, когда Бавмер показал мне рукой на кресло, я уже погрузился в историю о секс-рабынях. Она оказалась не такой волнующей, как рисунок на обложке.
— Немного путешествуете, мистер Висконсин? — спросил он, набрасывая на меня впереди вискозную простыню, и оборачивая мне шею бумажным воротничком.
— Довольно далеко, — ответил я правдиво.
— Ну, сейчас вы в Божьем крае. Насколько коротко вы желаете?
— Так коротко, чтобы я не был похожим на… — я едва не проговорил «хиппи», но Бавмер не понял бы о чем идет речь, — на битника, — закончил я.
— Вижу, вы немного с этим припоздали, — он начал стричь. — Еще бы немного, и стали бы похожим на того гомика, который заправляет «Беззаботным белым слоном».
— Этого мне бы не хотелось, — заметил я.
— Еще бы, сэр, у него еще тот видок, — последнее у него прозвучало, как «щетоуидоу».
Закончив, Бавмер попудрил мне шею, спросил, что мне по душе — «Бриолин-крем», помада «Виталис» или «Вайлдрут»? — и назвал общую цену: сорок центов.
Вот это дело.
5
Открытие счета в тысячу долларов в «Трасте родного города» не вызвало никаких вопросов. Вероятно, помог мой свежестриженный вид, хотя я думаю — на самом деле исключительно наличный, большей частью, способ существования этого общества, где кредитные карточки еще находились в младенческом состоянии… вероятно, вызывая некоторое подозрение у скуповатых янки. Чрезвычайно миловидная кассирша с высоко приподнятыми волосами и цепочкой на шее сосчитала мои деньги, внесла сумму во входной реестр, потом позвала помощника менеджера, который пересчитал их вновь, проверил реестр, и уже тогда выписал расписку, где было указано как депозит, так и мой чековый счет.
— Если Вам будет угодно, мистер Эмберсон, я позволю себе заметить, что это довольно большая сумма как для чековых операций. Не хотели бы вы открыть накопительный счет? Мы предлагаем трехпроцентный интерес, который начисляется ежеквартально. — Он закатил глаза себе под лоб, показывая, какое это удачное вложение. И стал похожим на того древнего кубинского дирижера, Хавьера Кугата[136].
— Благодарю, но у меня впереди немало деловых операций. — Я понизил голос. — Операции с недвижимостью. Как я надеюсь.
— Удачи вам, — проговорил он, тоже понизив голос до такой же конфиденциальной тональности. — Лорейн выдаст вам чеки. Пятьдесят хватит для начала?
— Пятьдесят будет самый раз.
— Попозже мы вас сможем обеспечить чеками с напечатанным вашим именем и адресом, — он вопросительно поднял брови.
— Я рассчитываю расположиться в Дерри. Будем поддерживать связь.
— Прекрасно. Что касается меня, это Дрексел восемь, четыре-семь-семь-семь.
Я представления не имел, о чем идет речь, пока он не протянул мне через окошко свою бизнес-карточку. На ней было выгравировано «Грегори Дюзен, помощник менеджера», а ниже «DRexel 8-4777»[137].
Лорейн подала мне чеки и чековую книжку для них из фальшивой кожи аллигатора. Поблагодарив ее, я положил все в портфель. В двери я задержался, чтобы обернуться. Пара кассиров работали с арифмометрами, но в целом, подавляющее большинство операций выполнялись с помощью чернил и человеческого пота. Меня пронзила мысль, что, за небольшими исключениями, здесь полностью дома мог бы чувствовать себя Чарльз Диккенс. А еще мне подумалось, что жизнь в прошлом немного похожа на жизнь под водой, когда дышишь через трубку.
6
В магазине Мэйсона я приобрел ту одежду, которую мне посоветовал Эл, и тамошний клерк сказал мне «да», они радушно примут чек, при условии, если он будет выписан местным банком. Благодаря Лорейн, я мог выполнить это условие.
Вновь оказавшись в «Беззаботном белом слоне», я переложил содержимое трех пакетов из магазинов в мой новый чемодан, в то время как битник молча на это смотрел. Только когда я наконец-то захлопнул чемодан, он высказал свое мнение:
— Забавный способ делать покупки, дружище.
— Думаю, да, — согласился я. — Но весь этот мир забавная штука, разве не так?
Он на это ощерился:
— По мне, лучше и не скажешь. Тиранемся кожей, Джексон, — протянул он мне свою руку ладонью кверху.
Мгновение я чувствовал себя так, как тогда, когда старался вычислить, что может означать вместе с каким-то номером слово Дрексел. Но тут же вспомнил «Девушку автогонщика» и понял, что битник предлагает мне стукнуться кулаками по версии пятидесятых. Я скользнул своей ладонью по его, ощутив тепло и пот, и вновь подумал: «Это все реально. Это происходит на самом деле».
— Кожа, мужик, — сказал я.
7
Улицу, назад к Тайтесовскому «Шеврону», я пересек с чемоданом в одной руке и портфелем во второй. В мире 2011 года, откуда я сюда прибыл, сейчас было позднее утро, но чувствовал я себя уже утомленным. Между автосервисом и стоянкой машин стояла телефонная будка. Я зашел в нее, прикрыл дверь и прочитал написанное вручную объявление над старомодным таксофоном: ПОМНИ, ЗВОНОК ТЕПЕРЬ СТОИТ ВСЕГО ЛИШЬ ДАЙМ, БЛАГОДАРЯ «МАМОЧКЕ БЕЛЛ»[138].
Я полистал «Желтые страницы» в местном телефонном справочнике и нашел фирму «Линкольн-такси». Их рекламное объявление содержало нарисованную машинку с фарами-глазами и большой улыбкой на месте радиатора. Фирма обещала БЫСТРЫЙ, ЛЮБЕЗНЫЙ СЕРВИС. Мне понравилась эта фраза. Я полез в карман за мелочью, но первым, на что наткнулся, оказалось кое-что, что я должен был бы оставить дома: мой мобильный телефон «Нокиа». По стандартам того года, из которого я сюда заявился, это было уже устаревшее устройство — я собирался заменить его на «Айфон», — но тут ему было не место. Если бы его кто-то увидел, возникло бы немало вопросов, на которые у меня бы не было ответов. Я убрал телефон в портфель. Пока что пусть полежит там, подумал я, но уже в скором времени мне надо от него избавиться. Держать такую вещь при себе — это все равно, что гулять с неразорвавшейся бомбой.
Я нашел дайм и протолкнул его в щель, но тот тут же выпал в лоток возврата монет. Этот дайм, как и мой «Нокиа», прибыл сюда из будущего; это был медный сэндвич, ценность его представляла не больше чем пенни с претензиями[139]. Я достал все мои монеты, порылся в них и нашел дайм 1953 года, полученный, вероятно, вместе со сдачей за рутбир в «Кеннебекской фруктовой». Я уже было продвинул его в щель, но тут меня пронзила мысль, от которой я застыл. А что если мой дайм 2002 года не вывалился бы в лоток, а застрял в телефонной глотке? А потом какой-нибудь работник телефонной компании, обслуживающий автоматы в Лисбон-Фолсе, его нашел?
«Он бы решил, что это чья-то шутка, вот и все. Чей-то дурацкий розыгрыш».
Но меня терзали сомнения — дайм был слишком качественным. Тот человек начал бы его всем показывать, возможно, потом и в какой-то газете появилось бы сообщение о находке. На этот раз мне повезло, но в следующий, может и не посчастливиться. Мне необходимо вести себя осторожнее. Вспомнился вновь мобильный телефон, беспокойство возросло. Наконец я вкинул в монетоприемник дайм 1953 года и был вознагражден гудком. Номер я набирал медленно и внимательно, стараясь припомнить, пользовался ли я когда-нибудь дисковым телефонным аппаратом? Подумал, что никогда в жизни. Каждый раз, когда я отпускал диск, тот, откручиваясь назад, издавал странный квакающий звук.
— Лисбон, такси, — отозвался женский голос. — С нами мили очень милые. Чем мы можем вам сегодня помочь?
8
Ожидая такси, я прогуливался по тротуару Тайтеса, прицениваясь к его машинам. Особенно меня приворожил красный «Форд»- кабриолет 1954-го года — «Санлайнер», согласно бумажке, прицепленной под фарой с водительской стороны. У него были колеса с белой окантовкой и брезентовая крыша такая, которую стильные киски в «Девушке автогонщика» называли «раскладушками».
— Очень быстрая тачка, мистер, — отозвался позади меня Билл Тайтес. — Летит, как на пожар, могу это удостоверить лично.
Я обернулся. Он вытирал ладони красной тряпкой, на вид не менее замасленной, чем его руки.
— Немного ржавчины под порогами, — заметил я.
— Да, конечно, такой климат, — ответил он, пожав плечами в жесте «а что вы хотели». — Главное, что двигатель в хорошем состоянии и колеса почти новые.
— V-подобный, восьмицилиндровый?
— Верхнеклапанный, — уточнил он, и я кивнул, словно все понимаю. — Купил его у Арлин Хэйдли из Дарама после того, как умер ее муж. Если и было что-то, что понимал Билл Хэйдли, то это как присматривать за машиной… но же вы их не знаете, так как вы же неместный, не так ли?
— Да, из Висконсина. Джордж Эмберсон, — протянул я руку.
Он, слегка улыбаясь, покачал головой:
— Приятно познакомиться, мистер Эмберсон, тем не менее, не хочу, чтобы вы вымазались в машинное масло. Считайте, что мы поздоровались. Вы покупатель или просто зритель?
— Сам пока что не знаю, — ответил я, но неискренне. «Санлайнер» мне показался самым стильным автомобилем из всех, которые я только видел в своей жизни. Я уже было открыл рот, чтобы спросить, сколько он ест за милю, но своевременно понял, что в мире, где полный бак можно заправить за два доллара, такой вопрос не имеет смысла. И я спросил, стандартная ли у него коробка.
— Да, конечно. А когда переключаешь на вторую, только и берегись копов. На второй скорости она летит, как черт. Желаете прокатиться?
— Не могу, — отказался я. — Только что вызвал себе такси.
— Это не тот способ, которым желательно путешествовать, — сказал Тайтес. — Если купите эту машину, вы сможете вернуться к себе в Висконсин стильно и вообще забудете о поездах.
— Сколько вы просите? У него нет ценника на лобовом стекле.
— Нет, я выставил его на продажу только позавчера. Еще не было времени ей заняться. («Не'бло»), — он достал сигарету. — Я замахиваюсь на три с половиной, но скажу честно, готов поторговаться («Потоуваця»).
Я щелкнул зубами, чтобы не разрешить отпасть моей челюсти, и сказал, что подумаю. Если мои мысли пойдут в нужном направлении, я вернусь завтра.
— Лучше не опаздывайте, мистер Эмберсон, эта машина здесь не застоится долго.
И вновь я успокоился. У меня есть монеты, которые не годятся в автоматах, в банках все еще работают по большей части вручную, телефоны во время набора номера смешно квакают тебе в ухо, но некоторые вещи всегда остаются неизменными.
9
Таксист был толстяком в поношенной кепке с прицепленным к ней жетоном ЛИЦЕНЗИРОВАННЫЕ ПЕРЕВОЗКИ. Он одна за другой курил сигареты «Лаки-Страйк», радио у него было настроено на станцию WJAB[140]. Мы с ним прослушали «Сахарные времена» сестер Мак-Гуаер, «Охотничьего пса» братьев Эверли и какое-то чучело по имени Шеб Вули, который спел нам о «Пурпурном людоеде»[141]. Без этого последнего номера я вполне мог бы обойтись. После каждой песни трио молодых женских голосов нестройно выводило: Четыр-надцать со-рок Дабл-ю-джей-эй-биии…Крутой джеб! Я узнал, что у Романова продолжается ежегодная невиданная распродажа конца лета, а у Ф.В.Вулворта только что получили свежую партию хула-хупов, которые идут по неслыханной цене $1.39.[142]
— Проклятые ублюдки, ничего больше не делают, как только учат детей, как бедрами вертеть, — проговорил таксист, позволяя сквозняку засосать пепел с кончика своей сигареты в приоткрытую форточку окна. Это была его единственная реплика в течение всей поездки от «Шеврона» Тайтеса до кемпинга «Лиственница».
Чтобы хоть как-то отвлечься от сигаретного чада, я опустил свое окно и смотрел, как рядом прокатывается этот иной мир. Знакомого урбанизованного поселка между Лисбон-Фолсом и границей города Льюистоном здесь не существовало. Если не принимать во внимание пары автозаправок, придорожного ресторана «Хай-Хетт» и открытого кинотеатра драйв-ин (афиша рекламировала двойной сеанс, который состоял из «Умопомрачения» и «Длинного, горячего лета» — подчеркивалось, что обе картины «широкоформатные» и «цветные»)[143], мы ехали через сугубо сельский пейзаж Мэна. Коров я видел чаще, чем людей.
Автокемпинг находился поодаль от шоссе, кроме того, он находился под защитой не лиственниц, а исполинских, могучих вязов. Нельзя с уверенностью сказать, что они показались мне стадом динозавров, но впечатление было сильным. Пока я их рассматривал, мистер Лицензированные Перевозки закурил очередную сигарету:
— Вам помочь с чеумаданами, сэр?
— Нет, сам справлюсь.
Сумма на таксометре не была такой грандиозной, как здешние вязы, но все же она вызывала уважение. Я подал ему два доллара, попросив вернуть мне пятьдесят центов сдачи. Похоже, было, он обрадовался; чаевых ему как раз хватало на приобретение пачки «Лаки».
10
Я зарегистрировался (здесь с этим без проблем; деньги наличкой, и никто у тебя не спрашивает никаких документов) и долго проспал в комнате, где кондиционером воздуха служил вентилятор на подоконнике. Проснулся свежим (хорошо), но потом выяснил, что не в состоянии уснуть ночью (не хорошо). После заката солнца движение на шоссе превратилось почти в нулевое, и вокруг упала тишина такая смиренная, что вызвала беспокойство. Настольный телевизор «Зенит» весил чуть ли не под сотню фунтов. На нем торчали «кроличьи уши». К ним был прислонен листочек с предостережением: НАСТРАИВАЙТЕ АНТЕННУ РУКАМИ. НЕ ИСПОЛЬЗУЙТЕ ФОЛЬГИ! БЛАГОДАРИМ, МЕНЕДЖМЕНТ[144].
Принималось три станции. Как я не старался манипулировать «кроличьими ушами», тем не менее, на Эн-Би-Си снежило так, что невозможно было смотреть; на Си-Би-Эс гуляла картинка, и регулятор вертикальной развертки никак не мог на это повлиять. По Эй-Би-Си, где сигнал был чистым, как колокольчик, показывали «Жизнь и легенду Ваета Эрпа» с Хью О’Брайаном в главной роли[145]. Он успел застрелить нескольких бандитов, как началась реклама сигарет «Вайсрой». Стив Мак-Куин объяснял, что у этих сигарет фильтр для думающего человека, а вкус — для того, кто любит курить[146]. Когда он начал подкуривать, я встал с кровати и выключил телевизор.
Оставался только хор сверчков.
Я разделся до трусов, лег и постарался заснуть. Припомнились мои мать и отец. Отцу сейчас шесть лет, он живет в Оклере[147]. Маме только пять, она живет на ферме в Айове, их дом сгорит дотла через три или четыре года. Тогда ее семья переедет в Висконсин, поближе к переплетению судеб, которые со временем создадут… меня.
«Я сошел с ума, — подумал я. — Тронулся и переживаю ужасно реалистичные галлюцинации где-то в госпитале для душевнобольных. Потом какой-либо врач опишет мою историю в психиатрическом журнале. Вместо „Человека, который принял свою жену за шляпу“, я буду „Человеком, который решил, что он попал в 1958 год“». [148]
Но тут же я провел ладонью по поверхности жаккардового покрывала и понял, что оно настоящее. Я подумал о Ли Харви Освальде, но Освальд пока что принадлежал будущему и не он меня беспокоил в этом музейного типа номере мотеля.
Я сел на краешек кровати, открыл свой портфель и достал оттуда мобильный телефон, тоже своего рода прибор для путешествий через время, от которого тут не было абсолютно никакой пользы. Тем не менее, я не удержался, открыл его и нажал кнопку питания. В окошке выскочила надпись НЕТ СЕТИ, конечно, что другое я мог ожидать? Пять черточек? Жалобный голос, который будет взывать: «Возвращайся домой, Джейк, пока не наделал вреда, который невозможно будет исправить»? Глупая, суеверная мысль. Если причиню вред, я сам же и смогу исправить, так как каждое путешествие стирает предыдущее. Можно сказать, что в комплект путешествия через время входит и автоматический включатель безопасности.